наматывают снасть, как перегорает этот ухват или огниво, как убивало и калечило людей лопнувшей снастью и т. д. Остановить барку с пятнадцатью тысяч пудов груза на такой быстрой реке, как Чусовая, – задача нелегкая.
– Вавило, снасть надо готовить, – проговорил Илья, когда мы проплыли Ослянку, последнюю пристань, где грузятся барки. – Засветло хвататься следовает.
Действительно, солнце уже начинало закатываться, и по реке от скал и леса потянулись длинные тени. Ночь здесь наступает с поразительной быстротой, а вместе с ночным сумраком надвигается пронизывающий весенний холод, который ползет на реку из глубоких логов, где еще лежит нерастаявший снег.
Водолив Вавило, неразговорчивый, суровый мужик, молча отправился за заднюю палубу и молча начал приводить в порядок снасть, то есть толстый канат, свернутый правильными кольцами. Последнее очень важно, чтобы при хватке снасть не путалась, а развертывалась свободно.
– Готово, – отозвался Вавило, становясь около огнива.
– Косные, садись в лодку! – скомандовал Илья.
Человек шесть отборных косных отправились в лодку и захватили с собой половину размотанной снасти.
– Тут, молодцы, как барка выбежит за мысок, есть излучина, – объяснил косным Илья, – а в излучине, на левом берегу, стоит матерый пень… Вот за него и крепи снасть!
Барка обогнула мысок, и впереди мелькнуло широкое плесо, с той излучиной, о которой говорил Илья. Вода здесь неслась не так бешено, как раньше, и барка пошла заметно тише. Чтобы еще задержать ее, Илья скомандовал «поддоржать корму», и барка пошла кормой почти около самого берега. Вон и два кедрика на берегу, и матерый пень, о котором говорил Илья. Лодка с косными отделилась от барки и стрелой понеслась к берегу. Кое-как приткнувшись к берегу, косные разом выскочили из лодки и потащили волочившуюся по земле снасть к кедрам. Барка в это время уже проплыла мимо них, и Вавило быстро спускал в воду размотанную снасть, чтобы ее не выдернуло из рук у косных.
– Готово! – донеслось с берега.
– Крепи снасть! – скомандовал Илья.
Водолив накинул на огниво приготовленную петлю и натянул канат его на свободный конец. Барка вздрогнула, точно ее кто-нибудь схватил могучей рукой за дно. Снасть несколько раз тяжело шлепнула по воде, а потом быстро потянулась и задрожала, как струна. Барка почти совсем остановилась.
– Трави снасть! – кричал Илья.
Вавило спустил несколько оборотов, снасть опять тяжело шлепнулась в воду, и огниво задымилось. Барка точно сделала попытку освободиться от державшей ее узды и опять пошла вперед.
– Снасть трави!.. Снасть трави! – кричал Илья.
От огнива белыми клубами повалил густой дым, но его сейчас же залили водой. Снасть опять натянулась, но теперь барка уже потеряла половину приобретенной от движения по реке скорости и точно сама подошла к берегу.
– Крепи снасть намертво, – скомандовал Илья.
Снасть была завернута вокруг огнива мертвой петлей, и барка стала.
Илья поблагодарил бурлаков за дружную работу и поздравил с счастливой хваткой.
– Тебе спасибо, Илья Максимыч! – ответили десятки голосов. – Твоей головой держимся…
Была брошена на берег сходня, и бурлаки гуськом потянулись с барки.
Скоро на берегу запылали яркие костры. Около них толпились десятки бурлаков, точно китайские тени на экране волшебного фонаря. Кто варил кашу в чугунном котелке, кто грел у огонька застывшие руки, кто жевал сухую черную корочку, подставляя спину к огню, кто просто толкался между другими людьми, чтобы размять отекшие от стоянья ноги. Некоторые сидели, другие укладывались спать. Тут же, около огонька, свернется калачиком, положит кулак под голову, да и спит таким сладким сном, каким, вероятно, никогда не спят богачи на своих пуховиках и пружинных матрацах.
…А над Чусовой уже нависала короткая весенняя ночь с ее мягкими сумраком, холодом и лихорадочно горевшими звездами. Опять слышалась возня уток, и где-то в болоте без конца скрипел коростель…
IX
Ранним утром, когда я еще спал, барка отвалила и «побежала» вперед. Сквозь сон до меня доносилась команда Ильи: «нос направо», «поддоржи корму», но я спал, как убитый. Топот бурлацких ног на палубе, шум воды около бортов и бултыханье поносных как-то совсем слились с беспорядочными ночными грезами: то казалось, что барка летит прямо на боец, то слышался отчаянный крик утопающих, то наступала зловещая, мертвая тишина…
На воде, как, вероятно, случалось наблюдать многим, особенно развивается аппетит, а затем одолевает самый крепкий сон. Я продолжал лежать на своей лавочке, закутавшись в плед, когда по дну барки точно что черкнуло. Но это были пустяки: вероятно, барка задела за край подводного камня, а потом опять спокойно поплыла вперед. Я спал, когда сильный толчок заставил меня вскочить. Слышался глухой шорох, точно барка катилась по сухому гороху.
– Ничего, за огрудок немножко задели, – объяснил мой спутник, раскуривая папиросу. – Теперь не опасно… Барка почти совсем выбежала из камней; если попадем куда-нибудь на мель, так это не велика беда. Вот пониже Камасина, там будет работа…
– А что?
– Да пониже Кумыша… Слыхали про боец Молоков?
– Слыхал.
– Ну, там стоит посмотреть.
Когда мы так разговаривали, шорох повторился несколько раз, а затем барка разом врезалась во что-то мягкое и остановилась. Только вода глухо бурлила около бортов, да поносные продолжали напрасно бить направо и налево. Я вышел на палубу. Барка села на мель.
– Дрянь дело, – проговорил Илья, спускаясь со скамейки.
Бурлаки безучастно стояли на палубе и ждали, что скажет сплавщик.
– Что теперь будем делать? – спрашивал я.
– А вот надо, как-никак, с огрудка сыматься.
Очевидно, мы выбежали из гор. Впереди и по бокам расстилалась широкая равнина, где среди леса мелькали правильными квадратами поля, зеленели озими, и где-то далеко-далеко, на крутом берегу, виднелась деревня. По реке медленно плыли почерневшие, рыхлые льдины; на противоположном берегу стояла, покосившись, обмелевшая барка.
– Это откуда лед-то идет? – спрашивал я Илью.
– Да из Койвы, барин, – нехотя отвечал старик, которому было теперь не до меня. – Речка такая есть, Койвой называется, ну, лед из нее и идет… Того гляди, еще барку подрежет.
– Это как?
– А так: начнет льдина за льдиной по барке резать, ну, и прорежут борт… Ах ты, грех какой вышел! Никогда на этом самом месте огрудка не бывало, а тут вдруг огрудок.
– А деревня впереди какая?
– Да это Камасино… Ах ты, грех какой вышел!.. а!..
Деревня Камасино служит резкой гранью для Чусовой: здесь она окончательно выбегает из гор, впереди стелется волнистая равнина, покрытая лесом, пашнями и заливными лугами. Вдали можно было рассмотреть железнодорожный мост, перекинутый через Чусовую на высоких каменных устоях. Здесь Чусовую пересекает недавно построенная Уральская горнозаводская железная дорога. Около Камасина существует целый ряд опасных мелей, потому что
