Хозяин квартиры неожиданно, без предупреждения вернулся четыре дня назад и с тех пор вел себя очень странно. Его и прежде трудно было назвать заурядным человеком, но теперь его поведение откровенно пугало. Все это время он не выходил из своей огромной квартиры, оставаясь в шелковой пижаме и английском халате; часами молча и неподвижно сидел в гостиной, уставившись на отделанный мрамором водопад, или в японском садике. Он перестал читать газеты, не отвечал на телефонные звонки и ни с кем не общался, даже с нею.
И он ничего не ел, совсем ничего. Мисс Ишимура пыталась соблазнить его любимыми блюдами — мозуку и шиокара[27], но они остались нетронутыми. Еще сильнее беспокоило то, что он начал принимать какие-то таблетки. Она тайком подсмотрела этикетки на флаконах — дилаудид и леводроморан, разузнала о них в Интернете и ужаснулась. Это были сильные наркотики, и он принимал их во все больших дозах.
Сначала Киоко решила, что хозяин пережил глубокое, почти невыносимое горе. Но с каждым днем он все больше угасал физически: стал таким слабым, что едва не падал в обморок, кожа посерела, щеки ввалились, глаза сделались темными и пустыми. Он по-прежнему пребывал в полном молчании и апатии, и она поняла, что это не просто скорбь, а полное отсутствие интереса к жизни. Словно некое ужасное потрясение выжгло в нем все чувства и эмоции, опустошило его, оставив лишь сухую, покрытую пеплом оболочку.
Возле входной двери загорелась крохотная синяя светодиодная лампочка, подсказывающая глухонемой мисс Ишимура, что зазвонил телефон. Она подошла к аппарату, стоящему на угловом столике, и посмотрела на определитель номера. Звонил лейтенант д’Агоста из полиции. Уже в который раз.
Секунд пять она неподвижно смотрела на телефон. Затем, повинуясь внезапному импульсу, сняла трубку, несмотря на категорический запрет хозяина. Подключила телефон к одному из телетайпов, которыми пользовалась для общения, и набрала сообщение: «Вы ждите, пожалуйста. Я буду звать его».
Она прошла по длинному коридору, повернула в другой, остановилась возле шоджи — перегородки из рисовой бумаги, заменяющей дверь, — отодвинула ее в сторону и заглянула в комнату.
Там стояла большая японская ванна офуро, изготовленная из древесины хиноки[28]. Над высокими стенками в клубах пара поднимались лишь голова и узкие плечи Пендергаста. На столе позади него выстроились, как стража, флаконы с лекарствами и бутылки французской минеральной воды. Вид хозяина снова ужаснул Киоко: изможденное лицо, темные круги под глазами, похожие на синяки. Рукопись «Четырех квартетов» Элиота[29]лежала на широком ободе ванны возле тяжелой сверкающей бритвы. Мисс Ишимура не раз замечала, как хозяин, сидя в ванной, часами рассеянно смотрит на лезвие бритвы, пока оно злобно не заискрится. Вода в ванне была бледно-розового цвета — рана на ноге снова начала кровоточить. Пендергаст не пытался ее лечить, несмотря на настойчивые просьбы мисс Ишимуры.
Она передала ему записку: «Лейтенант д’Агоста».
Пендергаст молча посмотрел на нее.
Мисс Ишимура протянула ему телефон и беззвучно произнесла:
— Dozo[30]
Он опять ничего не сказал.
— Dozo, — повторила она с нажимом.
Наконец он велел ей включить громкую связь настенного телефона. Она выполнила распоряжение и почтительно отошла в сторону. Мисс Ишимура ничего не слышала, но превосходно читала по губам. И она не собиралась выходить из комнаты.
— Алло, — послышался из аппарата слабый скрежещущий голос. — Алло, Пендергаст?
— Да, Винсент, — тихо ответил тот.
— Бог мой, где вы пропадали? Я столько дней подряд пытался дозвониться до вас.
Пендергаст промолчал, откинувшись на стенку ванны.
— Что с вами случилось? Где Хелен?
— Они убили ее, — произнес Пендергаст сухим, равнодушным, приводящим в ужас тоном.
— Что?! Что вы сказали? Когда?
— В Мексике. Я похоронил ее. В пустыне.
Из динамика донесся сдавленный возглас, затем наступила тишина, и наконец д’Агоста снова заговорил:
— О господи. Кто ее убил?
— Нацист. Выстрелом в сердце. В упор.
— О мой бог. Мне так жаль, так жаль. Вы… прикончили их?
— Один убежал.
— Ничего, мы поймаем его и отдадим под суд…
— Зачем?
— В каком смысле «зачем»?
Агент Пендергаст поднял глаза на мисс Ишимуру внимательно следившую во время разговора за его губами, и покрутил в воздухе указательным пальцем, показывая, что нужно отключить телефон. Немного поколебавшись, она нажала на кнопку, прошла по кафельному полу к перегородке и задвинула ее за собой, оставляя Пендергаста в одиночестве.
Теперь она знала, что с ним случилось. Но это знание ничем не могло помочь. Абсолютно ничем.
7
Удерживая в одной руке маленький металлический поднос с напитками, Винсент д’Агоста открыл раздвижную дверь и вышел на крохотный балкончик. Его размеры едва позволяли поставить здесь стол и два стула. На одном из стульев, скрестив прелестные ножки, сидела капитан Лора Хейворд и просматривала отчет о вскрытии, который принес домой с работы д’Агоста. С Первой авеню доносился шум машин, и хотя было довольно тепло для конца ноября, мороз уже ощутимо пощипывал, так что на балконе они сидели, наверное, последний раз в этом году.
Д’Агоста поставил поднос на стол, Хейворд оторвалась от ужасных фотографий и безмятежно спросила:
— Мм, что это? Выглядит неплохо.
Он протянул ей один из бокалов:
— Попробуй.
Хейворд сделала глоток, нахмурилась, потом пригубила еще раз.
— Что это, Винни?
— Итальянский спритц, — объявил он, усаживаясь рядом. — Лед, просекко, капелька содовой воды, «Апероль»[31]. И для украшения несколько ломтиков королька, который я купил по дороге домой возле Центрального вокзала.
Хейворд отпила еще немного и поставила бокал.
— Мм, — протянула она. — Увы, не могу сказать, что мне это понравилось.
— Неужели?
— По вкусу напоминает горький миндаль, — усмехнулась она. — Я чувствую себя Сократом. Жаль. Ты так старался. — Она накрыла его ладонь своей рукой и легонько сжала.
— Это очень популярный напиток.
Хейворд снова взяла бокал, вытянула руку и принялась рассматривать нежно-оранжевую жидкость.
— Похоже на кампари. Ты пробовал?
— Смеешься? Мои родители пили его каждый день, когда жили в Куинсе и мечтали перебраться на Манхэттен.
— Спасибо, мой милый Винни, но я лучше выпью что-нибудь привычное, если ты не возражаешь.
— Конечно.
Он отпил из своего бокала и тоже решил взять что-нибудь попроще. Прошел через открытую дверь на кухню, поставил бокалы в раковину, взял новые и наполнил их другими напитками: для себя — холодным пивом «Мишлоб», а для нее — вином «Пуйи-Фюме», бутылочка которого на всякий случай всегда хранилась в холодильнике. Затем принес бокалы на балкон.
Несколько минут они сидели молча, слушая пульс жизни Нью-Йорка и наслаждаясь обществом друг друга. Д’Агоста тайком посмотрел на Хейворд. Целых десять дней он готовился к этому вечеру, просчитывая все до малейших деталей: обед, десерт, напитки… а потом предложение. Теперь, когда он снова был в порядке, на работе все складывалось удачно и развод стал просто неприятным воспоминанием, он наконец решился попросить Лору выйти за него замуж. И не сильно сомневался в том, что получит утвердительный ответ.
Но вдруг все пошло кувырком. Это странное убийство, в расследовании которого он, похоже, завязнет по уши. И в особенности — ужасные новости о Пендергасте.
Обед удался на славу. Но теперь стало не до разговоров о свадьбе.
Хейворд снова полистала страницы отчета:
— Как прошло большое совещание?
— Хорошо. Синглтон выглядел довольным.
— ДНК уже определили?
— Нет. Эта чертова лаборатория работает медленнее всех в городе.
— Интересно, почему убийца не пытался пройти незамеченным и не прятался от камер наблюдения. Как будто бросает вам вызов: «Попробуйте поймать меня».
Д’Агоста сделал большой глоток пива.
Хейворд внимательно присмотрелась к нему:
— В чем дело, Винни?
Д’Агоста вздохнул:
— В Пендергасте. Сегодня я наконец-то дозвонился до него. Он сказал, что его жена умерла.
Хейворд чуть не захлебнулась своим напитком:
— Как умерла?
— Те люди, что похитили Хелен, застрелили ее в Мексике. Вероятно, чтобы отвлечь Пендергаста и улизнуть от него.
— О боже… — вздохнула Хейворд, качая головой.
— Это ужасная трагедия. И я никогда прежде не слышал, чтобы он так разговаривал. Это похоже… — Д’Агоста запнулся. — Не знаю. Как будто он сам стал мертвецом. А потом он повесил трубку.
