– Для тебя, может быть. Для меня пуля – это и есть мое продолжение, такое очень конкретное продолжение.
Директор смотрел на руки Николая. Расслабленные, но бережно державшие пистолеты. Может, и пули, все еще ждущие своей очереди, тоже чувствовали себя частью этого странного человека.
– Наверное, ты прав, Николай. Иначе того, что произошло, просто не объяснить. Слишком много не вполне обычных людей собрались в одном месте. Такое иногда бывает. Не в лучшие времена.
Миша почувствовал себя маленьким. Карликом рядом с гигантами. Когда-нибудь он тоже сможет, не вспотев, положить пятерых и быть готовым продолжить бой. Когда-нибудь он сможет рассуждать о чем-то таком на второй секунде после атаки демонов и совершенно не переживать о том, что будет после… Когда-нибудь – в жизни следующей через три после этой. Кривой провел ладонью по шее – красное, жидкое, на вкус соленое. Когда же это он?…
– Пулей зацепило. Прости.
Кривой мог поспорить – пройди пуля на сантиметр ближе – и была бы у него вместо царапины дырка в шее. А Николай точно так же извинился бы и пошел осматривать двор.
У Кривого дрожали ноги, клинок казался чугунным, но ему хотелось еще. Он чувствовал, что может что-то еще, что-то кроме школы, его неудержимо тянуло коснуться тени. И он больше не боялся.
Огромный бульдозер «комацу» прошел насквозь ограду приюта да так и встал. Если не уедет – дыру можно не заделывать. Ворота остались целехоньки – действительно, кто ж нынче берет штурмом ворота, если можно запросто заехать прямо через стену. Башням повезло меньше. Если знать, что они там были, угадываются остатки. Вероятно, гранатомет.
В дальнем от ворот углу двора перешептывалась группа воспитанников.
– Старший курс, – объяснил Ефим Маркович.
Кривому можно было не разжевывать. Сам таким был. Короткая стрижка, личный палаш, по случаю тревоги без ножен, босиком, в одинаковых черных куртках и штанах, старосты групп в синем, отличить пацанов от девчонок – разве что на ощупь.
– Без них мы бы точно не справились? – Кривому стало нехорошо – одно дело, когда с наемниками разбираются взрослые мужики, и совсем другое – когда дети, пусть и обученные единоборствам…
– Справились бы. Точнее, справились бы именно без них. Я детей только учу! – огрызнулся директор.
Михаил осмотрелся. Сразу он не обратил внимание – уж больно живописной была картинка с ребятишками и бульдозером: по всему периметру двора – неприметные ребята в Digital Urban – американском городском камуфляже.
– Я что-то пропустил? Штаты ввели войска?
– Спокойно. Войска наши. Камуфляж чужой, а войска – наши, вон видишь, Николай уже знакомых отыскал.
– Жаль, они чуть раньше не прибыли…
– Они прибыли вовремя. Раньше получилось бы, если бы они прямо в приюте квартировались. Что, судя по всему, мы теперь и получим.
Тем временем Николай вел к директору и Кривому человека, который, будь он хоть в смокинге, хоть в домашнем халате, откликался бы исключительно на «господина полковника». Невысокий, плотный, но ни грамма жира, стриженный под ежик не потому, что по уставу, а потому, что ему так нравится, пожмешь руку – обязательно проверит на прочность кости. Казалось, в каждый конкретный момент времени он находился в состоянии схватки. Сейчас целенаправленно преодолевал пространство между собой и директором. Пространство, ясное дело, сдалось.
– Полковник Матушкин, – произнес так, чтобы даже мысль о шутке умерла не родившись.
Кривой представил полковника в косынке, и ему стало легче. Михаил очень удивился бы, если бы узнал, насколько полковник похож на свою маму. Такую же кряжистую, такую же – всю жизнь пребывающую в понятной только ей борьбе со всем и каждым, разве что волосы не стригла под ноль – и ходила в косынке. Представлялся полковник почему-то Кривому, что, в общем, было странно, потому как – зачем?
– Михаил, – интерес полковника угас, прежде чем Кривой выговорил свою фамилию. Из их фамилий могла получиться отличная пара, хоть на эстраду выходи.
– Ефим Маркович, что это было? Не в моей компетенции, но командование, скорее всего, будет настаивать на переносе объекта.
– Перенос объекта не в вашей компетенции, а вот его безопасность, господин полковник, целиком ваша зона ответственности, – сказано это было так, словно одних этих слов было достаточно, чтобы разжаловать полковника в рядовые. Навсегда. – Займитесь периметром. Не факт, что все закончилось. И… Убитые есть?
– Двое. Оба пулеметчика. Из ваших все живы, несколько легкораненых. Из военно-медицинской академии уже на подходе. Для такой атаки – удивительно мало. Даже учитывая то, что мы отреагировали быстро.
– Полковник, приют хотел бы поучаствовать в помощи семьям убитых, а прибыли вы… думаю, расчетное время было перекрыто? – Интонация директора изменилась от обжигающего холода до обволакивающего тепла, причем с естественностью, вырабатываемой только при многократном применении.
– Так точно.
– Благодарю за службу, полковник! – На этих словах тепло переросло в жар. Осталось только вручить медаль, но полковнику хватило и похвалы.
– Займусь периметром. – Шик, с которым полковник отдал честь, выполнил разворот и пошел строевым шагом к своим бойцам, не оставлял у наблюдавших сомнений – он говорил как минимум с генералом.
– Ефим Маркович, что здесь происходит? Или мне все снится? Вам когда внеочередное звание присвоили? Он вам честь отдал!
– Миша, через час жду тебя, продолжим нашу беседу и отвечу на все вопросы.
– Вам часа хватит?
– Миша, я о тебе думаю, прими душ, переоденься. А мне видишь какие серьезные ребята помогают.
* * *
Бой в городе – лучше такого же боя в пустыне или джунглях. Душ, шампунь, махровое полотенце. Это если правильно выбирать город.
До пятизвездочной гостиницы приюту было далеко, и келья на цокольном этаже, в которой Кривой не был уже больше года, представляла собой маленькую комнату с мебельным «гарнитуром» из стола и стула. Книги стояли в стенной нише, а кровать заменял матрац, брошенный прямо на пол.
Душ, туалет – по коридору налево – общие на десять келий. Кривой не капризничал. В конце концов, здесь цоколь – это уже верх комфорта, в его комнате даже есть небольшое окошко. Воспитанники младших курсов жили на двух подвальных этажах. И удобства там были одни на сто двадцать восемь человек, и келий там не было – кубрики на восьмерых.
Кривой здесь вырос, ему было так хорошо – лучше чем в городской квартире. Там ему все время приходилось бороться с желанием выбросить все одним махом, оставить пол, стены и такой же… ну почти такой же матрац, как в приюте. Кровати Кривой не любил.
На этот раз Миша шел в кабинет директора старыми ученическими тропами – то есть долго, бесконечно здороваясь и извиняясь, протискиваясь мимо кого-то. Приют был не самым маленьким заведением города, но и народу в нем было достаточно, чтобы использовать каждый метр. Последнее препятствие – анфилада из трех комнат, в каждой идут занятия.
Наконец приемная. Секретарей директора Кривой не запоминал. Кажется, выбирал их Ефим Маркович по наличию одного качества – способности не впускать кого угодно и сколь угодно долго, при этом продолжая мило улыбаться и заставляя думать, что в принципе сам факт общения с этой прелестью стоит того, чтобы не попасть на прием к директору.
Рассадить десяток таких по периметру приюта – и можно смело отзывать военных. Враг не пройдет, враг обречен бесконечно пить чай в приемной. Скорость их ротации, вероятно, объяснялась только тем, что долго на таком посту не высидеть. Начинаешь жить все с той же улыбкой и с той же способностью не пропускать в любые двери. В личной жизни это должно сильно напрягать.
– Мне к Ефиму Марковичу… – Глупо, но Кривой не был уверен в ответе. – Мне назначено.
– Я знаю. Он ждет вас, – конечно же, она ему улыбнулась не сразу. Ей понадобилось время, чтобы перестать пялиться на его шрам.
В директорском кабинете ничто не говорило о недавнем бое. Стол на шести ножках стоял как ни в чем не бывало, будто и не довелось ему послужить щитом, на зеленом сукне ни пятнышка. Собственно, тот факт, что сукно было видно, и служило единственным напоминанием о бое. Казалось, встреча продолжалась, не прерываясь, с того самого момента, когда бульдозер еще только готовился въехать в стену приюта. Дверь, засов – все как и было.
Директор пил. Вот такого Миша еще не видел. То есть Кривой подозревал, что Ефим Маркович не относится к трезвенникам, но это была та часть жизни директора, куда не допускались ни нынешние, ни прошлые воспитанники. И за дверцей все-таки оказался бар. Миша почувствовал странное удовлетворение от разгадки этой маленькой тайны.
Виски Ефим Маркович употреблял совершенно неправильно. Долго готовился к каждому глотку, пил и корчил такую гримасу, будто это был не достойный напиток двенадцатилетней выдержки, а что-то из лекарств – пить противно, но доктор прописал. Очередной глоток – очередная гримаса.
