красотой, роскошью и великолепием. Когда Сиддхартха начал учиться, его способности приводили в изумление всех учителей. Пишут, что с самого детства в его присутствии совершались многие чудеса и знамения. Так, например, однажды перед мальчиком склонились все изображения богов в храме.
Сиддхартха любил предаваться смутным грезам и мечтам. Отдыхая в тени деревьев, он погружался в глубокое созерцание, переживая моменты необыкновенных просветлений. Как гласит предание, боги с самого рождения незримо окружали Возвышенного и внушали ему любовь к мистической жизни. Отец всеми силами старался отвлечь сына от его мыслей и настроений. «Для меня, – вспоминал впоследствии Будда, – во дворце родителя моего были устроены пруды, где цвели в изобилии водяные лилии, водяные розы и белые лотосы; благовонные одежды из тонкой ткани носил я; из тонкой ткани был тюрбан мой и верхнее и нижнее платье; днем и ночью осеняли меня белым зонтиком из опасения, как бы прохлада, или зной, или пылинка, или капля росы не коснулись меня. И было у меня три дворца: один для зимнего житья, другой – для летнего и третий для дождливой погоды года. И в последнем пребывал я четыре дождливых месяца безвыходно, окруженный женщинами – певицами и музыкантшами». Отец женил Сиддхартху на дочери владетельного шакийца красавице Яшодхаре, избавил его от всех забот, не нагружая даже обычными среди молодых кшатриев гимнастическими упражнениями. В тех редких случаях, когда царевич покидал свои дворцы и сады, по приказанию Шуддходаны на его пути прогонялись все нищие и больные. В присутствии юноши никогда не вели разговоров о смерти и страданиях людей. Но этим раджа добился только обратного результата. Легенда рассказывает, что однажды царевич, гуляя со своим возницей Чанной, неожиданно увидел дряхлого старика и, пораженный его видом, стал расспрашивать слугу о старости. Он был потрясен, когда узнал, что это общий удел всех людей. Еще более глубокое впечатление произвели на Сиддхартху встречи с больным, изуродованным проказой, с погребальной процессией и с погруженным в глубокие размышления аскетом. Именно тогда он ощутил жизнь как область безысходных страданий, как темницу. С этого дня мучительные раздумья уже не покидали царевича. Он не мог чувствовать себя счастливым до тех пор, пока не объяснит для себя причины человеческих страданий и не найдет способа избавиться от них.
Найти ответы на эти вопросы в прекрасной, но искусственной обстановке царского дворца очевидно было невозможно, и Сиддхартха решил коренным образом изменить свою жизнь. На тридцатом году он ушел из дома и в сопровождении единственного слуги отправился в странствие. Ангел вручил уходящему царевичу восемь вещей: три одежды (верхнюю, нижнюю и рясу желтого цвета), чашу для подаяния, бритву, иглу, пояс и сито (чтобы не проглотить с водой какое-нибудь насекомое). Первые, к кому Сиддхартха обратился в поисках ответа на вопрос о сущности жизни, были мудрецы школы санхьи. С их помощью он изучил Упанишады и овладел основами брахманийской философии. Однако она не увлекла его. Сиддхартху не интересовали сложные отвлеченности и богословские споры. Он мучился над другим вопросом: как спастись от безысходного круговорота жизни, где все объято пламенем страдания. Он стал искать ответ на него в другом месте, но ни одно из существовавших тогда религиозных или философских учений также не удовлетворило его. В конце концов он решил, что лучше всего «быть свободным от обаяния любого учения». «Я испытал все учения, – говорил он позже, – и нет ни одного из них, достойного того, чтобы я принял его. Видя ничтожество всех учений, не предпочитаю ни одного из них, взыскуя истину, я выбрал внутренний мир». Однако следы обучения в философских школах навсегда остались в миросозерцании Гаутамы. Его собственное вероучение стало естественным завершением философии брахманизма.
Покинув мудрецов санхьи, Гаутама некоторое время провел среди йогов Урувелы, но покинул их и ушел в джунгли, чтобы самому вести жизнь аскета. (При жизни он более всего был известен под прозвищем Шакьямуни, что означает «отшельник из племени шакья»). Шесть долгих лет он прожил в лесу, отдавая все время духовным упражнениям и предавался самому суровому аскетизму. С величайшим терпением он переносил жар полуденного солнца, холод тропических ночей, бури и дожди, голод и жажду. Однако ожидаемое просветление все не приходило. Тогда Гаутама отказался от крайнего аскетизма и в дальнейшем признавал полезными лишь умеренные его формы. И вот однажды, сидя под деревом Бодхи (познания) и, как обычно предаваясь глубокому самопознанию, Гаутама вдруг прозрел. В одно мгновение ему открылись тайны и внутренние причины кругооборота жизни. С этого времени Сиддхартха Гаутама стал именоваться Буддой, что значит «осененный истиной», «просветленный знанием», «умудренный».
Несколько дней после этого он просидел под священным деревом, не будучи в силах сдвинуться с места. Этим воспользовался злой дух Мара, который начал искушать Будду, призывая его не возвещать истины людям, а прямо погрузиться в нирвану. Но Будда стойко вынес все искушения и продолжал свой великий подвиг. Придя в Сарнатх близ Бенареса, он собрал вокруг себя пятерых аскетов, ставших его первыми учениками, и прочел им свою первую проповедь. В ней были уже вкратце, в виде четырех тезисов, изложены основы его учения. Этот буддийский «символ веры» получил название «арья сатьи» – благородные истины. Слух о новом пророке стал быстро распространяться по Индии. Его идеи оказались очень привлекательны. Как красочно повествует легенда, путь Будды был триумфальным шествием, особенно после того, как он сумел обратить в свою веру знаменитого мудреца и отшельника Кашьяпу и 600 его учеников. Даже многие известные брахманы отказывались от своего учения и становились в число проповедников буддизма. Но наибольшее число последователей Будда имел в варнах кшатриев и вайшьев.
В чем же заключалась суть нового вероучения? Первая благородная истина гласила: «Все в мире полно зла и страдания». Будда не жалел сил для того, чтобы рассеять многовековую иллюзию, которая туманит ум человека: иллюзию самодавлеющей ценности этого мира и его благ. Никто до него не находил таких сильных выражений, таких беспощадных оценок для временной жизни. Он безжалостно отбрасывал все земные утешения, призывая смотреть правде в глаза. Развивая старые мотивы Упанишад, он изощрялся в поношении телесных удовольствий и самого тела и сурово осуждал людей, которые способны веселиться, забывая о всеобщей скорби. «Что за смех, что за радость, когда мир постоянно горит? Покрытые тьмой, почему вы не ищите света? Взгляните на сей изукрашенный образ, на тело, полное изъянов, составленное из частей, болезненное, исполненное многих мыслей, в которых нет ни определенности, ни постоянства. Изношено это тело, гнездо болезней, бренное; эта гнилостная груда разлагается, ибо жизнь имеет
