Потом он заговорил о своей любви и о том, как это для него серьезно, а Монхита велела подать воды со льдом и шоколада и слушала, посмеиваясь, потому что Гюнтер показался ей забавным и безобидным парнем. Она спросила, бывал ли он в Мадриде и правда ли, как говорит ее отец, что там на улицах множество английских сапожников и французских парикмахеров.
Гюнтер не стал распространяться о Мадриде, а завел речь о полковнике, причем настолько твердо, будто тот более всего мечтает о сыне и наследнике. Если он получит ребенка, то Монхита, несомненно, станет его супругой.
При этих словах глазки Монхиты загорелись. Она начала расспрашивать Гюнтера про покойную жену полковника - ибо она хочет во всем походить на нее, но ей еще многому нужно научиться.
- Я читала в наших испанских книгах, - сказала она со вздохом, - что когда у короля родится сын, то при крещении сразу обговаривают, с какой принцессой он должен пожениться и кто этот брак должен подготовить - всё сразу!
Гюнтер вернулся к желанию полковника иметь сына. И теперь, раз уж он добился такого доверительного разговора с Монхитой, он решился на следующий шаг и открыл ей, что он-то, Гюнтер, может легко помочь сбыться ее счастью, и она должна держаться за него.
Монхита смотрела удивленно, все еще не понимая, чего он добивается, и Гюнтер повторил свою мысль, но уже в неприукрашенных словах...
Тогда Монхита встала, без слов отвернулась от него и отошла к окну. Лейтенант терпеливо выждал с минуту, полагая, что она обдумывает его предложение, а потом дерзко подошел и влепил ей поцелуй в затылок.
Монхита вырвалась и, гневно сверкнув на него глазами, выскочила из комнаты.
Гюнтер, злой и разочарованный, сидел еще добрый час один в ее комнате. Он был слишком уверен в своем успехе и не мог примириться с неудачей. Через час Монхита вернулась.
- Как, вы еще здесь? - изумленно и гневно бросила она ему.
- Я вас ждал.
- А я вас видеть не хочу, идите вон отсюда!
- Я не пойду, пока вы меня не извините... - ответил Гюнтер.
- Хорошо, я вас прощаю. Но убирайтесь скорее, ведь полковник уже вернулся!
- Тогда подарите мне поцелуй в знак прощения...
- Да вы с ума сошли... Уйдете вы наконец?
- Не прежде, чем... - начал было Гюнтер.
- Да во имя Христа, уходите! - торопливо прошептала Монхита, и в этот миг фигура полковника выросла на пороге.
Он смерил Гюнтера изумленным взглядом и перевел глаза на побледневшую Монхиту.
- Вы меня ждали, лейтенант Гюнтер? - спросил он. Лейтенант ответил, запинаясь:
- Я хотел... доложить... я пришел доложить о выполнении моего задания...
- Вы что, не нашли Эглофштейна в канцелярии? Какое у вас было задание?
- Форпост у Сан-Роке, - быстро подхватил Гюнтер, приходя в себя.
- А, хорошо, - сказал полковник, - только следите за герильясами!
Гюнтер поскорее скатился вниз с лестницы и на улице, встретив Донона, рассказал ему - вне себя от злости, кипя, как горшок на плите, - о своей неудаче.
- Итак, - закончил Донон, - гуляй целый день и благодари Монхиту, а я надеюсь иметь у нее больший успех, чем Гюнтер, - ведь за его гладкими манерами ни за что не скроется его наглая, хамская натура!
Но Гюнтера еще не было, и я подошел к Эглофштейну и Брокендорфу, которые стояли и смотрели в бинокли на герильясов. А тех отсюда было видно хорошо - и в немалом числе.
Они передвигались небольшими группами возле деревни Фигеррас и по ту сторону реки Дуэро. Простым глазом можно было различить их грубые серые плащи, а в бинокль - и красные кокарды на шапках.
- Да у них орудия всяких калибров, - опустив бинокль, хмуро заметил Эглофштейн. - Даже 24-фунтовые, а у церкви в Фигеррасе, похоже, они поставили гаубичную батарею для стрельбы на рикошетах. Но я еще надеюсь, они дадут нам время завершить передние укрепления.
- Ну, пушки герильясов! - презрительно проворчал Брокендорф. - И вы их опасаетесь? Я их знаю: они делают пушки из высверленных бревен и ставят их на плуги вместо лафетов!
Эглофштейн только пожал плечами. Он прекрасно знал, что так бывало, но уже давно герильясы имели английские и трофейные французские орудия... Но Брокендорф продолжал браниться:
- К черту, и чего только ради полковник без конца медлит с приказом на вылазку? Миллион бомб! Братья, я бы с легким сердцем прошел всякие тяготы войны! Но вот это ожидание сводит меня с ума!
- У полковника есть свои причины не спешить. Я знаю его стратегические планы и...
- Стратегические планы! - гневно вскричал Брокендорф. - Нетрудно их строить, и я это могу не хуже тебя и полковника, не потея и не ломая голову!
- По ту сторону гор, - вмешался подошедший Донон, - стоит с двумя полками генерал д'Ильер, и, если ему дать время, его передовые части подойдут сюда и ударят им с тыла в решающий момент!
- А, иди ты! - сверху вниз глянул на него Брокендорф. - Учи лучше моих рекрутов ружья чистить!
- Так что бы ты предложил, Брокендорф? - насмешливо бросил Эглофштейн. - Какие твои планы? Не держи курок, стреляй!
- Мой план простой! - начал Брокендорф, разглаживая усы и сердито кося глазами. - Гренадерам - на правый фланг! Вольтижерам - на левый! Справа и слева - в атаку! Ружья на руку! Огонь! За что, спрашивается, гренадеры получают свои гроши и по два фунта хлеба?
- А потом? - усмехнулся Эглофштейн.
- Что потом? Размотать этих разбойников! И я отобью у них медный чан, ручную мельницу и вдоволь хмеля и ячменя, чтобы нам наварить себе пива, когда вернемся на квартиры!
- И все? Ты забыл одно, Брокендорф. У нас нет патронов. Дело живо дойдет до команды "отход"! Беги, кто как может! Ты знаешь, что у нас меньше десятка зарядов на стрелка? - Эглофштейн понизил голос почти до шепота.
- Я знаю одно, - упрямо, с досадливой миной ответил Брокендорф, - что Почетного легиона мне в этих глиняных ямах не добыть. И денег не остается в башке ад от такой жизни!
- Десять выстрелов на человека, вот и весь наш боезапас, - тихо повторил Эглофштейн, озираясь, чтобы не услышал кто-нибудь из рядовых. - И дьявол ведает, как этот маркиз де Болибар прознал, что к нам направляется транспорт в 60 000 патронов и порохом для орудий!
А Брокендорф тянул свое:
- Все мои деньги я просадил у Тортони в Мадриде. Там чудесные тушеные почки и особенные пирожки с икрой и молоками макрели, каких на всем свете не сыскать...
- Нет, как он пробрался в дом и как вышел?
- Кто? - включился Донон, отвернувшись от Брокендорфа.
- Да проклятый маркиз! Признаюсь, я не могу найти ответа!
Я-то легко дал бы ему ответ, но решил теперь оставить при себе то, что я знал.
- Мое мнение такое, - решительно заявил Донон,-маркиз все время скрывался в своем доме. Как бы он мог в нужное время подать сигнал горящей соломой? Или вы думаете иначе? Тогда раскусите мне этот орешек!
- Но Салиньяк обшарил все уголки, - парировал Эглофштейн. - Ни кошка, ни мышка у него не могла остаться незамеченной. Если бы Болибар прятался в доме, Салиньяк нашел бы его!
- А мои люди, - сообщил Брокендорф, - странным образом обвиняют Салиньяка в том, что герильясы перехватили конвой. Я их толком не понимаю. Они говорят, с тех пор, как Салиньяк у нас, от всего полка отвернулось счастье, они совсем отчаялись.
- Да, и крестьяне, и жители Ла Бисбаля, - подхватил Донон, испытывают перед Салиньяком какой-то страх. Смешно смотреть, как они сворачивают за угол и крестятся, повстречав его на улице, - словно он колдун или у него дурной глаз...
Эглофштейн вдруг насторожился, услышав эти реплики Донона и Брокендорфа.
- Точно? Они крестятся? Избегают его на улицах?
- Да, сам видел. И женщины поскорее уносят детей за двери, если замечают его вблизи.
- Брокендорф! - подумав, продолжил адъютант. - А ты помнишь бунт польских улан под Витебском?
- Да. Они требовали хорошего хлеба и отмены капральских палок.
- Нет! Дело было в другом. Поляки собрались однажды вечером, шумели и кричали, что их командир проклят Богом. Из-за его присутствия в полку появилась чума. Император приказал тогда расстрелять тридцать человек из них - для примера. Их заставили тянуть жребий - белые и черные полоски бумаги из мешочка, потому что зачинщиков не обнаружили... Так вот, тем командиром был именно Салиньяк!
Мы озадаченно молчали. Близился полдень. Свежий, порывистый ветер несся над полями, и в воздухе запахло талым снегом. Вокруг нас скрежетали кирки и лопаты, тихо шуршала осыпающаяся земля.
- Братья! - сказал наконец Эглофштейн после долгого молчания. - Я уже много дней таскаю в голове эту мысль, но сегодня она просто сверлит меня. Я могу на вас положиться? Можно говорить, вы будете помалкивать?
Мы, конечно, пообещали, с любопытством ожидая его соображений.
- Вы меня знаете, - начал капитан. - И знаете, что я презираю все дурацкие суеверия. Мне дела нет до Бога и святых, и заступников, и любых сказочных небесных существ, которыми там населен рай. Не смейся, Донон, и не перебивай меня! Я так же внимательно читал "Истинное христианство" Арндта, как и ты. И "Земное утешение в Боге" Брокеса - тоже. Там много красивых слов, но за ними не стоит никакая реальность...
