В нашей личной жизни нам также необходимо найти равновесие между духом и телом, между человеком как частью природы и человеком как частью общества. «Для нашего совершенствования,— говорит Тагор,— нам нужно физически быть дикарями, а в духовной сфере — цивилизованными людьми; мы должны обладать даром быть естественными, когда мы имеем дело с природой, и человечными, имея дело с человеческим обществом». Мы не можем достигнуть совершенства, ибо это было бы равносильно концу; мы вечно в пути, пытаясь приблизиться к чему-то, постоянно отдаляющемуся от нас. И в каждом из нас живет множество совершенно различных человеческих существ со свойственными им непоследовательностью и противоречиями, причем все они тянут нас в разные стороны. Тут и любовь к жизни и отвращение к жизни, приятие всего того, что жизнь несет с собой, и непризнание многого в ней. Привести в гармонию эти противоречивые тенденции затруднительно, временами преобладает одна из них, временами другая. Лао-цзы говорит:
Часто человек избавляется от страсти
Ради того, чтобы постигнуть Тайну Жизни;
Часто человек относится к жизни со страстью,
Дабы узреть ее конечные плоды.
При всей нашей способности к рассуждениям и умозаключениям, при всех накопленных нами запасах знаний и опыта мы мало что знаем о тайнах жизни и можем лишь строить догадки относительно сущности ее таинственных процессов. Но мы всегда можем любоваться ее красотой и через искусство выполнять божественную функцию творчества. Пусть мы всего лишь слабые и заблуждающиеся смертные, которым отпущен короткий и ненадежный срок жизни, — все же в нас есть нечто от бессмертных богов. «Поэтому,— говорит Аристотель,— мы не должны слушаться тех, кто призывает нас на том основании, что мы смертные люди, помышлять лишь о том, что должно быть свойственно смертным. Мы должны в меру наших сил стремиться к бессмертию и не щадить никаких усилий ради того, чтобы жить в соответствии с тем лучшим, что есть в нас».
ЭПИЛОГ
С того времени как я приступил к написанию этой книги прошло уже около пяти месяцев. Я исписал тысячу страниц, перенося на бумагу путаницу идей, теснившихся в моей голове. Пять месяцев я блуждал в прошлом, заглядывал в будущее, а иногда пытался задержаться в «точке пересечения вневременного с временем». За эти месяцы в мире произошло множество различных событий, а война — если говорить о победах на полях сражений — значительно приблизилась к своему победоносному завершению. В моей стране также произошло многое, но я мог наблюдать за всем этим лишь издали. Временами волны тоски захлестывали меня и вновь отступали. Так как я был погружен в размышления и пытался найти выражение своим мыслям, я отдалился от острых проблем и блуждал в более широких просторах прошлого и будущего.
Однако этим блужданиям должен наступить конец. Если бы даже для этого не было никакой другой причины, приходится считаться с одним чисто практическим соображением: я почти истощил запасы бумаги, которую мне удалось раздобыть с огромными трудностями, а пополнить их не так-то легко.
Открытие Индии... Что же я открыл? С моей стороны было самонадеянностью воображать, что я способен раскрыть ее тайну и узнать, чем она является сегодня и чем она была в далеком прошлом. Сегодня она представляет собой четыреста миллионов индивидуумов, четыреста миллионов мужчин и женщин, совершенно непохожих друг на друга и живущих каждый в своем собственном мире мыслей и чувств. Но если так дело обстоит в настоящем, то насколько же труднее постигнуть многообразное прошлое бесчисленных поколений человеческих существ. И все же что-то связывало и до сих пор связывает их друг с другом. Индия представляет собой географическое и экономическое целое, культурное единство в многообразии, груду противоречий, связанных воедино крепкими невидимыми нитями. Хотя ее не раз побеждали, дух ее оставался несломленным, и сегодня, когда она кажется игрушкой в руках надменного завоевателя, она остается неукрощенной и непокоренной. В ней есть что-то неуловимое, что-то от древней легенды. Кажется, что какие-то чары владеют ее душой. Она — миф и идея, мечта и видение и в то же самое время нечто совершенно реальное, осязаемое, ощутимое. Здесь можно увидеть и пугающие очертания темных коридоров, как будто бы уводящих назад, в первобытную ночь, но здесь же можно почувствовать полноту и теплоту дня. Временами она, эта дама с прошлым, ведет себя скандально и бывает отталкивающей, несговорчивой и упрямой, а подчас даже немного истеричной. Но она в высшей степени достойна любви, и никто из ее детей не может забыть ее, куда бы ни забросила их судьба и какая бы необыкновенная участь ни выпала на их долю. Ибо и в своем величии и в своих слабостях она — часть их, и они видят свое отражение в ее глубоких очах, бывших свидетелями стольких страстей, радостей и безумств жизни и глядевших в кладезь мудрости. Каждый из них тянется к ней, хотя, может быть, и по-разному объясняет причину ее привлекательности для него или же вовсе никак не может этого объяснить, и каждый видит какую-то особую сторону ее многогранного облика. Из века в век она рождала великих мужчин и женщин, продолжавших старую традицию, но вместе с тем постоянно приспосабливавших ее к изменяющимся временам. Рабиндранат Тагор, являющийся одним из них, был исполнен духа и стремлений современной эпохи, но корни его уходили в прошлое Индии, и в своей собственной душе он осуществил синтез старого с новым. «Я люблю Индию,— говорил о я,— не потому что я фетишизирую географию, но потому что я волей случая родился на ее земле, а потому что она пронесла через бурные века живые слова, родившиеся в светлом сознании ее великих людей». То же самое могут повторить многие. Другие же объясняют свою любовь к ней как-нибудь иначе.
Старые чары ныне как будто рассеиваются. Индия оглядывается вокруг и обращает свои взоры к настоящему. Но как бы сильно она ни изменялась — а она должна измениться,— старые чары сохраняют свою силу над сердцами ее народа. Хотя она может сменить свое одеяние, внутренне она останется прежней, и ее мудрость поможет ей придерживаться истины, красоты и добра в этом суровом, мстительном и алчном мире.
Современный мир достиг многого, но при всех его излияниях насчет любви к человечеству он в гораздо большей степени основывается на ненависти и насилии, нежели на тех добродетелях, которые делают человека человечным. Война является отрицанием истины и гуманности. Иногда война может оказаться неизбежной, но мысль о ее последствиях ужасает. Дело не только в убийстве людей, ибо человек должен так или иначе умереть, а в сознательном и упорном распространении ненависти и лжи, которые мало-помалу прививаются людям. Но руководствоваться в нашей жизни ненавистью и антипатиями опасно и вредно, ибо они растрачивают нашу энергию, омрачают рассудок, препятствуют ему в постижении истины. К несчастью, в Индии сегодня распространены ненависть и сильные антипатии, ибо прошлое преследует нас, да и настоящее ничем не отличается от него. Не так-то легко забыть о неоднократных унижениях достоинства гордого народа. К счастью, однако, индийцы долго зла не помнят и быстро восстанавливают более доброжелательное настроение.
Индия вновь обретет себя, когда свобода откроет перед ней новые горизонты. Тогда будущее будет занимать ее гораздо больше, чем недавнее прошлое, полное разочарований и унижения. Она уверенно пойдет вперед, полагаясь на свои собственные силы и в то же самое время готовая учиться у других и сотрудничать с ними. Сегодня она колеблется между слепой приверженностью своим старым обычаям и рабским подражанием иностранному укладу жизни. Ни в том, ни в другом она не может найти ни облегчения, ни источника жизни и развития. Совершенно очевидно, что ей необходимо выйти из своей раковины и принять активное участие в современной жизни и деятельности. Столь же очевидным должно быть и то, что подражание не может служить основой для подлинного культурного или духовного роста. Подражание может быть уделом лишь узкой группы людей, изолирующих себя от масс и от источников национальной жизни. Подлинная культура черпает вдохновение для себя во всех уголках мира, но вырастает на родной почве и опирается на широкие народные массы. Искусство и литература остаются безжизненными, если они постоянно помышляют о чужеземных образцах. Времена узкой культуры, ограниченной замкнутым кругом изощренных ценителей, миновали. Мы должны думать о народе в целом, и его культура должна быть продолжением и развитием традиций прошлого и в то же время выражать его новые порывы и творческие устремления.
Эмерсон более ста лет назад предостерегал соотечественников-американцев, чтобы они не слишком увлекались подражанием и не слишком сильно зависели в культурном отношении от Европы. Они были новым народом, и он хотел, чтобы они не оглядывались назад, на свое европейское прошлое, а черпали вдохновение в бьющей ключом жизни своей новой родины. «Период нашей зависимости, долгого усвоения нами знаний других стран подходит к концу. Миллионы людей, бросающихся в водоворот жизни, не могут вечно питаться высохшими остатками чужого плода. Происходят события, совершаются поступки, которые должны быть воспеты, которые сами воспоют себя... существуют творческие приемы, творческие дела, творческие слова... то есть такие, которые диктуются не тем или иным обычаем или авторитетом, а возникают стихийно, подсказанные нашим собственным представлением о добре и справедливости». В своем очерке о доверии к самому себе он снова писал: «Равным образом, благодаря недостатку самообразования, влечение к путешествиям, это суеверие, идолами которого являются Италия, Англия, Египет, владеет всеми образованными американцами. Те, кто в воображении народов сделал Англию, Италию или Грецию предметом поклонения, сделали это тем, что оставались плотно прикрепленными к родной земле, постоянными на своем месте, подобно земной оси. В часы мужества и нравственного подъема мы чувствуем, что наше место определяется нашим долгом. Душа — не путешественница: мудрый человек остается дома, и, когда потребности или обязанности по какому-либо поводу зовут его из дома или призывают в чужие земли, он душою всегда остается дома и одним выражением своего лица показывает людям, что он в своих странствиях совершает миссию мудрости и добродетели и посещает города и людей, как государь, а не как беглый бродяга или слуга.
