активным в их семье.
Вопреки опасениям, Аня отлично отходила беременность, родила ровно в срок крепкую девочку с отличными показателями по шкале Апгар. Юлька прекрасно сосала грудь, справившись с неудачными материнскими сосками. С тем же успехом ела смесь, которой подкармливали в роддоме грудничков по ночам. Юлька оказалась совсем другой. Ей не было и года, когда она начала вставать и пытаться ходить. Ела все, что ни дадут. Ползала, переворачивалась раньше срока. По ночам спала как по часам. Днем тоже. В школу пошла в шесть лет, потому что все умела – и писать, и читать.
Была лишь одна особенность – смелость, граничащая с безумством. Юлька ввязывалась во все драки, дружила исключительно с мальчишками, просила на день рождения в подарок рогатку, пистолет или монстров. В садик ходила в костюмах супергероев, игнорируя и презирая всяких принцесс и белоснежек. Ане было тяжело с дочерью. Она ее не понимала, не чувствовала. Во всяком случае так, как чувствовала Антона. Аня видела в дочери черты Георгия, а в сыне – свои. И опять страдала. Юлька росла властной, не способной к компромиссам. В чем-то жесткой, даже жестокой в отношениях с близкими людьми. Как и ее отец. Бабушку Юлька ни во что не ставила. Нет, не грубила, не хамила, но реагировала на ее слова как на комариный писк или жужжание мухи – отмахивалась и сбегала, чтобы не слышать причитания, охи и ахи. Бабушке внучка тоже не нравилась – слишком своенравная, непокорная. Тяжело с ней. С Антоном было проще – он покладистый, слушается.
– Ой, наплачешься ты с ней еще, – причитала мать.
А однажды объявила:
– Не привози больше Юльку. Я ее не выдерживаю. Антона – пожалуйста, хоть на лето, хоть на каникулы. Но без Юльки.
– Мам, но я же не могу их разделить, – удивилась Аня.
– Это еще почему? Отправь ее в лагерь на лето – и все, – пожала плечами мать.
– Но она же твоя внучка, – напомнила дочь.
– И что теперь? – не поняла мать. Для нее любовь к внукам вовсе не была данностью, заложенным природой инстинктом. Зависела от того, какие внуки. Если тихие и послушные, как Антон, то да. Если дерзкие и упрямые, как Юлька, то лучше не надо.
Поездки к матери были для Ани пусть и не отдушиной, но хоть каким-то временем свободы. Она могла провести неделю, не оглядываясь на то, что скажет Георгий. Не жить под постоянным гнетом его осуждения и тяжелых взглядов. Что она опять не так сделала? Да все не так. Не так встала, не так посмотрела, не так тарелку поставила.
– Так любой будет недоволен, – увещевала ее мать, – если жена все время с кислым лицом ходит.
– А если я не хочу улыбаться?
– Капризная ты, вот что. И эгоистка. Только о себе думаешь. Улыбаться ей не хочется, видишь ли. Муж ей не нравится. Так кто тебя замуж гнал? Сама выбрала. Детей родила. Что, тоже кто-то заставлял? Не нравилось – так разводилась бы. Теперь строишь из себя страдалицу. Георгий тебя не бьет, обеспечивает, терпит тебя, в конце концов.
– Да, терпит, наверное, я должна его за это поблагодарить, – горько заметила Аня.
– Конечно! – воскликнула мать. – Кто еще стал бы? Да ему памятник надо поставить!
– И чем я так плоха, по-твоему? – спросила тихо Аня.
– А чем хороша? Готовить не готовишь, с мужем ведешь себя, будто он тебе враг. Не работаешь. Лежишь да в потолок плюешь. Какой от тебя толк? Даже детей нормальных родить не смогла. Один больной, вторая с вывертом.
– Мы больше не приедем, – сказала Аня, задыхаясь от слез.
– Да и пожалуйста. Я тоже уже не девочка – бегать за вами. Для вас отдых, а для меня каторга: приготовь, помой, убери, – рявкнула мать.
– Так не готовила бы, не звала бы.
– Как так? Я же бабушка. Обязана, – пожала плечами мать.
Как у матери в голове складывалось одно с другим, Аня не понимала. Бабушка, поэтому обязана готовить, звать в гости внуков. Но если внуки плохие, то не надо приезжать. Дочь разочаровала – не нужна такая дочь. Но хуже всего было другое. То, чего Аня не могла простить мужу и матери: они считали Антона больным, раз он слабый, ранимый, а Юльку – ненормальной, раз ведет себя не так, как положено девочке. И в этом, со слов Георгия и матери, была виновата только Аня. Она их такими родила.
Единственным человеком, с которым Юлька становилась пластилиновой, нежной, ласковой девочкой, был ее брат. Такой же нежный и пластилиновый. Антон любил сестру безоговорочно, той самой любовью, которую не могла дать дочери Аня. Да и никто в их семье. Только Антон. Носился с ней, опекал, читал книжки, укачивал, когда у Ани не оставалось сил. Брат стал для Юльки и отцом, и матерью, и бабушкой. Всем. Он стал для нее миром, вселенной. Неизвестно, кому это было больше нужно – ему или ей. Аня понимала, что для дочери она не авторитет и не безусловная любовь. Она для нее человек, который должен ее кормить, обслуживать, обеспечивать необходимой для жизни средой. Больше никто. Юльке не требовалась материнская нежность, поцелуи и объятия. Ей хотелось побыстрее вырваться и бежать. Не пойми куда – лишь бы бежать. Только Антон мог ее остановить, заставить сидеть на месте, читать, писать прописи. Юлька страдала, но терпела.
Маму Антон, конечно же, любил, но не так, как Юльку. Скорее, жалел, понимал, что мама нуждается в заботе. Но когда его обнимала Юлька, у Антона замирало сердце, становилось так хорошо, так счастливо, будто душа сейчас разорвется.
Антон
– Как Юлька? – спросила Настя, подсев к Антону в школьной столовой.
– Не знаю. Не видел ее. Сбегает раньше. На звонки и сообщения по-прежнему не отвечает, – признался он.
– Ей страшно, она же маленькая. Мне кажется, она за тебя боится, что у тебя проблемы с отцом будут, – сказала Настя.
– Она права. Я предатель, раз не могу уговорить папу разрешить нам встречаться.
– Юлька тебя очень любит и скучает.
– Ты с ней переписывалась? Она тебе ответила? – подскочил Антон.
– Ага. Помогла ей задачку по математике решить. Ну и поболтали немного, – улыбнулась Настя. – Позвони ей. Юлька взрывная, но отходчивая.
Антон сделал то, чего сам от себя не ожидал: обнял Настю, прижал ее и не хотел отпускать.
– Спасибо тебе, – шептал он.
– Ого. У меня тут девушку уводят? – подошел к столу Милан.
– Это он из-за Юльки, – объяснила Настя.
– Надо придумать новый план, – предложил
