Я не знал, сколько продлится моё заключение – срок мог варьироваться от сотен лет до десятков тысяч. Будучи уже частично человеком, я испытывал некоторые рудиментарные эмоции – неизвестность тревожила меня. Я помню, как безрезультатно скрёб когтями тяжёлую крышку своего склепа, и от безнадёжности даже пытался кричать, как это делали люди, хотя звук от моего крика отсутствовал. Я помню… эти столетия в темноте. И каждый миг своего заточения я не переставал воспроизводить в уме один и тот же эпизод: образ Верховного Иерофанта, представший мне в Superior Sanctuarium. Каждая малейшая черта Его Лика раскалённым металлом была выжжена в моей беспокойной душе: изящность рук, изгиб тонких бровей, и странное выражение губ, как я понял позднее – усмешка. Эта пугающая непонятная антропоморфность. Всё вышесказанное сводило меня с ума, и вместе с тем удерживало от безумия. Я размышлял над разгадкой головоломки. В душе моей встрепенулись чувства, о которых я не имел ни малейшего представления. Они ширились, подобно реке во время половодья, сметая остовы прежних канонов. Я уже не понимал, кто я и что.
А однажды… Это сложно объяснить, используя людскую терминологию, но я попытаюсь. Я услышал голос звезды – той, которой я позже дам имя Salvator – тихий, как шёпот. Она помогла мне открыть информационный канал из нашего мира в ваш, используя частотные характеристики, свойственные человеческим душам, которые развились и в моих тонких телах. Эта помощь была неоценима. Но и риск огромен. Однако моему сознанию удалось ускользнуть из западни. Тело же пришлось оставить: оно было слишком тяжёлым, а тоннель меж измерениями чересчур хлипок и узок для транзита такой грузной материи. Хотя наши тела многократно легче и тоньше плоти людей, даже и не являясь плотью.
Так я очутился здесь, ученик мой. Теперь ты знаешь. Но, лишённый своей низшей энергетической оболочки, я вынужден был воплотиться в материальном теле одного из представителей человечества и следовать законам реинкарнации, дабы восполнить недостающий уровень. Кроме того, лишь так я мог скрыть своё местопребывание. Я жил как один из вас на протяжении восьми сотен лет. Это долго, Мигель, очень долго. Ведь я не был собою тогда. Как и вы, я так же погружался в забвение и терял свои Знания о божественности с каждым новым рождением, сохраняя лишь проблески интуитивных просветлений разума. Пленник беспамятства, но в недрах духа сохранивший принадлежность иному миру, я страдал, томимый опустошённостью, неполноценностью и чувством неизъяснимой утраты жизнь от жизни. Посмертно ощущая лишь краткую вспышку свободы, я незамедлительно оказывался в новом физическом теле: на тонких планах Бытия этой Вселенной места для меня не было – ведь я ей не принадлежал.
Однако случилось так, что мой саркофаг и моё тело довольно скоро нашли оставленными сознанием. Я почувствовал это, будучи связанным тончайшею неразрывной нитью со своей самой плотной оболочкой. Благодаря ей лишь я поддерживал своё существование здесь: ведь тело моё, как и прежде, находилось в пределах Обители и продолжало функционировать на её частотах, передавая эти колебания разумному аспекту моего «Я». Однако после того, как мой материальный носитель нашли брошенным, у меня не было выбора, как только незамедлительно вернуть тело себе, дабы по питающей пуповине от остова к разуму меня не отыскали. Это перемещение дорого мне обошлось – я растратил почти весь свой потенциал. Что ж, таким образом, я оказался всецело в пределах вашей реальности – связь с моей Вселенной прервалась. Я впервые остался один. Как никогда прежде. Ведь все путешествия мы осуществляли ментально, оставляя оболочки в пределах Храма как гарантию возвращения. Как ключ от двери домой. А теперь…
…Срезанные цветы вянут, Мигель. Как бы прекрасны они ни были. Без энергетической поддержки моего мира я медленно сгнию здесь, разлагаясь неотвратимо до оставленного разумом духовного праха. Если Они не придут раньше».
Я смолк. Мой ученик глядел на меня с каким-то смешанным чувством: сострадания, тоски и вместе с тем решимости. Несгибаемой, неколебимой. Он поможет мне. Обязательно. Вот что читалось в его взгляде. Поможет своему обескровленному Богу разрушенного пантеона. Падшему во прах, но сохранившему прежнюю стать даже среди пыли и тлена.
Диафильм-исповедь оборвался. И, хотя я мог по кадрам вновь воскресить каждый эпизод того монолога, сотканного из пряжи воспоминаний, я подумал, что лучше будет более к нему не возвращаться. Пусть оставленное за порогом пребудет там. Словно тени умерших на смурых полях Аида, эпизоды прошлой жизни тянулись к моей беспокойной душе своими высохшими руками, силясь схватить и увлечь за собою, поймав в силки прошлого, будто мотылька в янтаре. И я не знал, долго ли смогу им сопротивляться.
Глава XIX
Visio nocturna[32]
…Во время нашего последнего разговора я многое рассказал своему ученику о мире, который он никогда не увидит. И увижу ли я?..
В задумчивости я прогуливался по парку, сжимающему в своих зелёных объятиях выкрашенное белым кирпичное здание Органного зала. Отвлекшись от самого сюжета повествования, я перебирал в голове детали того самого вечера, словно прибой, перемывающий ракушки:…гиацинтовые всполохи фонарей… потухшие свечи… шелест дыхания… и едва слышная фраза, которую discipulus meus обронил как бы невзначай: «Я Им тебя не отдам». Не забуду её. Никогда.
А небеса всё так же смеялись необозримою высотой, и чужие звёзды, что стали неизмеримо близки, наблюдали за мною, то бессловесно улыбаясь, то горько вздыхая. Я слушал их голоса. Они успокаивали, смиряя тревожные импульсы моей заблудшей души. Погружаясь в их хладную негу, мнилось, что все границы, как и прежде, открыты мне, и впереди ожидает несчётное множество миров и времён, загадочных, удивительных, непознанных. Что там, за всеми несметными порогами, за угольно-чёрными стенами Цитадели мой Бог неизменно ожидает меня, своего сбившегося с пути, заплутавшего в извилистых лабиринтах жизней и чувств, сына…
Но мои лиричные раздумья были прерваны. Так неестественно и грубо. Я не успел понять даже, что произошло. Это было похоже на энергетический удар, который вырвал сознание из его консолидированной формы, отбросив на иной уровень.
Моему взору открылось странное место: без стен, потолка и пола – будто бы неохватный грот, заполненный тягучей тяжёлою тьмой, словно вязкою смолой. Сквозь неё я не мог различить ни единого контура или очертания. Мрак этот был непрозрачен для моего взгляда, привыкшего видеть вне стен и границ. Данное обстоятельство пугало меня. Делало беззащитным и безоружным пред неизвестностью, что скользкими щупальцами оплетала растерянные мысли.
Не знаю, сколько длилось моё пребывание в обрисованном «гроте» до тех пор, пока я отчётливо не ощутил чьё-то присутствие. Я здесь был явно не один. Полупрозрачное, словно батист чувство вонзило свой невидимый кинжал в мой разум. Я ждал и ждал, когда это «нечто» решит проявить себя. Затем, в один миг вдруг осознал, что пребываю здесь в материальном теле – и это показалось мне слишком уж странным. С каждым тающим мигом моё смятение всё более уподоблялось отчаянию, плавно переходящему в панику. Я оглядывался, уже как человек, шаря по сторонам беспомощным взглядом. Вдруг я приметил в однородной густой темноте, возникающий как бы из ниоткуда, контур чьего-то обличья. Когда я понял, кто это… каждая ничтожнейшая частица моего тела будто онемела. Я замер, чувствуя, как внутри меня разливается мертвящий, всепожирающий холод.
Они всё-таки пришли за мной. Хранители. Бдительные бессердечные Стражи.
В первое мгновение я был настолько поражён, что все размышления отхлынули прочь, уступая полнейшему безмолвию души. Я просто наблюдал за тем, как величественно выступает из мрака силуэт, являющийся причиной всех моих самых страшных кошмаров, которые я только мог вообразить. Будто вырезанная из эбенового дерева фигура заполонила для меня и прошлое и настоящее, увлекая в неизбежное будущее – грядущую Пустоту. Чёрные одежды… скрещенные на груди руки… меланитовые глаза… обсидиановые волосы, застывшие сталактитами наподобие моих собственных… диадема и браслеты на предплечьях, в витиеватых изгибах содержащие священные символы Высшего Знания… крепящаяся к поясу Spiritualis Flagellum – плеть воздаяния.
Стряхнув кандалы оцепенения, я отступил на шаг назад, прошептав почти не слушающимися губами на мёртвом земном языке «frater meus» – брат мой… Но ни единой тени не пробежало по каменному безразличному лицу апологета Закономерности. Я отступил ещё на шаг, заворожено и неотрывно глядя на распорядителя своей Судьбы. Я так сосредоточился на его лике, что не заметил второго стоящего позади меня Великого Стража. Я успел ощутить лишь, как сжались на моих запястьях за спиной ледяные гагатово-чёрные пальцы. Неосознанно я дёрнулся вперёд, пытаясь освободиться, только безрезультатно. Вывернув мне руки, которые в ту же секунду утратили всю свою необычайную гибкость, Хранитель продолжал крепко держать меня в своих цепких когтях. Я перестал сопротивляться, склонив голову и ожидая неотвратимого. Неприятная дрожь, словно отточенные иглы, пронзала всё моё существо насквозь. Что бы я ни сказал… как бы ни пытался передать то, что я пережил – они меня не услышат. Они – совершенные воплощения Абсолютных Законов. И земные слабости, которыми я был так неизлечимо болен, им неведомы и чужды.
