Рядом с охранником была дверь, ведущая во внутренние помещения. Она зажужжала, и кто-то вышел. Мужчина в обычной одежде. Костюм и галстук. В руке папка. Дверь оставалась открытой. Он смог бы проскочить. Если бы попытался сделать это немедленно.
Мужчина прошел прямо к выходу. Вышел на улицу. Сбежал по ступенькам. Пошел дальше, навстречу жаркому солнечному дню, погружаясь в жаркий солнечный день.
Автоматическая дверь со щелчком захлопнулась.
— Почему вы его не остановите?
Охранник не расслышал. Хотя и посмотрел в его сторону. Дабы убедиться, что от его внимания ничего не ускользнуло.
— Значит, я не могу его повидать? — спросил он у женщины.
— Мне очень жаль. Не сейчас. То есть не сегодня.
Он повернулся и вышел. За дверью он попятился, глядя на окна. Чем дальше пятился, тем больше окон охватывал взглядом. Больше и больше стеклянных клеток. Пять этажей. Все одинаковые. У некоторых окон стояли люди. Металлическая сетка в стекле. Безосколочное стекло.
Ему показалось, что он услышал крик. Или смех. Что было одно и то же.
Что могло случиться с Гилбертом?
Он пошел в тюрьму навестить Рэнди. Рэнди уже перевели из одиночки. В ожидании суда. Охранник, который был с ними в комнате, задавал вопросы. Спросил, как дела. Как жизнь. Это был славный парень. Этот охранник. Он был таким всегда. Это был не просто охранник.
Женщина в приемнике молча взяла у него коробку. Она стала проверять кисти. Гнула их, будто хотела сломать. Осматривала концы. Трогала их кончиком пальца. Потом оглянулась на мужчину, который стоял позади. На мужчину, который наблюдал за ней. Кисти она отложила в сторону.
— Ими можно пользоваться только под присмотром, — сказала она. — Они полежат у нас. — Затем она открыла тюбики с краской. Выдавила немного краски. Понюхала. Ему показалось, что она сейчас лизнет краску языком. Потом она пропустила всю коробку через рентген.
Коробка лежала на столе между ним и Рэнди.
— Что в коробке? — спросил Рэнди. — Пирог с напильником?
— Нет.
— Пирог со стриптизершей-лилипуткой?
С одного бока коробка была измазана красной краской. Там, где женщина вытерла об нее краску со своих пальцев.
Рэнди увидел краску, и его лицо изменилось.
— Что там? — И Рэнди произнес его имя так, будто сквозь сжатые зубы.
— Твои художественные принадлежности.
Ну и слова. Художественные принадлежности. Он чувствовал, что говорит глупость.
— Ты рехнулся. — Рэнди подался вперед, навалившись на стол. — Ты убить меня хочешь?
Он засмеялся. Это прозвучало смешно. Губы слегка онемели. Нужно ли было смеяться?
— Забери обратно. — Рэнди толкнул коробку кулаком. Как будто хотел побить ее. На полном серьезе. Краски загремели внутри.
Его левый глаз ослеп. Он посмотрел на охранника.
— Какого хрена ты там делал?
— Где? — Он перестал чувствовать левое ухо. Ухо исчезло. Как будто его вовсе не было. Как будто оно отвалилось.
— В кладовке.
— Гилберт, — сказал он. Ничего другого не пришло в голову. Исчезла левая рука. Левая нога.
Рэнди выпрямился. Шумно заерзал.
Он посмотрел на охранника. Тем глазом, что видел.
Рэнди расслабился. Как будто решил не обращать внимания. Будто ему стало все равно. Он все понял. Как это случилось. Открытие.
— Как там Гилберт?
— Уотерфорд.
Рэнди улыбнулся. Покачал головой. Хохотнул. Затем его глаза потемнели. И он снова издал смешок. На этот раз в нос. Нервный смешок. Обеспокоенный. Челюсть сдвинулась на сторону. Глаза остекленели. Он ударил кулаками по столу. И снова улыбнулся.
Он был весь мокрый от пота. Скользкий. Исчезла правая нога. А не только левая. Он оперся ладонями о стол, но тут отказала правая рука, и ладонь соскользнула. Он чуть не грохнулся со стула.
— Ого, — сказал Рэнди, поднимаясь и хватая его.
Подскочил охранник:
— Сидеть.
Правое ухо.
Рэнди даже не взглянул на охранника.
— Что случилось?
Он чувствовал, как немеет лицо. Правый глаз. Ослеп.
— Ничего.
Он едва расслышал это слово. В его темной голове загудело. Низкий гул, как в электрических проводах. Потом он упал.
Глава 4
Что-то лезло из носа. Долго. Все тянулось и тянулось. Тащилось из желудка. Над ним наклонилась женщина в небесно-голубом. Вытаскивая из него эту штуку.
— Мы удаляем зонды, — сказала она. — Вы можете назвать ваше имя?
Он на секунду задумался.
— Да.
Горло саднило. Было ощущение, что оно растянуто. По форме бывшего там предмета.
— Ну?
Он назвал ей свое имя.
— Хорошо. Вы знаете, где вы?
Он задумался. Он, кажется, начинал понимать, но страшно медленно. Трубки полностью вышли из носа. Он фыркнул. Попытался поднять руку.
— Вы можете сказать, где вы находитесь? — спросила сестра, беря бумажный носовой платок с края кровати и вытирая ему нос.
— В больнице.
— Хорошо. Вы знаете, почему вы здесь?
— Нет.
— Вы перенесли сердечный приступ. Нам пришлось сделать вам операцию.
Он слышал, что в палате есть другие люди. Было похоже, что он в конюшне, а не в больничной палате. Он занимал один узкий участок. Он слышал, как медсестры задают те же вопросы другим людям.
— Вы идете на поправку, — сказала сестра. — Скоро мы удалим вам и желудочные зонды.
— Хорошо. — Он поглядел вниз. Увидел две трубки. Одну побольше, вторую поменьше.
— Вам нужно будет сделать морфий.
Морфий.
Он ждал боли в груди. Боли не было. Он заметил, что левое предплечье целиком скрыто под повязкой.
— Оттуда мы взяли сосуды. — Медсестра свернула трубки, вынутые из носа. — Желудочные зонды мы удалим позже, хорошо?
Он соображал с большим трудом. Не успел он ответить, как сестра ушла. Он закрыл глаза. Больно не было. Совсем. Ни капельки.
— Здравствуйте.
Он открыл глаза.
— Назовите, пожалуйста, ваше имя.
Он назвал. В этот раз медсестра была другая.
— Вы знаете, почему вы здесь?
— Сердечный приступ.
— Вы знаете, где вы?
— В больнице.
— Хорошо, — сказала медсестра. — Отлично.
Она обошла его кровать и стала слева. Взяв шприц, наполнила его из пузырька.
— Я сделаю вам инъекцию морфия. Сейчас мы извлечем зонды у вас из желудка.
Сестра ввела иглу в трубку капельницы и выпустила морфий из шприца.
Его как будто смыло и понесло. Он освободился от того, что удерживало его внутри себя. У него не стало ни забот, ни тела. Остались только мысли, но и они не имели значения. Мысли были легче воздуха. Одна, вторая. Они переплетались. Это было не важно. Думать было легко. Просто лежать в пустоте, которую он ощущал. В безвременье. Невесомые мысли. Невесомые чувства.
Сестра взялась за трубки. Потянула. Он смотрел на нее. Она тянула изо всех сил. Возникла боль. И все изувечила. Как судорожные рывки бритвы. Он видел, как вздымается его желудок. Трубки не желали выходить.
Он скорчился от боли. Полил пот. Склизкий пот оросил каждый дюйм его кожи. Он снова чувствовал свое тело. Это слишком. Первый раз такое. Все тело было охвачено болью.
— Иногда с этим бывают трудности, — объяснила медсестра, отпуская трубки. — Я сейчас вернусь.
Она ушла и вернулась с другой медсестрой.
Он еще не успел очухаться после первой попытки.
Теперь обе медсестры схватились за трубки. Потянули.
Желудок вывернулся наизнанку. Боль огнем обожгла каждую клеточку его существа. Поднялась из желудка на грудь. Боль. Нестерпимая жгучая боль. Пот заливал глаза.
Сестры отпустили трубки.
Прошло несколько секунд, прежде чем он смог вдохнуть.
— Вызовите доктора Пауэра, — сказала одна из них. Она посмотрела на него, как бы извиняясь. Будто была виновата. Вторая медсестра ушла. — Все будет хорошо, — сказала первая, слизывая пот с верхней губы.
Вошел врач. Бросил взгляд на трубки.
— Двойную дозу морфия, — деловито приказал он. Он точно знал, что делать. Он не раздумывал. Он стоял и ждал. Все в порядке. Исполняйте.
Сестра вколола ему двойную дозу.
— Теперь извлекайте, — велел врач.
Все окуталось серой дымкой. Он еще глубже погрузился в беззаботность. Он смотрел, как они тянут. Желудок выворачивался. Приросший к трубкам. Он чувствовал. Но боли не было. Как будто чужое тело. Это не имело значения. Двое людей что-то тянут.
— Рывком, — скомандовал врач. — Сильнее.
Сестры разом дернули.
Трубки выскочили. Его дыхание изменилось. Когда он вдыхал, что-то внутри трепетало, словно зыбь на воде. Он выдохнул. Вдохнул. Водяная зыбь расползлась.
Он в блаженстве закрыл глаза. Его тело, как и разум, было с ним. В равной мере.
Она сидела рядом. На стуле. Упершись взглядом себе в колени. Неподвижно. Может быть, спала. У нее были длинные каштановые волосы, висевшие вдоль лица. Но потом она пошевелилась и перевернула страницу. Она читала книгу.
