Объясняя столь невероятное ослушание, командир яхты ссылался на свой и чужой опыт, когда при данной осадке корпуса, глубине воды и размере набегающей волны корабли плотно садились на дно, и это приводило их к гибели.
Не из такого ли общего судоходного опыта и возникло людское пожелание морякам, уходящим в плавание: «Семь футов под килем!»?
Разумеется, что отъезд царя из Либавы на поезде не исчерпал вставшую проблему. Правда, это обстоятельство интересовало Крылова меньше всего, но на запрос министра он через три дня кратко ответил: «Командир яхты «Полярная звезда» прав». И представил необходимые случаю пояснения и расчеты.
Но если эта важная работа Крылова интересовала морское министерство главным образом с точки зрения виновности или правомочности действий одного из своих высокопоставленных подчиненных, то английское общество корабельных инженеров она привлекла актуальностью и откровением. В ней таились ответы на вопросы, почему корабли переламываются, опрокидываются, почему они в определенные, особенно критические моменты становятся неуправляемыми, необузданными, как дикие мустанги.
Упомянутый знаменитый английский корабел В. Фруд писал: «Когда вновь построенный корабль выходит в море, то его строитель следит за его качествами на море с душевным беспокойством и неуверенностью, как будто это воспитанный и выращенный им зверь, а не им самим обдуманное и исполненное сооружение, которого качества должны быть ему вперед известны, в силу самих основ, положенных в составление проекта». Красноречивое, не без нотки обреченности признание гордого англичанина – что ж, мол, можно поделать с необузданным нравом зверя, которого, кстати, по-английски рекут с большой буквы и, обожествляя, а точнее, не понимая до конца, относят к женскому роду!
Эта-то беспомощность перед необузданностью, проверенная многовековым строительством кораблей, и заставила общество пригласить русского преподавателя Крылова прочесть доклад о килевой качке на своем ежегодном заседании.
Русский штабс-капитан поразил англичан своей молодостью и истинно лондонским произношением – Крылов читал доклад по-английски.
От природы сдержанные англичане, забыв о своем приоритете в судостроении, аплодировали гостю и единогласно избрали его иностранным членом общества, что случалось очень редко. Профессор Гринхиль, высказывая вместе с такими выдающимися кораблестроителями, как Е. Рид, В. Уайт, Р. Фруд, полное одобрение докладу русского коллеги, пожелал, чтобы Крылов занялся вопросом о «качке на волнении при косвенном курсе корабля относительно гребней волн».
Посещая верфи, Крылов не раз вспоминал добрым словом Титова – удивляться и учиться на английских заводах после него было нечему.
Англичане не случайно гостеприимны и радушны вопреки традиционной холодности, они очень контактны и общительны с русским молодым коллегой. Нутром древних мореходов и строителей кораблей они чуяли, что в руках гостя ключ к отгадыванию причин печальных последствий, происходивших и происходящих в английском флоте. Еще свеж и памятен общенациональный траур по броненосцу «Виктория», скрывшемуся в пучине моря в июне 1893 года. О причине гибели Адмиралтейство ничего не сообщило, и не потому, что что-то скрывало, а просто не могло ее объяснить. 359 человек, в том числе и командующий эскадрой адмирал, погибли в считанные минуты вместе с броненосцем при полном штиле у берегов Сирии.
В конце марта 1838 года Крылов вновь приехал в Лондон. На этот раз доклад обществу «Общая теория колебаний корабля» вызвал не только восхищение, автору за него присуждена золотая медаль. Всего за время существования общества золотой медали было удостоено лишь шесть человек, иностранцев среди них не было.
Возвращаясь из второй лондонской командировки, он в конце апреля 1898 года посетил Берлинскую техническую школу, в которой его внимание привлек кораблестроительный отдел, постановка в нем преподавания. По глубокому убеждению ученого, России пора было готовить собственных инженеров-кораблестроителей.
Возвратившись в Петербург, Крылов представил по начальству обстоятельную докладную записку о подготовке инженеров-кораблестроителей в Германии. Записке был дан ход, она достигла сразу трех министров – морского, финансов и просвещения. Уже через год – а, учитывая тяжеловесность прицарских канцелярий, это небольшой срок – состоялось совещание, положившее начало учреждению Петербургского политехнического института. В составе нового высшего учебного заведения образован, конечно, и кораблестроительный факультет. Инициатору создания института предложено стать деканом факультета, но, дав согласие быть его преподавателем, Крылов рекомендовал на этот важный пост К.П. Боклевского, впоследствии видного теоретика кораблестроения.
Можно, безусловно, допустить, что рано или поздно, а Политехнический институт был бы организован. Но непреложен тот факт, что, явившись архинастойчивым пропагандистом нового института, Крылов оказал упреждающее воздействие на его организацию и уж, вне сомнений, без его авторитетного влияния не было бы первого выпуска морских инженеров. А именно эти выпускники и приняли на свои плечи так называемую большую программу кораблестроения, в результате выполнения которой русский флот вышел на первое место в мире по количеству боевых вымпелов, скорости кораблей, по их огневой мощи.
Нет нужды говорить, что во главе молодых инженеров-кораблестроителей стоял Крылов.
Сложилось бы все так, не будь его записки и деятельного ее продвижения? Неизвестно, по крайней мере.
Крыловская неопровержимая аргументация любого поднимаемого вопроса, как правило, находила отклик и одобрение даже в недружелюбной ему среде. «Читая и
во слушая речь Алексея Николаевича, – писал академик А.С. Орлов, – чувствуешь, что он шествовал по своему жизненному пути, как бы наступая, ломая препятствия непреклонной волей, неустанным трудом, неистощимым вниманием, неизменной трезвостью ума».
Совершенно естественно, что такой человек, как С.О. Макаров, обладающий схожими с Крыловым качествами, не мог пройти мимо него. Как и наоборот – не мог Крылов не искать поддержки у Макарова.
Состоя главным инспектором морской артиллерии, адмирал по долгу службы рассматривал представленную к его заключению документацию на прибор для автоматической стрельбы на море. Автор прибора, а им был капитан Крылов, привлек внимание адмирала не только оригинально простым изготовлением нужного и ценного морским артиллеристам приспособления, но и необычностью письменного изложения своего предложения.
Таким образом, заочное знакомство адмирала Макарова и капитана Крылова состоялось в 1894 году. В это время Степан Осипович вынашивал мысль о покорении Северного Ледовитого океана, создавал проект первого в мире ледокола, на котором намеревался пройти в вечных неприступных льдах. «Ни одна нация, – писал Макаров, – не заинтересована в ледоколах столько, сколько Россия», – и, развивая свое утверждение, прибегал к образности: – «Если сравнить Россию со зданием, то нельзя не признать, что фасад его выходит на Ледовитый океан».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
