— Да я, пожалуй, пойду… — замялась Катя.
— А мы это, — забасил Генка, — проводить можем.
Баба Валя снова затрясла своей палкой.
— Пошли отсюда, пошли вон, хулиганье проклятое!
Парни, громко гогоча, побежали по лестнице, а Катя вошла в пропахшую лекарствами прихожую. Из комнаты, клацая когтями по линолеуму, на прямых лапах вышла разжиревшая Жучка. Большие выпученные глаза уставились на гостью, скрученный в баранку хвост зашевелился. Катя натянуто улыбнулась. Стало стыдно. И перед собакой, которую когда-то любила всем сердцем, и перед сгорбленной старухой.
— Иди, чай себе наливай, — скомандовала баба Валя, — печенье возьми из пакета.
Девушка послушно пошла на кухню. Не могла по- другому. Всегда, приходя сюда, она делала то, чего от нее хотели. Жалость перемешивалась со стыдом за все те ужасные мысли, которые проносились в голове, когда мать или отец заставляли в очередной раз идти к бабе Вале. Посидеть со старухой и ее собакой, выпить чаю, съесть сухого печенья — это было меньшее, что она могла сделать, чтобы внутри рассосался мерзкой комок ненависти к самой себе.
Катя налила в кружку с отбитой ручкой чай, взяла из пакета печенье «Мария» и уселась на скрипучий стул.
— Ты его размочи, — посоветовала баба Валя, усаживаясь напротив, — а то высохло, поди.
Девушка в смятении опустила глаза. Это печенье она сама покупала еще месяц назад.
— Ты чего вздумала, Катька, — начала в своей любимой манере баба Валя, — никак с Генкой-пьяницей связалась?
— Нет, — затрясла головой Катя, — он просто выходил из квартиры, мы столкнулись.
Баба Валя махнула рукой:
— Он парень пропащий, ты с ним не водись, не нужно!
— Я не буду, — пообещала Катя.
— Ну и молодец, — вздохнула баба Валя, поправляя выбившиеся из-под платка седые волосы.
Пришла Жучка, подошла к столу, высунула язык и громко запыхтела. Тонкие лапы дрожали, широкая спина с желтой короткой шерстью поднималась от тяжелого дыхания, глаза смотрели печально, а хвост дружелюбно повиливал.
— Погладь, не бойся ты, — оскорбленно поджала губы старуха, — не заразная ведь.
Катя беспрекословно подчинилась и похлопала собаку по голове. Жучка опустила уши, заскулила, скорее даже захрипела, прикрывая глаза от удовольствия. Девушка некоторое время гладила узкую морду, затем убрала руку под стол и уставилась в кружку с чаем, не зная, что сказать.
Всякий раз, когда смотрела в большие добрые глаза — печальные-печальные, ей становилось не по себе, а от радостного повиливания хвоста еще хуже. Она не заслуживала такого хорошего отношения и знала это.
На душе было скверно. Ей казалось, — и собака, и баба Валя видят ее насквозь. Но почему-то прощают.
Одиночество не знало гордости? Одиночество и старость были готовы прощать, потому что им уже нечего терять?
Она пришла сюда из-под палки, высиживала часы из жалости и думала все не о том… Никто не упрекал ее в открытую, но в каждом слове старухи ей виделся упрек.
Катя мечтала поскорее уйти, но вместо этого продолжала сидеть, обхватив ладонями теплую чашку, и жевать печенье.
Жучка улеглась возле стола, напоминая собой вертолет со своими тонкими лапами и массивным телом. Громкое пыхтение сбивало с мыслей, перемешивало их и, казалось, превращало в одно сплошное месиво из настоящего, прошлого и будущего.
Девушка терпеливо отвечала на вопросы бабы Вали о маме, папе, работе, погоде, сериале по первому, пока старушка не посмотрела на часы и не ахнула:
— Время-то! Давай-ка домой, заболтались мы!
При виде улыбки на морщинистом лице Катя в ответ несмело улыбнулась. Это был тот момент, когда ей становилось легче.
Пропахшую лекарствами квартирку она покинула с облегчением и очередным стыдом за него.
На улице стемнело, пошел снег. Мелкие белые мошки роились под грустно склоненными плафонами фонарей. За мыслями о старой бабе Вале и ее собаке девушка совсем позабыла свои страхи. Сейчас она ничего так не боялась, как стариться в компании уродливой собаки в маленькой квартире, пропахшей лекарствами. Ни за что на свете не хотела существовать от визита до визита родственников с их жалостью и лицемерными улыбками. И прощать их, потому что другого выхода просто нет.
Катя миновала проход между домами, подошла к своей парадной и даже взялась за дверную ручку, но с места так и не двинулась.
— Добрый вечер, — послышалось позади.
Она не сразу обернулась, и за те секунды, пока смотрела на блестящую дверную ручку, внутри пронесся целый ураган чувств: радость, сомнение, страх, волнение. Сердце — точно каучуковый мяч со всей силы швырнули в стену, оно отскочило, ударилось о другую и запрыгало — туда-сюда, туда-сюда.
— Добрый вечер, — оборачиваясь, ответила она, по-прежнему сжимая холодную дверную ручку.
Пауза затянулась. Катя не знала, следует ли ей спросить, что он здесь делает, или лучше подождать, пока сам объяснит.
А Влад смотрел на нее не мигая, как будто хотел загипнотизировать. Черные волосы были припорошены снегом, словно он несколько часов тут простоял, ловя снежинки. Без шарфа, в полурасстегнутой коричневой куртке — совсем как у мужчины со стоянки возле торгового центра.
Девушка отвела взгляд и спрятала окоченевшие руки в рукава пальто.
— Холодно? — обеспокоенно спросил он.
— Немного, — призналась она.
Снова повисло молчание.
— Я не мимо шел, — неожиданно произнес Влад, делая к ней шаг, — я…
Катя испуганно подалась назад и уперлась спиной в дверь.
Он замер.
— Не бойся, ладно? — Молодой человек спрятал руки за спину. — Я объясню… Постараюсь, если выслушаешь.
Она не сразу сообразила, что он вдруг перешел на «ты», и лишь кивнула.
Влад смущенно улыбнулся:
— Это трудно объяснить. Не подумай, что я сумасшедший… — Взгляд его из сосредоточенного резко стал изумленным, черные брови сдвинулись. Он вытянул руку и легко коснулся ее лба. — А что это?
— Ничего, — прохрипела она, — упала.
— Как?
— В дверь.
Молодой человек опустил руку. Она ждала, когда он снова заговорит, но он молчал и пристально смотрел на ее синяк.
— Ты говорил, трудно объяснить? — не выдержав, напомнила Катя, надвигая шапку ниже на лоб.
Он моргнул.
— Давай прогуляемся?
Катя замешкалась, и он понимающе улыбнулся:
— Да, верно, не стоит. — Его взгляд осторожно остановился на ее губах. Прежде никто не смотрел на нее с такой нежностью. К щекам прилило тепло, и кровь быстрее заструилась по венам.
— Ты мне понравилась, — негромко сказал Влад, — и я пришел в надежде случайно встретить тебя… или не очень случайно.
