— Ладно, лови его, черта, поскорее, — улыбаясь в бороду, сказал командир отряда. — Не знаю, как вы, товарищи, а я помирать не желаю, тем более от руки шпиона, я еще повоевать хочу. Как раз к нам пополнение поступило — без малого сто пятьдесят человек.
— Это пополнение нужно ждать, по крайней мере, две–три недели. Скелеты, кожа да кости… Все в ранах, болячках.
— Ничего, на курорте они быстро человеческий вид обретут. Хуже с оружием…
Начали говорить о бывших военнопленных, освобожденных на станции Будовляны. Их сразу же отвели на дальний лесной хутор, и это место получило название «курорт», потому что врач установил там почти санаторный режим. Колесник рассказывал о своих разговорах с этими людьми, желавшими только одного ― поскорей получить возможность сражаться с врагом.
Серовол постоял, послушал, думая о своем, и, не прощаясь, вышел из штабной хаты.
Юра ждал капитана. Он сидел на скамье у окна, смотрел в раскрытую тетрадь, куда уже был занесен новый «штрафник», Орест Чернецкий. Юра видел этого бойца несколько раз, но мимоходом, и теперь, как ни силился припомнить его лицо, не мог этого сделать. Вместо лица возникало какое‑то смуглое пятно и на нем темные, печально–сосредоточенные глаза. Глаза эти Юра запомнил и даже мог бы нарисовать, но все остальное ускользало, заволакивалось дымкой. И вдруг глаза исчезнувшего при загадочных обстоятельствах Ореста сменили девичьи глаза, полные невыразимого страдания. Это плакала, ломала руки Ирен у тела погибшего Домбровского, плакала, не скрывая ни от кого своего неутешного горя.
Затем Юра вспомнил, как он на своей подводе сопровождал колонну освобожденных пленных, когда они двигались по лесу. Сперва этих людей не надо было подгонять, они точно с ума сошли от счастья, рвались скорей в темноту, к лесу, и комиссару пришлось кричать на них, чтобы они не бежали, а шли ровным шагом. И в лесу, пока было темно, колонна двигалась довольно быстро, несмотря на то, что впереди по дороге бойцы гнали трофейный скот. Но когда начало светать и бывшие пленные заметили кустики черники, колонна разбрелась и стала похожа на ораву каких‑то странных существ с черными бесформенными ртами. Они перебегали от куста к кусту, обрывали ягоды вместе с листочками и торопливо запихивали все это в рот.
Впервые Юра по–настоящему понял, что такое голод и что такое плен. Он был несказанно рад, что удалось освободить этих людей, спасти их от смерти.
Хлопнула дверь, вошел Третий.
— Есть новенькое?
— Есть, товарищ капитан, — поднялся Юра. — Мелочь, конечно, но вы приказали и на мелочи обращать внимание, обо всем докладывать. Фельдшер из второй роты Иван Богданюк носит сапоги Ореста. Сапоги новые, крепкие, а Ваня отдал за них свои старенькие, но дал в додачу какие‑то таблетки.
Юра умолк, хлопая ресницами, он смотрел на капитана, стараясь понять, как относится Третий к его сообщению.
— Какие таблетки?
— Не знаю… Я с Ваней не беседовал без вашего приказания. Говорят, целая коробка таблеток.
«Таблетки… Зачем Чернецкому потребовалась коробка каких‑то таблеток? ― подумал Серовол. ― Даже пошел на то, что сапоги за них отдал…»
— Пойди, Юра, к Богданюку и узнай, что за таблетки. Нет, сделай иначе. К Богданюку не обращайся, а скажи командиру роты, чтобы он прислал ко мне фельдшера. Немедленно. И чтобы Богданюк сумку с медикаментами захватил. Надо побыстрей…
— Мигом! — Юра уже закрывал за собой дверь. Серовол в свое время занимался тщательной проверкой всего того, что рассказал о себе Орест Чернецкий, когда впервые появился в отряде. Все подтвердилось — отец и мать Ореста были зверски замучены полицаями. По утверждению командиров, во время пребывания в отряде Чернецкий ничем себя не проявил. В бою он не терялся, не трусил, но и храбрости особой за ним не было замечено. Дружбы ни с кем не водил, был неразговорчив, замкнут, мрачен. Вряд ли стал бы вести себя так засланный в отряд шпион. Тот бы постарался быть общительным, завел бы себе кучу друзей–приятелей, болтал бы со всеми, вынюхивал. А этот был нелюдим и мрачен. Но зачем ему потребовались какие‑то таблетки? Чтобы получить их, Орест пожертвовал новыми сапогами. Вся эта история заинтриговала Серовола.
Фельдшер Иван Богданюк был фанатиком и подвижником медицинской науки, главным образом такой ее отрасли, как фармацевтика. Дело в том, что диплома об окончании Иваном Богданюком медицинского учебного заведения никто не видел, а сам Богданюк об этом никому не говорил. Собственно, это мало кого интересовало в отряде, так как все сходились на том, что фельдшер он отличный и главное ― боевой. Единственным недостатком Богданюка было то, что он почти совсем не разбирался в латыни, а по–немецки знал только несколько слов. Это усложняло ему жизнь, так как он далеко не всегда мог определить, против какой болезни следует употреблять то или иное лекарство, захваченное у немцев вместе с другими трофеями. В большинстве случаев Ивана Богданюка выручала интуиция и исключительная выносливость его пациентов, но бывали и осечки… Тогда Ваня несколько дней ходил с синяком под глазом, скорбный и удрученный, а затем, не в силах изменить медицинской науке, снова принимался за свои опыты.
Вот такой замечательный фельдшер, польщенный срочным вызовом и готовый немедленно приступить к врачеванию, предстал перед Сероволом.
— Товарищ капитан, приказано явиться. Я вас слушаю. Серовол посмотрел на сапоги фельдшера. Они действительно выглядели как новенькие.
— Ваня, я тебя хочу выслушать…
Богданюк перехватил взгляд Серовола, догадался, зачем его вызвал Третий, смутился, покраснел даже, но не растерялся, так как, видимо, вины за собой не чувствовал.
-Вам за сапоги рассказать?.
— В первую очередь про таблетки.
— Одно с другим связано…
— Давай все подробно. Садись и рассказывай. Как все случилось?
Богданюк уселся на скамью. Тут в хату вошел Юра. По знаку капитана он присел рядом с фельдшером и приготовился слушать.
— Значит, узнал этот Орест, что у меня есть усыпительные таблетки…. — облизав губы, начал Богданюк.
— Усыпительные? — насторожился Серовол.
— Ну да! — кивнул головой фельдшер. — Это по простому, а по медицински будет — снотворные.
— Откуда он узнал? Когда это было? Где ты эти таблетки достал? — засыпал его вопросами начальник разведки.
— Ага! — удивился фельдшер интересу Третьего к таким, на его взгляд, ничего не значащим мелочам. — Тогда надо начинать от Адама… Можно? Таблетки мне принесли хлопцы, те, что машину с фрицами подбили на шоссе. Это было примерно…
— Месяца три назад, — подсказал Серовол.
— Да. Ну, я разобрал на коробочке одно слово — голова, подумал, что это таблетки против головной боли. Попробовал сперва сам, как‑то принял четверть таблетки на ночь — действительно боль исчезла, спал крепко, как убитый. Месяц назад попросил успокоительных Мишка–великан—голова у него болела, а он собирался на задание с. подрывниками идти и хотел перед этим хорошенько отоспаться. Я дал ему две таблетки, он проглотил их и сразу заснул, да так, что и на следующий день его не смогли добудиться. Ушли хлопцы на задание, а он проснулся наконец, очухался и полез ко мне драться, как будто я его нарочно усыпил и опозорил. Приварил мне…
— Я помню… — сказал Юра. — Тогда ты солидный фонарь под глазом носил.
— Так у него же рука была, у Мишки–великана… — восхищенно подхватил Богданюк. — Лопата! И обидно ему — хлопцы на железку без него ушли. Ну, это дело кончилось, определил я таблетки точно — снотворное сильного действия. Хотел было выбросить половину, а то и все, чтобы не таскать понапрасну. И вдруг Орест этот… Пристал: дай и дай, сна совсем нет. Я ему дал половинку.
— Он принял ее при тебе? — спросил Серовол, не спуская глаз с фельдшера.
— Нет, унес с собой, но спросил, можно ли для лучшего употребления развести таблетку в воде или самогонке. Я сказал, что это не помешает. Дня три его не было, а тут появляется, отводит меня в сторону и просит отдать ему всю коробку.
— Зачем ему так много, он говорил?
— Говорил, сна нет, мучается, извелся. Что, мол, таблетка эта ему очень помогла. Пристал как репейник, предлагает нож, носки новые. Я возьми да и скажи, так, в шутку: «Сапогами сменяемся — отдам». Он сперва обиделся, жалко ему было сапог, а потом говорит: «Давай!» Сели мы тут же, переобулись. Сапоги его точно для меня шиты оказались… Он взял коробку, проверил, все ли таблетки, сказал спасибо и ушел.
— Сколько было таблеток в коробке?
— Двадцать пять. Нет, меньше… Три до этого израсходованы были, значит — двадцать две и четвертинка.
— На целый взвод хватило бы… — задумчиво сказал Серовол.
— Пожалуй, — согласился Богданюк. — Спали бы хорошо.
— Почему ты об этом случае никому из командиров не сказал?
