Она по-прежнему недоверчиво смотрит на меня пару-тройку секунд, затем локтем приоткрывает дверь.
– Молоко сквасилось, так что чаем угостить не могу. Разве что воды налить…
– Ничего страшного, – улыбаюсь я. – Я как раз напилась чаю перед выходом.
* * *
Аммиачная вонь ударяет в нос, едва я переступаю порог. Все равно что сунуть голову в крольчатник, где годами не убирались. От плинтуса и выше гостиная выглядит обычной – на камине фарфоровые балерины и выцветшие фото со свадьбами, пикниками и играющими в саду детьми, стопка альманахов «Ридерс дайджест» на журнальном столике возле кресла с зеленой вельветовой обивкой, кремовые салфеточки на спинке пыльного розового дивана, – зато пол рассказывает совсем другую историю.
Бежевый, присыпанный опилками ковер весь в темных пятнах мочи, там и сям разбросаны катышки кроличьих испражнений. Эти животные тут повсюду, их, наверное, с добрую дюжину; скачут по рваным газетам, изодранным рулонам туалетной бумаги и гниющим овощам, грызут замученные растения в углу комнаты или выглядывают из-под мебели. Воздух напитался кислой вонью мокрых опилок, шерсти и фекалий. Э, нет, ребята, здесь вам не просто случай пенсионерки, которая по слабости здоровья не может совладать с парочкой зверушек; сюда надобно вызывать санэпидемстанцию или как минимум наших инспекторов. Если по правилам, то я прямо сейчас должна набрать номер Шейлы, чтобы она кого-то прислала. Однако сначала лучше бы проверить, не угрожает ли какому-либо животному немедленная опасность.
Я старательно сохраняю невозмутимое выражение лица, перешагивая через мусор, затем пристраиваюсь на краешке кресла. Джоан не отходит от меня ни на шаг, так и не расставшись с кроликами, которые трепыхаются у нее в объятиях. Глаза у старушки распахнуты, губы поджаты.
– Вы, наверное, с детства кроликов любите?
– Сколько себя помню. – Она избегает смотреть в лицо, уставившись куда-то поверх моего левого уха. – Первого получила в подарок на день рождения, мне тогда пять лет было. Только он долго у нас не прожил.
– А что случилось?
– Мы всей семьей уехали в Индию. Отец был миссионером, мама работала нянечкой в больнице.
– Понятно… Наверное, расстроились тогда?
– Еще бы.
– А в Индии каких-нибудь домашних любимцев держали?
Она мотает головой.
– Мама запрещала. Она говорила, что это будет несправедливо для зверушек, потому что нам опять придется переезжать.
– Угу.
– Этих я купила уже после смерти Боба. – Она бросает взгляд на пожелтевшую свадебную фотографию на каминной полке. – Он тоже запрещал мне держать кроликов. Мол, их Спот задерет.
– Спот? То есть ваш пес?
Странно. В гостиной ни шлейки, ни миски, ни подстилки…
– Да.
– И где же он?
– Удрал.
Что-то мелькает у нее в зрачках, когда она на неуловимое мгновение бросает взгляд на закрытую дверь, что видна в дальнем конце коридора, возле кухни, и мне становится как-то не по себе.
– Вы об этом сообщили? Позвонили в полицию о бродячем псе?
Она пожимает плечами.
– Может, и позвонила. Не помню. И вообще я тут ни при чем, он сам удрал. Ему просто не захотелось жить здесь после смерти Боба.
– И как давно ваш супруг скончался?
– Полтора года назад.
Слезы затуманивают ее взгляд, и я поневоле испытываю приступ жалости. Когда читаешь о подобных случаях в СМИ, такие публикации вызывают лишь возмущение и брезгливость; но в том-то и дело, что далеко не всегда животные становятся жертвами преднамеренной жестокости. Часто речь идет об одиноких, отчаявшихся людях, порой не вполне здоровых психически. Они заводят домашних любимцев в надежде скрасить себе жизнь, а потом выясняется, что это им не по плечу. Когда ты с трудом заботишься о самом себе, на что может рассчитывать животное?
– Очень вам сочувствую. Это большое горе… А у вас есть дети или родственники, которые вас навещают, помогают?
Джоан мотает головой.
– Родители давно умерли, а брат живет в Лидсе. Мы всегда были вдвоем, только с Бобом. А детей бог не дал.
– Мне очень жаль…
– Ничего, не переживайте, – говорит она, не сводя взгляда с моего левого уха. – Жизнь мы прожили достаточно счастливую.
Я показываю на коридор:
– Вы не против, если я осмотрю дом?
– Это еще зачем? – Туман грусти в ее зрачках исчезает, как и не было.
– Ну-у, чтобы посчитать, сколько всего тут кроликов.
– Шестнадцать.
– Ясно. Все же хотелось бы самой посмотреть, с вашего позволения…
Я поднимаюсь, однако при первом же шаге Джоан хватает меня за руку. Для столь хрупкой и пожилой женщины у нее на удивление цепкие пальцы. Кролики, что она до сих пор прижимала к груди, соскакивают на пол и прячутся за оконными занавесками.
– Кухню я вам посмотреть разрешаю, но в кладовку входить нельзя.
– Отчего же?
– Из-за мух. Я не хочу, чтобы они вылетели и расстроили моих ушастиков.
* * *
Ушастиков на кухне обнаружилась еще троица: один в проволочной клетке, плюс двое в шкафчике под раковиной. Без дверцы, правда, она давно куда-то подевалась: железные петли все сгнили от сырости. И раковина, и любые плоские поверхности заставлены нечищеными кастрюлями, сковородками и тарелками. Горой громоздятся скомканные газеты, мешки с мусором и всяческой дрянью. Здесь есть еще две двери; та, что в кухне, с матовым стеклом, явно ведет на задний двор. А вот у второй – той самой, что я видела из спальни, – плохо прикреплена поворотная ручка; такое впечатление, только притронься к ней, как она выпадет из своей дырки. Бьюсь об заклад, это и есть кладовка.
Я лезу к ней, старательно перешагивая через разодранные пакеты с мусором и кучки гнилых пищевых отбросов. Над головой зловеще зудит электрическая лампочка, висящая на проводах, без какого-либо абажура. Звонить придется не только Шейле. Тут не обойтись без соцработников.
– Ну, хватит, насмотрелись, – говорит Джоан за моей спиной. – Пора бы и честь знать. Уходите. А кроликов своих я вам не отдам. Передумала.
Что ж, этого стоило ожидать. Хоть я и старалась скрыть свои эмоции, она тоже не дура. Понимает, что парой кроликов тут не отделаешься, я это так просто не оставлю. Можно уходить. Только сначала объясню ей, что случится дальше, потом вернусь к себе в минивэн и уже оттуда позвоню куда надо. С другой стороны, не дает покоя мысль про кладовку: а вдруг там какое-то животное при смерти? Если оно погибнет из-за моего бездействия, я потом себе места не найду.
– Джоан, я хотела бы осмотреть кладовку.
– Нет. – Она яростно мотает головой. – Нет!
– Прошу вас. Я хочу помочь.
– Мне ваша помощь не нужна!
– Здесь вы ошибаетесь.
Я берусь за дверную ручку – и три вещи происходят одновременно: я оказываюсь в кладовке, в лицо ударяет рой мух, дверь при этом захлопывается. Я закрываюсь обеими ладонями, а мухи зудящим облаком окутывают мне голову, садятся на руки, волосы, ползают по шее. В воздухе разлит густой смрад смерти, и я давлюсь кашлем в локтевой сгиб, прикрывая рот. Окна тут нет, так что кругом темень, если не считать лужицы света из-под двери. Уходит какое-то время, чтобы глаза приучились к темноте, а потом я вижу: вот он, у самых моих ног, весь усыпан кишащими червями. Разлагающийся собачий труп.
Я тянусь к дверной ручке, но ее нет на месте, она валяется на полу рядом с мертвой собакой. Должно быть, выскочила, когда за мной захлопнулась дверь. Я бью в створку плечом, затем изо всех сил ударяю ногой. Пустой номер.
– Миссис Уилкинсон? – Я колочу в дверь кулаком, старательно удерживая лицо спрятанным в изгибе локтя. Мухи тем временем лезут мне в уши, копошатся за воротником, чуть ли не в подмышках.
– Миссис Уилкинсон! – не унимаюсь я. – Джоан! Поднимите, пожалуйста, дверную ручку со своей стороны и просуньте ее штырек в дверь! Я надену вторую половинку!.. Джоан, вы меня слышите?
Я прекращаю барабанить и жмусь ухом к двери. Оттуда ни звука, стоит лишь мушиный гул.
Грудь захлестывает паническая волна, и я всем весом впечатываюсь в створку. Я уже готова вновь кричать имя старухи, но тут в кармашке заходится тряской мобильник.
– Шейла! – вдавливаю я аппаратик себе в ухо. – Улица Вудгрин, номер двадцать семь! Эта ведьма меня заперла! Алло! Шейла? Она что-то затеяла! Скорее, скорее, пожалуйста, вытащи меня отсюда!
Глава 14
Пятью годами ранее
– Девчонки, вы просто обязаны пойти на лекцию Айзека! – Дейзи стоит подбоченившись, подпирая плечом стену. – Там может быть Йоханн; не хочу, чтобы он подумал, будто у меня нет друзей.
Ал ухмыляется.
– Да, но нам-то что там делать? Сидеть, как дурам, пока ты пытаешься досадить Айзеку, флиртуя с этим Йоханном? Елки-палки, Дейзи, я тебя как раскрытую книжку читаю.
– А вот я обязательно пойду!
– Да это ежу понятно… – Дейзи закатывает глаза, едва скосившись на Линну, которая теперь ходит в саронге и с тугим узлом на макушке. Она вообще стала сильно напоминать Черу, только много ниже ростом и куда более костлявую. – Вам тоже не увильнуть, – оборачивается она ко мне с Ал.
