– А-ай! – завопил помещик. – Разбойник! Злодей!
– Ба-атюшка, благодетель, заступник! – кричали крестьяне.
«Прешпективная» труба
У Пугачева имелась подзорная труба.
Любил Емельян Иванович глянуть в нее – далеко видно.
Вот и сейчас. Гришатка крутился в царевой горнице. А Пугачев, приложив подзорную трубу к глазу, рассматривает, как казаки где-то на краю Бёрдской улицы устроили драку.
– Ах, паскудники, ах, лешие! – ругается Пугачев. Крикнул караульных: – Там казаки дерутся. Разнять да всыпать зачинщикам!
То-то будет зачинщикам! Пугачев строг к непорядкам.
– Что это у тебя, государь? – спросил Гришатка, показывая на трубу.
– Инструмент оптический, – ответил Пугачев. – «Прешпективная» труба называется.
– А чего в ней видно-то?
– Все, что пожелаешь, – сказал Пугачев. – Хоть край света, хоть завтрашний день.
– Да ну! – не сдержался Гришатка. – И Тоцкое?
– Можно и Тоцкое.
Пугачев приложил трубу снова к глазу, всмотрелся и говорит:
– Вон деревеньку вижу. Церковь на взгорке. Погост. Каменный дом с крылечком.
– Так это же Тоцкое! – закричал Гришатка. – Дом управителя нашего штык-юнкер Хлыстова.
– Вон девоньку вижу. С косичкой. Маленькая такая. Букашечка, – продолжает Емельян Иванович.
– Так это же Аннушка, Аннушка, сестренка моя!
– Вон деда старого вижу. С клюкой, с бородой в пол-аршина.
– Так это же дедушка наш, дедушка Тимофей Васильевич!
Потянулся Гришатка к трубе:
– Дозволь, дозволь, государь, глянуть.
– Смотри, – произнес Пугачев.
Вцепился Гришатка в трубу, ну и, конечно, никакого Тоцкого не увидел. А просто выросла перед ним крыша соседнего дома, только так, словно бы кто ее передвинул к самому Гришаткину носу.
Понял Гришатка, что Пугачев пошутил. Однако виду не подал. Понравилась ему пугачевская выдумка про магическую силу трубы.
Через несколько дней он снова выпросил у Пугачева трубу, а потом еще и еще раз. Ляжет Гришатка на лавку, один конец трубы к глазу, второй в потолок. Лежит, смотрит, и возникают перед мальчиком Тоцкое, и Оренбург, и Москва, и Питер, и весь белый свет. И раскрывается перед ним та самая синь-даль и жизнь-свобода, про которую рассказывал Емельян Иванович. Нет на земле ни бар, ни господ. Не слышно стона мужицкого. Не видно плача сиротского. Земля, и леса, и горы – все это не барское и не панское, все это работника-труженика. Эх, и жизнь: чудеса и сказка!
Заинтересовался Пугачев, чем это занят мальчишка.
– Чем ты там занят?
Рассказал Гришатка Пугачеву про то, что видел.
– Да ну! – подивился Емельян Иванович. – Синь-даль, жизнь-свободу… – Задумался. – Эх, кабы труба не соврала! Да-а-а, зажили бы людишки на белом свете!.. А может, оно так и будет, Гришатка. Ась? Труба ведь не простая, труба– «прешпективная».
На урал
Полюбился Хлопуше Гришатка, с самой первой встречи понравился. Мало того что раздобыл он мальчику полушубок – как-то горсть леденцов принес, потом рубаху синего цвета, наконец притащил Нениле для Гришатки бараний бок.
– Ты что, сдурел? – набросилась стряпуха на великана. – Что, его тут голодом морят, не поят? Чай, при особе самого императора кормится…
«Безносый-то опять приходил, – рассказывала потом Ненила мальчику. – Видать, люб ты ему, Гришатка».
А тут как-то явился Хлопуша с казацкой саблей.
– На, получай!
Разгорелись глаза у Гришатки. Вот это подарок!
– Что, – закричал Пугачев, увидев у мальчика саблю. – Кто сие баловство придумал?!
– Пусть, пусть позабавится дитятко, – стал упрашивать Пугачева Хлопуша. – Мальчонка же он, государь. Не забижай ты его. Они, мальчонки, все до ружья охотники.
Осталась сабля у мальчика.
Нацепит ее Гришатка, по слободе бегает. Сабля длинная, по снегу волочится.
– Атаман, как есть атаман! – кричат со всех сторон пугачевцы.
Нехватки в пушках, ядрах и порохе по-прежнему не давали Пугачеву покоя. «Эх, Урал, Урал-батюшка, вот бы куда податься! – размышлял Пугачев. – Прямо бы на самые железоделательные и оружейные заводы».
И вдруг нежданно-негаданно явились к Пугачеву с Урала три заводских человека.
– Государь, ждут, ждут тебя на заводах. И пушки, и ядра будут. Снаряжай-ка своих людей.
На один из заводов, на Петровский, в поселок Авзян решили послать Хлопушу.
Выслушал Хлопуша царское слово:
– Слушаюсь, батюшка.
– Ну, с богом! Ступай.
Хлопуша ушел, однако через несколько минут снова явился.
– Ну что тебе?
– Дозволь, государь, мальчонку с собою взять.
– Какого мальчонку?
– Гришатку, ваше величество.
– Да ты что, в своем ли уме, Хлопуша?
– В своем, в своем, государь. Да отпусти ты его. Ему ж в интерес. Он же мальчонка. Они, мальчонки…
Пугачев рассмеялся. Подумал. Махнул рукой.
– Ладно, быть по-твоему. Забирай, Соколов-Хлопуша. Да береги ты его, – добавил строго.
– А как же!
Уехал Гришатка.
Глава четвертая Государственное поручение
Галия
В Авзян Хлопуша торопился как мог. Шутка ли сказать, у него государственное поручение.
Сам царь-батюшка, отправляя в поход, так и сказал: «Государственное».
– А главное, – наставлял Пугачев, – привези мне мортиры. Хоть две штуки. Чтобы навесным огнем можно было стрелять по Оренбургу.
Хлопуше в сопровождение было придано пять казаков. Ехал с ним и заводской человек с Авзяна, низенький, маленький мужичонка по имени дядя Митяй.
Хлопуша и казаки едут верхом на конях. Дядя Митяй и Гришатка – по-барски – в санках.
То и дело к Гришатке подъезжает Хлопуша:
– Не холодно тебе, дитятко?.. Не голодно?
На четвертый день пути отряд остановился ночевать в башкирском сельце Иргизла. Хлопуша решил здесь дать и людям и лошадям отдых. Устроили дневку.
Хлопуша, дядя Митяй и Гришатка расположились в одной юрте. Казаки – в других, по соседству.
Юрта большая, занавесками перегорожена.
Уселись ужинать. Уплетает Гришатка навар из бараньего мяса, поднял глаза кверху. Смотрит – из-за занавески выглядывает девочка. Волосы на голове черные-черные. Косички свисают. Глаза шустрые-шустрые. Из стороны в сторону бегают.
Увидела девочка, что Гришатка ее заметил, – юрк за занавеску.
Опустил Гришатка глаза. Переждал минуту, опять поднял. Видит – снова торчит из-за занавески с косичками голова. Вот опять скрылась.
Весь ужин Гришатка только и занимался тем, что глаза то в миску, то в сторону занавески, то в миску, то в сторону занавески. Даже шея заныла. А девочка то спрячется, то наружу, то спрячется, то наружу. Даже рука, что дергала занавеску, устала.
На следующий день с утра Гришатка возился около санок. Вдруг слышит – за спиной кто-то пронесся верхом на лошади. Повернулся Гришатка – знакомая девочка.
Промчалась девочка в одну сторону. Развернула коня. Промчалась мимо Гришатки в другую. Потом еще и еще раз.
У Гришатки аж дух захватило. Ну и девчонка!
Наконец девочка сбавила прыть. Осадила коня рядом с Гришаткой. Спрыгнула ловко на снег. Остановилась, смотрит на мальчика.
– Как тебя звать? – обратился Гришатка.
Молчит девочка. Видимо, не понимает русскую речь. Стал Гришатка тыкать рукой: мол, звать как тебя, девчонка?
– Га-ли-я, – наконец протянула девочка.
– А я Гришатка, – проговорил мальчик, затарабанив пальцем себе в грудки.
– Гри-шат-ка, – повторила девочка. Потом зачастила: – Шатка, Шатка, – и улыбнулась.
– Да не Шатка, а Гришатка, – стал поправлять мальчик.
Однако девочка его не слушала и повторяла свое:
– Шатка. Шатка. Шатка.
Гришатка махнул рукой.
Девочка стала с любопытством рассматривать висящую на боку у мальчика саблю, и Гришатка сразу же оживился. Он вытянул наполовину клинок, потом полностью. Взмахнул, описал полукруг и с победоносным видом вскинул снова его в ножны.
Девочка не удивилась.
Гришатка повторил все снова.
И опять Галию это не поразило.
Огорчился Гришатка, думает, чем бы еще похвастать. Вспомнил про шапку. Теперь она не спадет ему на глаза. Ушила ее Ненила. Снял мальчик шапку, крутит в руках, начинает объяснять Галие, что это шапка не простая – с царской она головы, а он, Гришатка, заслужил ее за меткую стрельбу из ружей. Гришатка ого-го какой целкий!
– Пах, пах! – объясняет мальчик. – Фу ты, какая бестолковая. Пах, пах! – вскидывает он руки на манер, словно стреляет.
Но вот девочка закивала головой, побежала в дом, через минуту вернулась – в руках дробовое ружье.
– Ну, поняла наконец-то.
Протянула Галия Гришатке ружье – хотел же, так стрельни.
– Куда бы стрельнуть? – рассуждает Гришатка.
А Галия схватила с его головы шапку и подбросила вверх. Вскинул Гришатка ружье – бах! Мимо.
– Тьфу ты!
Тогда ружье взяла Галия.
«Ах, так! – думает Гришатка. – Ну на – промахнись и ты». Подбросил он шапку высоко-высоко. Ушла та в небо метров на двадцать. На секунду повисла. Растопырилась зонтом и снова к земле.
