Все это означало, что мои первые официальные действия в ранге проктора состояли в осмотре насосной станции № 3, как раз за детским зоопарком на границе с парком Кабо.
В Бонавентуре был самый конец зимы. Снег все еще лежал на земле влажными глыбами, но поцелуй весны уже запечатлелся в небе, его можно было почувствовать: так липкий поцелуй малыша влажным пятном ложится на щеку. Первая в году городская оттепель. Она никого не обманула — зимы на Великом Святом Каспии никогда не сдавались без боя, несколькими свирепыми снежными бурями больше или меньше, но время первых зеленых листочков все равно приближалось.
Мой путь к дому лежал вдоль берега ручья, где служащие парка только что расставили таблички «Тонкий лед»: такие черно-красные с вмонтированными в них сенсорами, которые приводили в действие сирены, если кто-нибудь спустится по берегу к ручью. Такие предосторожности не были лишними в парке Кабо; всю зиму дети играли в хоккей и изображали фигурное катание на льду замерзшего ручья (детишки улумов скользили по льду «под парусами»), и пока поверхность выглядела твердой и надежной, как можно отказаться от любимых развлечений. И, несмотря на наличие табличек, каждый год один или два балбеса все равно умудряются провалиться под лед и насквозь промокнуть… что может засвидетельствовать Лео, сын Линн. Не считая того, что из Лео и слова не вытянешь о том, что случилось. Вот почему сама Линн рассказывает эту историю каждый раз, как Лео приводит домой девушку.
Ну ладно. Представьте себе серое зимнее утро, в низинах лежит туман, и влажный воздух не кажется холодным, хотя температура всего на три градуса выше нуля. Началась оттепель, проталины окружили бетонные дорожки, журчит капель… Жизнь встряхивалась после зимней спячки, и даже та, чей мозг был оплетен ядовитым плющом, могла позволить себе расслабиться.
Я помню снегомерок тем утром — белые птицы скользили по верхам снежных торосов. С интервалом в несколько секунд они долбили клювом наст, чтобы добыть себе пропитание — личинок ледомухи. Как у всех исконных птиц Дэмота, у них не было настоящих перьев, их окутывали облачка пуха, придавая им вид клочьев пыли ростом человеку по щиколотку, с маленькими облепленными снегом ножками.
Внезапно снегомерки заскрипели и поднялись в воздух; они заметили тень, маячащую над снежным ландшафтом. Седой сокол? Мантавоздушный змей?
Без единого шороха рядом со мной на тропу приземлился Чаппалар. Вышел на утреннее скольжение. Наедине с собой. И вид у него был такой, будто на его губах играла бы сейчас широкая улыбка, если бы он давал себе труд улыбаться.
— Доброе утро, проктор Фэй, — сказал он. — Чудесный день.
Как многие пожилые улумы, он учил английский уроками прямой загрузки, записанными на Новой Земле. В результате — манерный акцент, всегда звучавший надменно для моего мэримаршевского слуха.
— Доброе утро и тебе, — сказала я ему. — Ты похож на кота, поймавшего канарейку. Приятная ночь была, не так ли? Хорошо спалось? В хорошей компании?
Его внешние ушные веки сомкнулись на миг, а потом снова приоткрылись — так улумы краснели.
— Сэхололеехемм, — пробурчал он. «Ты слишком много слышишь». — Иногда мне кажется, что у людей слишком хорошая интуиция.
— Только у женщин, — заметила я. — Так значит, у тебя была ночь, беспощадная для члена?
— Я провел приятный вечер, — чопорно ответил он.
— Сэ джуло леехедд, — сказала я ему. «Слышу слишком мало». — Разве ты не знал, что хомо сапы живут ради грязных сплетен?
Он ответил не сразу, но вдруг стал слишком подпрыгивать при ходьбе, слишком даже для улума. (Они всегда упруго подскакивают — они ведь легкие, и их мембраны-паруса ловят любое дуновение ветра. В ветреный день улумы запросто брали под руку любого из людей, кому было с ними по пути, используя их как якорь, чтобы не унестись с порывом ветра. Ну, по крайней мере, так мне говорят все мужчины-улумы, цепляющиеся ко мне и за меня на улице.)
Прыг, прыг, прыг. В конце концов, Чаппалар нарушил молчание.
— Ее зовут Майя. Человек, но ты ее не знаешь. Ей сто десять лет, но она принимала таблетки молодости. Она в отличной физической форме.
Я подавила смешок. Таблетки всех нас поддерживали в «отличной физической форме». Если Чаппалар упомянул об этом, его, должно быть, поразило нечто удивительное в формах любовницы. Наверное, она была широкой.
— Расскажи про все это маме Фэй, — умильно проворковала я, беря его под руку.
— Могу только сказать маме Фэй, что на моих губах печать молчания, — ответил он, демонстративно высвобождаясь. — Что бы ни происходило между двоими — это либо очень личное, либо для всех одинаковое. Я не стану обнародовать личное, а информацию об общеизвестном ты можешь загрузить сама.
Под этим, я полагаю, он подразумевал просмотр порночипов с участием улумов и людей. Нет нужды, Чаппалар, детка, нет нужды. В моем распутном прошлом я достаточно такого насмотрелась, чтобы все знать про межвидовые пропорции. Теперь же я хотела только насладиться чужими ощущениями в деталях.
Но как я ни пыталась выманить у Чаппалара подробности о прошлой ночи, крутые, как виляние бедрами в стриптизе, он отказывался мне их открыть. По правде говоря, он вообще немного говорил, так как был слишком занят — улыбался, подпрыгивал, впитывал разлитую в небе оттепель. Я догадывалась, как его мысли беспокойно метались между неизбежными догадками, свойственными любому «утру после»: «Правда ли она… Что, если она… Может, мне». Как скоро мы сможем…»
— Ты такой милый, — призналась я ему.
Он не слышал — все прикрывал ушные веки, словно ему хотелось остаться наедине со своими мыслями, а после, широко открывая их, будто стараясь охватить каждый звук в мире.
Глядя на него, мне самой хотелось заново влюбиться. И погода для этого была подходящая. Мне пришлось перейти на рысь, чтобы догнать прыгающего Чаппалара.
Насосная станция одной стеной примыкала к детскому зоосаду парка Кабо — высотой с трехэтажный дом, длиной в пятьдесят метров, покрытая глянцевой мозаикой с изображением никогда не существовавшего леса. Каким-то дивным чудом в этом лесу бок о бок росли и земные кедры, и дивианские сахарники, и аборигены Дэмота — перомалинные пальмы. (По правде говоря, я никогда не видела земных деревьев за пределами виртуальной реальности, лишь пару молодых деревьев в горшках в национально-историческом музее в Пистоле. Ни одно правительство на Дэмоте не сдурело настолько, чтобы поставить под удар местную экосистему, позволив людям, где попало сажать инопланетные деревья.)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
