Гальба зарычал.
— Господи, ты видишь грехи их — покарай!
— Покарает, когда придет время, — успокоил его маг.
— Это сумасшедший бред.
— Не совсем — Гюрза-Кербон убивал для тебя. Но в твою непричастность к убийству Бласа и принца я верю.
— Потому что это твоих рук дело? — натужно расхохотался герцог.
— Нет. Кербон сам признался. Он хотел отомстить тебе — растоптать, унизить. У него получилось.
Герцог ударил кулаком по каменному полу.
— Щенок. Гадюка!
— Гюрза. Ты поймал змею — не удивляйся ее яду. Педро — дело его рук. Я клянусь, что не убивал твоего сына.
— Зачем ты пришел сюда, колдун? Помучить меня?
— Нет. Объясниться до конца. Сказать правду. Ты мой старый враг, я привык к тебе. Антонио. Буду скучать.
— Я тоже, — Гальба внезапно улыбнулся, — Маг Гийом — самый опасный сукин сын, что попадался мне, за исключением Хорхе. Приятно думать, что и ты остался с носом. Как же ты уступил Ангелу этой заднице — Рамону? Тьфу! Столько лет портить мне сон и спасовать перед ловким вором. Как подумал — противно стало. Принцесса Камоэнса в его лапах, спит с ним — она, хоть и дура, конечно, — но кровь стынет от злобы.
— Она с ним не спит, — проскрежетал зубами Гийом, — Хотя и дружит. Это ее выбор.
— Ты не любовник, а слабак! Давно бы подчинил ее силой и не знал бы бед!
— Скажи, Гальба, насилие, обычно выбираемое тобой, — оно тебя спасло? — уколол его в ответ чародей.
— Все равно ты трус и слабак. Я умру, зная, что все делал правильно. Ты же, колдун, будешь до конца дней кусать локти, мучаясь. Я все знаю о вашей страсти. Стоила ли она таких жертв? Тайные свидания. Робкие поцелуи, маскировка. Да ты два года только и делал, что ходил вокруг нее и облизывался, мечтая задирать юбку.
— Мечтал, — легко согласился маг, — но не только о юбках и трахе. Она дала мне цель, мечту и любовь, добавила в жизнь остроты, нежности и счастья. Я был кому-то нужен. Оно стоило того, герцог. Умирая, я буду знать, что есть, что вспомнить. Каждый миг — радости или горя — он навсегда здесь, — чародей коснулся лба.
— А когда я умру? — Гальбе надоели разговоры о любви.
— Завтра. Готовься к топору, тебя лишили дворянского звания.
— Все равно! Эти идиоты думают меня оскорбить — это я еще преподам им урок! — пригрозил регент, — А ты что будешь делать, колдун?
— Уеду после казни. Как ты и хотел когда-то. Меня здесь больше ничего не держит.
— Они знают, что ты здесь?
— Нет. Пока нет. Общение с тобой запрещено. Но я сумел пройти.
Герцог сдержал свое обещание. Когда судебная карета остановилась у коричневой дорожки, ведущей к эшафоту, он ступил на нее так, словно бы она вела в пиршественную залу. Легко и непринужденно.
— Что замерли, засранцы? Хорошее зрелище? — он обвел взглядом притихшую толпу.
Рамон Мачадо сделал все, что бы превратить казнь в зрелище. На площади собралось почти десять тысяч человек — больше она не вмещала. Дворяне, купцы, ремесленники, слуги, воры, нищие и гулящие девки, священники, монахи и солдаты, торговцы пивом и орешками. Для грандов было отведено отдельное место напротив эшафота. Паасины — ставшие личной стражей Мачадо — вместе с городской стражей сдерживали напор толпы. На соседних улочках дежурили отряды конницы, готовые к любым неожиданностям, будь то попытка спасения Гальбы, или бунт черни.
Ангела и Рамон были верхом, окруженные свитой вельмож.
— Хороший сегодня денек. Руки прочь, быдло! — закричал Гальба на стражника подтолкнувшего его.
Воин опешил и замер в нерешительности.
— Я сам пойду на мой последний бой, — заявил герцог.
Толпа, алчная до зрелищ и крови, обычно шумная и нетерпимая к обреченным молчала. Старый герцог до сих пор внушал ей трепет, несмотря на свое падение. Грязное рваное одеяние он — король по крови — нес с истинно монаршим величием
На эшафоте Гальбу ждали двое стражей, палач — могучий детина в маске, и худой противный судейский с огромной бородавкой на носу. При виде нахмуренных бровей герцога он вздрогнул и попятился. С трудом остановился и стал читать, гундося и не поднимая глаз. Взгляда бывшего регента он вынести не мог.
Гальба не стал слушать обвинения и приговор, повернулся к королеве Камоэнса.
— Здравствуй, Ангела, — голос его разносился по всей площади, — Даже не вериться, что мы родственники. Надо было тебя раньше замуж выдать, а то свихнулась ты, мужчину попробовав.
Лицо Ангелы покраснело — не от стыда. От злости.
— На меня поклеп возводишь — будто принца я убил. Нашла бы повод получше. Мешаю я тебе. Всегда мешал. И с колдуном спать — род позорить, и Камоэнс рушить. Хорхе был бы жив — первой бы тебя повесил, увидев, что вы с его страной сделали — разбойники и мародеры. Растащили по кускам! Продали!
Толпа напряженно внимала герцогу. Судейский совсем затих, шепча приговор себе под нос. Ангела бросила пару слов Рамону. Свита переглядывалась, нервно закусывая губы. Победившие вельможи не ожидали от врага такой прыти.
— Гийом — еще можно понять. Я его шесть лет убить пытался — не получилось. Но Рамон — вор… Скажи, у него хоть есть яйца? Мужик он, али баба продажная, всех за чужой счет ублажающая?
Стражник позади герцога уловил поданный знак и ударил Гальбу древком алебарды по спине. Тот упал, но подняться сам не мог — мешали руки связанные за спиной.
— На плаху его! — скомандовал судейский, комкая приговор.
— Подстилка, обманщица и шлюха! — закричал герцог.
Ему дали в зубы, подняли на ноги, подтащили к колоде.
— Руки освободи! — приказал он палачу.
Тот подчинился — таков был обычай. Гальба потер затекшие кисти, резким ударом в живот согнул бившего его стражника пополам и изо всех сил приложил оскорбителя лицом о плаху.
Голову солдата отбросило от дерева, он рухнул без движения. С герцогом больше не церемонились — повалили, попинали всласть и бросили на колоду. Палач взмахнул топором. Упавшая голова покатилась по дереву. Кровь, хлещущая из раны, ни как не хотела останавливаться — много, очень много было ее в герцоге.
Гийом, наблюдавший за казнью с чердака дома, чьи окна выходили на площадь, молча отстранился от раскрытого окна. Путь его лежал в маленькую уютную гостиницу. Лошадь и вещи в дорогу до порта Карсолы он уже купил. Маг еще не знал, куда поплывет из Камоэнса, но в том, что покинет эту страну, был абсолютно уверен.
Женщина, что внизу смотрела на казнь двоюродного деда, была для него чужой. Прежняя «сеньора с белым платком» осталась в прошлом. Ей не нужен был уже кабальеро. Башню она сменила на целую страну.
Хозяин гостиницы — маленький приятный старичок — суетился, гоняя молоденькую служанку и торопя повара. Он старался угодить редкому в это смутное время постояльцу, что щедро платил золотом, даже не спрашивая о настоящей цене.
Гийом же пил старый коньяк, не чувствуя вкуса, равнодушный к шуму вокруг себя. Золотые, отданные хозяину, были едва ли не последними в его худом кошельке. Все состояние мага составляла его одежда, да лошадь внизу в конюшне.
Все сбережения, накопленные за годы службы Хорхе он потратил на Ангелу. Маг ничуть не сожалел об этом, он мало ценил золото, зная свои потребности и то, что с голоду никогда не умрет.
За окно моросил теплый осенний дождик. Хмурое печальное небо полностью отвечало настроению чародея. Он вдруг вспомнил, что ровно год назад по приказу Хорхе убил Томаса Чосера — неудачливого дипломата, поднявшего руку на короля. Прошло одновременно и так много времени, и так мало…
Служанка помогла подняться из-за стола богатому постояльцу, что за вечер опустошил три бутылки коньяка. Девушке он понравился тем, что вел себя тихо и не пытался залезть под юбку, считая, что в плату за номер входят и ее прелести. Необычайно бледный и худой — наверное, больной — постоялец даже сказал ей спасибо, когда она отвела его в спальню.
