— Извините за скромное угощение… Пожалуйста, не стесняйтесь, ешьте, — обратился я к гостям.
Господа Кодзэн и Эйсэн, слегка склонившись в поклоне, приподняли малюсенькие чашечки с саке.
При словах «настоятель, преподобный Кодзэн» представляешь себе солидного человека, в действительности же господин Кодзэн напоминал скорее студента: он был худощав, небольшого роста, в очках с толстыми линзами, на вид не старше тридцати; лишь одежда выдавала в нем священника. Послушник храма Мароодзи Эйсэн, напротив, производил впечатление человека солидного и многоопытного. Ему было не менее пятидесяти, он был сед, тоже носил сильные очки, обе щеки пересекали глубокие вертикальные морщины.
Описывая поминки по своему старшему брату, логично было бы пересказать воспоминания гостей о нем. Но по причине, которую читатель поймет чуть позже, объектом дальнейшего повествования будет исключительно священник Кодзэн.
Несмотря на все старания старосты деревни и Западного барина Сокити Номуры женить его, Кодзэн все еще оставался холостяком. Разговоры о женитьбе смущали его, он краснел, как вареный осьминог, и непрерывно вытирал пот со лба. Мияко с удовольствием подтрунивала над ним, из-за чего Кодзэн еще сильнее обливался потом, а сидящие вокруг весело хохотали. А описывать то, что произошло через несколько минут, мне до сих пор мешает дрожь в руках…
Ни Кодзэн, ни Эйсэн не отличались пристрастием к спиртному. Выпив по одной чашечке, они перевернули их,[28] взяли палочки и приступили к еде. Другие гости последовали их примеру. Осима с помощницами еле успевала подносить рис.
И вдруг посреди обычного в таких ситуациях гула послышались крики:
— А-а! Что!! Что со мной?!!
Я вскинул голову и увидел, что послушник Эйсэн из храма Мароодзи поддерживает совсем обессилевшего Кодзэна. Выронив палочки для еды, одной рукой Кодзэн опирался о татами, а другой хватался за горло и грудь:
— Ох!.. Тяже… Тяжело!.. Воды!.. Дайте… воды…
Несколько человек бросились на кухню, остальные в ужасе привстали.
— Что с вами, Кодзэн-сан? Держитесь! Скоро вам будет лучше! — раздавались возгласы.
Староста приблизился к Кодзэну, внимательно вглядываясь в его лицо. И тут Кодзэн, вцепившись ногтями в татами, рухнул и забился в конвульсиях:
— Грудь… Тяжело…
Кровавая слюна брызнула на поднос с едой. Кто-то вскрикнул, часть гостей столпилась вокруг Кодзэна, некоторые выбежали из гостиной. Такова была картина третьего убийства.
Ненавижу уксус
Череда страшных событий продолжилась. Новое бессмысленное и безумное в своей бессмысленности убийство…
Увидев на подносе кровь, доктор Араи резко поднялся и крикнул:
— Доктор Куно! Помогите мне!
Услышав этот оклик, я взглянул на дядю Цунэми. Никогда не забуду его лица в тот момент. Продолжая сидеть, он вытянулся вперед, накрыв своим телом поднос с едой. Его лоб был в поту, глаза, казалось, вот-вот вылезут наружу, правая рука с зажатой в ней чашечкой для саке сильно дрожала. Я услышал, как чашечка хрустнула.
Голос доктора Араи, видимо, вернул дядю Цунэми к действительности, он достал платок и вытер лоб. Увидев на ладони кровь, суетливо забинтовал руку платком. Потом поднялся. Видно было, как у него дрожали колени.
Доктор Араи с удивлением взглянул на потрясенного Цунэми. Потом с профессиональной уверенностью начал осматривать Кодзэна.
— Пожалуйста, кто-нибудь, принесите мой портфель, он в прихожей.
На просьбу откликнулась Мияко. Доктор Араи сделал несколько уколов, затем сокрушенно покачал головой:
— Все. Бесполезно.
— Доктор, в чем причина смерти? — испуганно спросил староста деревни.
— Не могу ответить до вскрытия. Но странно, агония точно такая же, как была у Куя-сан. А вы что думаете, доктор Куно?
Тот, казалось, немного успокоился, но на вопрос своего коллеги никак не прореагировал. Все находившиеся в гостиной с подозрением взирали на него. И вдруг кто-то схватил меня за плечо и завопил:
— Это он! Это он подсыпал ему яду!
Я вздрогнул и резко повернулся. Эйсэн из храма Мароодзи тыкал в меня пальцем:
— Сволочь! Эта сволочь подбросила яд! Этот подлец убил родного деда! Потом своего брата! А сегодня хотел убить меня, но по ошибке убил настоятеля!
На лбу Эйсэна пульсировала вздувшаяся вена. Вытаращенные глаза налились кровью.
Кто-то, оттолкнув меня в сторону, встал между мной и беснующимся священнослужителем. Это была Харуё, моя старшая сестра.
— Эйсэн-сан, вы отдаете себе отчет в том, что говорите?! — гневно воскликнула она. — Чего ради Тацуя-сан стал бы убивать вас? Он к вам не имеет никакого отношения, как и вы к нему!
Эйсэн вздрогнул, глаза его сверкнули. Он оглядел гостиную, увидев, что все взгляды устремлены на него, еще раз сверкнул глазами, а потом вытер краем одеяния пот на лбу и неожиданно смущенно произнес:
— Я… Я прошу прощения.
— При чем тут прощение?! Я вас спрашиваю, господин Эйсэн, зачем Тацуя-сан стал бы покушаться на вас? Почему вы решили, что он пытался вас отравить?
Сестра, прерывисто дыша, вплотную приблизилась к нему. Эйсэн совсем стушевался и робко лепетал:
— Все, все… Страшная картина… совсем потерял голову… Сболтнул лишнее, забудьте, пожалуйста.
— Нельзя же терять голову до такой степени! Господин Эйсэн, четко ответьте на мой вопрос: какая связь между вами и Тацуя-сан?
— Сестра, — попытался я успокоить Харуё, — оставь его в покое. Не стоит так нервничать!
— Но ведь больно слышать такие обвинения. — И сестра, закрыв лицо руками, зарыдала.
Итак, почему Эйсэн поднял такой шум? Говорит, голова пошла кругом. Но все равно: он произнес то, что было у него на душе. Да, конечно, поняв, что Кодзэна отравили, он сильно испугался, подумал, что хотели отравить его. Но вот вопрос: кому и зачем нужны все эти отравления?
Эйсэн сказал: «Этот подлец убил родного деда! Потом брата! А сегодня хотел убить меня…»
Что дало ему основание так говорить? И кому на самом деле понадобилось убивать дедушку, брата, а теперь еще и священников? Сплошь неразрешимые загадки.
Смерть Кодзэна подняла в Деревне восьми могил новую волну страхов. Нечто таинственное и зловещее виделось в том, что две жертвы из трех принадлежали к роду Тадзими. Но ведь третья жертва не имела к нашему роду никакого отношения, разве что храм Рэнкоодзи, настоятелем которого был покойный Кодзэн, являлся семейным храмом! Если первые две смерти, пусть с большим трудом, еще можно как-то объяснить, то третья представлялась совершенно бессмысленной.
Весть о загадочной смерти священника всколыхнула всю деревню. И уже ночью из города N. понаехали полицейские во главе с инспектором Исокавой.
Скажу о нем несколько слов. Инспектор Исокава, умудренный опытом профессионал высочайшего класса, в прокуратуре префектуры получил прозвище «старый лис». В связи с тем, что обстоятельства смерти брата вызвали подозрения у полиции, он начал расследование и каждый день приезжал в деревню из города N, в котором временно поселился. Так что сейчас его появление было вполне закономерным. Интересно другое: среди сыщиков оказался уже знакомый мне Коскэ Киндаити. Я не без удивления отметил, что у коллег он явно пользуется огромным авторитетом. Далее сам инспектор Исокава был с ним подчеркнуто любезен. Вот что этим людям удалось выяснить.
Яд, которым был отравлен Кодзэн, скорее всего, оказался в уксусе, использовавшемся для заправки некоторых блюд. Относительно того, когда ядовитое вещество добавили в уксус, можно сделать следующие предположения.
Пока в гостиной читали сутры, два столика с угощениями и около двадцати подносов находились на кухне, готовые для подачи гостям, оставалось только бульон разлить. В основном в кухне хлопотали женщины, но и мужчины нередко заглядывали сюда — кто воды попить, кто взять стакан.
Следовательно, возможность подложить яд в еду на столике Кодзэна существовала. Оставался вопрос: как мог преступник знать, что перед Кодзэном поставят именно этот столик? То, что столики предназначались для священников, было понятно, и тут преступник мог быть спокоен: если даже произойдет какая-то путаница, еда с ядом не окажется перед ним. Однако достанется яд Кодзэну или Эйсэну, сам Шакья-Муни не мог знать.
То, что в гостиную столик с отравленной едой внес я, а второй, нетронутый, Харуё, было абсолютной случайностью. Так же как совершенно случайно я встал справа от сестры; в таком порядке мы понесли столики, и отравленную еду я опять-таки случайно поставил перед Кодзэном. Все эти действия совершались автоматически, помимо нашего сознания или воли. Встань я слева от Харуё, умереть мог Эйсэн.
Правомерно ли из этого делать вывод, что преступнику было безразлично, кто умрет — Кодзэн или Эйсэн? Пожалуй, нет. Это было бы уж слишком бессмысленно.
