Когда заиграл орган, я почувствовал на левой щеке тяжелый взгляд и, повернувшись, убедился, что чутье меня в очередной раз не подвело: слева, привалившись спиной к дальней стене, торчал сержант Пэрли Стеббинс, котоpый пытался пробуравить во мне глазами дырку. Я улыбнулся и послал ему воздушный поцелуй, удостоившись в ответ лишь грозного нахмуривания бровей. Я изобразил губами слова: "Хвост морковкой, Пэрли!", на что он невежливо отвернулся, шаря глазами по собравшимся.
Я последовал его примеру. Публика, как и следовало ожидать, нагрянула вполне приличная. Разодетая, по крайней мере. В основном, средневозрастная категория - друзья и соратники родителей, - хотя попадалась и молодежь, ровесники Франта Линвилла. В двенадцать двадцать пять через боковую дверь вошли члены семьи покойного и, чуть постояв возле закрытого гроба, который высился на постаменте, прошли на первый ряд скамей со спинками. Отца и мать Линвилла я узнал по фотографиям в газетах и по телевизионной хронике. Затем подтянулись ещё какие-то родственники, разместившиеся во втором и третьем рядах. Через другую дверь вошли восемь молодых людей, собиpавшихся нести гроб. Белесые волосы Холлибертона выделяли его из группы, даже несмотря на крохотный росточек.
Ровно в двенадцать тридцать курчавый и неожиданно молодой священник в малиновой рясе открыл службу, и мы все встали под первые звуки гимна. Затем курчавый клирик начал проповедь, силясь объяснить, из-за чего в нашем бренном и грешном мире ещё случаются убийства. Потом вновь прозвучал гимн, священник произнес положенные слова и носильщики, прокатив постамент на колесиках по центральному проходу, на плечах вынесли гроб из церкви и зашагали к катафалку.
Там уж репортеры и телевизионщики налетели как стервятники. Телеоператоры так тесно облепили катафалк, что носильщикам с гробом приходилось буквально силой пробиваться через толпу, рассекая её плечами. Репортеры орали свои вопросы, едва ли не втыкая микрофоны прямо в лица родителям Линвилла, пытавшимся пройти к лимузину, однако полицейские оттеснили их, выстроившись словно регбисты; одного особенно заядлого писаку так огрели по спине резиновой дубинкой, что он отлетел назад, громко изрыгая проклятия по адресу злобствующих легавых.
На то, чтобы погрузить всех особо важных персон в дюжину черных лимузинов, вереницей выстроившихся за катафалком, ушло около пятнадцати минут. Стоя на ступеньках лестницы и глазея на суматоху, я вдруг высмотрел Эдварда Памсетта. Облаченный в небесно-голубой свитер, он стоял чуть поодаль от толпы и неотступно поедал глазами катафалк. Я не был увеpен, заходил ли он в церковь.
Когда процессия, ведомая полицейскими машинами с включенными мигалками и сиренами, и шестью мотоциклистами, медленно двинулась вперед, я, в последний раз взглянув на Памсетта, который, похоже, меня не заметил, тихонько улизнул в противоположную сторону. Свернув в переулок, я едва не налетел на желтый таксомотор со знакомым номером и не менее знакомой физиономией за рулем; такси, с зажженной вывеской "в парк" стояло прямо знаком "стоянка запрещена".
- Типичное для тебя место, - сказал я, проскальзывая на заднее сиденье.
- Удивлен? - улыбнулся Херб Аронсон, самый надежный таксист во всем мегаполисе. - Между прочим, я ждал тебя именно там и именно во столько, где и когда ты обещался быть. Вопрос: я хоть раз подводил тебя за последние двадцать лет? Ответ: нет, и ещё раз нет! Следующая остановка - Лонг-Айленд, верно?
- Да, - кивнул я, откидываясь на спинку сиденья.
И такси покатило к набережной.
*
* *
На кладбище репортеры и телеоператоры вели себя лишь чуть-чуть менее оголотело и нагло, чем возле церкви. Хотя число их ничуть не поуменьшилось. Должно быть, обстановка умиротворяла. Херб, по моей просьбе, высадил меня за сотню ярдов до места захоронения, прикрытого пока зеленым пологом. Прибыли мы вовремя: тяжеловесные лимузины ещё только подкатывали к кладбищу. Нацепив солнечные очки, я незаметно (как полагал) расположился посреди толпы зевак и сочувствующих.
Занялся я тем же, что и прежде, а именно - высматриванием знакомых личностей. Пэрли, разумеется, тоже торчал неподалеку, но на сей раз даже не удостоил меня взглядом. На противоположной от меня стороне могилы вдруг материализовался Эдвард Памсетт; высившись в окружении незнакомых мне физиономий, он внимательно наблюдал за происходящим. Должно быть, тоже на такси примчался. Почему-то у меня вновь возникло ощущение, что Памсетт меня не заметил. Впрочем других возможностей я решил ему не предоставлять. Убедившись, что больше никого интересного вокруг нет, я незаметно растворился в толпе и возвратился к Хербу. который в ожидании меня листал ежедневный скаковой бюллетень.
- Назад, на Большую землю? - осведомился Херб.
Я мрачно кивнул. Кладбищами и похоронами я был сыт по горло.
Глава 13
После того, как Херб высадил меня у крыльца нашего особняка и уехал, разбогатев на сорок пять долларов, я рассказал Вулфу про похороны и приступил к выполнению прочих, оставшихся со вчерашнего вечера, поручений, которые состояли в последовательных посещениях Полли Марс - подружки Норин, - её же непостоянного дружка Дугласа Роджека, а также Тодда Холлибертона, хамоватого коротышки, с которым я имел несчастье познакомиться в последнюю ночь жизни Франта Линвилла.
Позвонив Норин, по-прежнему находившейся в доме матери, я признался в намерении повидать её подружку, и услышал в ответ, что днем по уик-эндам Полли обычно сидит дома - если, конечно, не уезжает к родителям в Бронксвилл. А вот в будни Полли легче застать часов в шесть вечера.
- К этому времени она всегда заканчивает работать и готовится к очередному свиданию, - сказала Норин. - Полли ведь пользуется большим успехом.
Мое намерение посетить Роджека её в восторг не привело, но телефон и адрес - её приятель жил в Бруклине - она мне дала. Однако про Холлибертона, которого сама встречала лишь дважды в жизни, Норин ничего существенного рассказать больше не смогла. Лишь повторила, что он обитает в районе Гринвич-Виллидж и работает в какой-то крупной страховой компании. Так, во всяком случае, ей казалось.
Заглянув в Манхэттенский справочник, я отыскал там Т.С.Холлибертона, который и впpямь жил в Гринвич-Виллидж на Кинг-стрит, после чего принялся размышлять над планом действий, время от времени посматривая на недвижного как изваяние Вулфа, с головой погруженного в очередную книгу. Я пришел к выводу, что звонить не стоит, а лучше заехать к каждому из интересующей меня троицы сразу - в расчете на неожиданность, если, конечно, им было чего бояться. Однако, убедившись, что уже без четверти три, то есть до прихода Лили остается всего пятнадцать минут, я счел за лучшее прошмыгнуть на кухню, чтобы заморить червячка. Я решил нанести один визит сегодня, а два остальных отложить на воскресенье.
А вот бейсбол мой плакал. Поначалу я пригласил с собой на игру Сола, но теперь мне пришлось перезвонить ему и спросить, найдет ли он себе подходящего компаньона вместо меня. Сол сказал, что его приятель (тот самый, который накануне помог ему обчистить меня в покер) решил задержаться в Нью-Йорке ещё на один день, поэтому мой отказ для него как нельзя более кстати - представляете, с какой радостью я все это выслушал? Нахалюга, правда, предложил возместить мне расходы на билеты, но я решил сделать широкий жест, и заявил, что дарю их, чтобы дешевые заезжие провинциалы поминали добром великодушных нью-йоркцев. Сол подавился, а затем, придя в себя, проквакал, что заедет за билетами чуть позже.
Поскольку дальнейших указаний или пожеланий от Вулфа не поступало, я решил начать поездки с мисс Марс. Самого Вулфа я в свои замыслы посвящать не стал, тем более что ему порядок посещения этих трех личностей был, безусловно, безразличен.
Как я ни ломал голову, я не мог понять, зачем Вулфу понадобилось встретиться с Лили. Самое разумное объяснение состояло в то, что Лили была единственной на Земле женщиной, общество которой он мог спокойно переносить. Возможно, на Вулфа повлияло её пристрастие к орхидеям, которые он ей показывал, причем совершенно беспрекословно, едва ли не два раза в месяц.
Как бы то ни было, беседа с Лили не прибавила к тому, что Вулф уже знал от Норин и от меня, ровным счетом ничего; Лили лишь повторила, что Норин с Майклом Джеймсом оба очень порядочные и славные, хотя Майклу иногда не достает выдержки, а вот Франт Линвилл был при жизни самовлюбленным, развязным грубияном, да и в целом - совершенно невыносимым типом.
Однако Вулф ухитрился растянуть их беседу на целый час, и я понял почему: хитрец явно рассчитывал на то, что Лили попросит его показать ей орхидеи, которые она уже не видела едва ли не несколько дней, - и она его ожиданий не разочаровала. В четыре часа, когда Вулф отправился на неизменное свидание с орхидеями, он был не одинок.
