Гектор, удивленный, потряс копьем — и рухнул замертво Протиселай. Так пролилась наша первая кровь уже и на троянском берегу.
Но кровью Протиселая был открыт путь на этот берег другим нашим воинам — ведь никаких мрачных пророчеств не делал оракул для тех, кто ступит на сей берег вторым...
Одиссея же, спокойно стоявшего на своем щите, троянцы и не помышляли убивать: стоит без оружия, в руках оливковую ветвь держит. Гектор к нему приблизился, они обменялись какими-то словами, после чего Одиссей снова взобрался на наш корабль и передал Агамемнону, что троянский Приам согласен вступить с ним в переговоры. Но чтобы в этих переговорах приняло участие не больше десятка наших вождей, и свиты с собой чтоб не больше четырех человек имел каждый, то есть всего чтобы сошло на берег не более пятидесяти человек. Столько же будет и троянцев на этих переговорах. Если мы согласны — то пусть зажгут огонь на нашем корабле.
Огонь тотчас зажгли, и троянские гоплиты отодвинулись к городу и встали у его стен еще одной, сверкающей щитами стеной.
Вскоре троянские мастера соорудили на берегу огромный шатер, и затем мы увидели, как из города к этому шатру двинулась процессия из пятидесяти богато одетых троянцев. Там было, кроме Приама, девять его сыновей. Десятого, Париса, он не стал брать, понимая, что это может плохо кончиться. В этой процессии один лишь Гектор выделялся своими доспехами, остальные были в мирных платьях, этим Приам, видимо, хотел показать, что не желает войны.
Агамемнон для переговоров отобрал всего четверых царей — понятно, Менелая, мудрого старца Нестора, царя Пилоса, Аякса и Одиссея. Итого, с самим Агамемноном, — пятеро. Он предпочел, чтобы остальные сорок пять человек были микенские воины. Доспехи он им повелел тоже снять, но все-таки мечи спрятать под платьем. В числе этих сорока пяти оказался и я.
Когда сошлись в шатре, первым говорить начал Приам, с благородным лицом и благородными сединами старец, очень, однако, если б ему скинуть лет пятьдесят, похожий на Париса.
— Агамемнон, — сказал он, — зачем ты жжешь соседние города и разоряешь их землю? Неужели нельзя было с самого начала вступить в переговоры? Возможно, мы и договорились бы.
— Нет, смерть вам всем, вероломным троянцам! — вскричал Менелай. — Смерть вам за бесчестие, которое я понес!..
— Помолчи, — шепнул брату Агамемнон и затем, обращаясь к Приаму, сказал: — Мой брат излишне пылок, но я понимаю его. Согласись, Приам, великое бесчестье нанес твой сын и Спарте, и всей данайской стороне, похитив жену Менелая и нарушив закон гостеприимства, неведомый только варварам. За такое надо платить — вот пока расплатились за него те города, о которых ты говоришь. Но, как ты понимаешь, наверное, это лишь малая часть расплаты.
— Чего же вы хотите еще? — спросил Приам.
Агамемнон не успел ответить — Менелай его опередил.
— Елену! — воскликнул он.
По тому, как Приам переглянулся с сыновьями, было ясно, что это — дело для них уже решенное.
— Пусть будет по-твоему, — кивнул старец. — Знаю, какое горе я причиню своему сыну Парису, но его вина и перед вами, и перед Троей велика, потому, вопреки его воле, выдадим мы вам Елену. Еще?
И опять Агамемнон слова вымолвить не успел — Менелай выпалил:
— И Париса!
— Париса?.. — поникнув, спросил старец. — Зачем тебе Парис?
Надо было видеть лицо Менелая в этот миг.
— О! — воскликнул он. — Я найду, как его наказать за свое бесчестие! Он у меня позавидует тому сатиру, с которого заживо содрал шкуру Аполлон!
Опять переглянулся Приам с сыновьями, и я увидел, что Гектор едва заметно покачал головой, а вслед за ним и остальные сыновья.
— Нет, — проговорил наконец Приам. — Я не могу выдать тебе на расправу своего сына. Иное дело — потребуй выкупа. Возможно, договоримся, ибо мы не хотим войны.
По виду Менелая можно было догадаться, что сейчас он выкрикнет: "Никакого выкупа! Парис — и всё тут! Парис — или война!.." — но на сей раз Агамемнон остановил его движением руки и заговорил сам.
— Что ж, попробуем это обсудить, — ответил он. — Вижу, вы понимаете, сколь велика ваша вина, потому и выкупу быть немалому... Ну, скажем, сто талантов золота и двести талантов серебра...
Немыслимо! Столько золота и серебра не было, пожалуй, и в самих Микенах.
Однако Приам, хоть и с мукой на лице, но все же выговорил:
— Ладно, будет вам это золото и серебро.
Богата, сказочно богата была Троя!
— Это всё? — спросил старец. — Получив золото и серебро, уплывете назад?
— А Елена?.. — вставил Менелай, но снова был остановлен братом.
— О нет, — сказал Агамемнон Приаму. — Мы еще только начали переговоры... Помимо золота и серебра, вы должны нам дать еще сорок талантов драгоценного железа...
Помрачнело лицо Приама, однако старец снова кивнул.
— ...А также три таланта драгоценных каменьев, что вы получаете из Эфиопии, а также тысячу локтей восточных тканей, тех, что зовутся шелком...
— И Елену... — подсказал ему Менелай, но Агамемнон, казалось его не расслышал, ибо он продолжал:
— ...А также — пятьсот белых и пятьсот черных рабынь... А также — пятьдесят ассирийских колесниц... А также — двадцать кораблей египетской пшеницы...
Да стольких богатств, готов богами поклясться, и на всей данайской стороне в ту пору не было!.. Но в Трое они, оказывается, имелись. Ибо Приам, хоть и был уже мрачнее тучи, но, как ни тяжело ему это далось, все же снова кивнул:
— Ладно, будет тебе и это. Сегодня же погрузим на ваши корабли. Но это, надеюсь, все?
На лице Агамемнона появилась коварная улыбка.
— Все... — сказал он.— Все, если не считать...
— ...Елены! — выдохнул Менелай.
Агамемнон, казалось, не расслышал его.
— ...Если не считать, — продолжал он, — тех сокровищ, которые твой сын похитил у моего брата!
— Сокровищ? — недоуменно взглянул на него Приам. — Но мой сын Парис никаких сокровищ не похищал, он царевич, а не вор.
— Не вор?! Может, и Елену он не похищал?! — воскликнул Агамемнон.
— Хорошо! — зло ответил Приам. — И много ли было тех сокровищ, о которых ты говоришь?
— Да как сказать... — продолжал улыбаться Агамемнон. — По нашим меркам немало, а по вашим, троянским, уж не знаю... В общем, помнишь, о каком выкупе мы только что с тобой уговорились, — так вот, похищенного твоим Парисом в доме у моего брата было вдвое... нет, втрое против того!
Боги, боги, это в Спарте-то! В Спарте, где даже Менелаева серебряная чаша для вина считалась драгоценностью! Да, судя по ошеломленному виду троянцев, таких богатств не было и в самой Трое.
