Медиумы не покачиваются в магическо‑гипнотическом трансе, не бормочут под нос зазубренные заклинания. Значит, идет заключительный этап ритуала! О том же свидетельствовал и призрачный, чуть красноватый пульсирующий свет, исходивший уже от малой башни перехода. И не только от нее. Свет словно просачивался, струился откуда‑то из‑под основания колодезного дна. Свет расплывался, подобно пятну жидкой чрезвычайно подвижной субстанции. Свет становился ярче. Свет пульсировал сильнее. Сияющий круг ширился, жадно поглощая все на своем пути. И обе пленницы, и эсэсовский офицер уже попали внутрь.
Эсэсовец опустился на одно колено, благоговейно коснулся кончиками пальцев шлюссель‑башни.
Аделаиде и Ядвиге этого не требовалось. Девушки и так находились в более чем тесном тактильном контакте с магическим артефактом: башенка ариев, наверное, здорово впечаталась в их спины.
Господи, началось! Колючий холод суеверного ужаса прошелся ледяными граблями по хребту. Бурцев стиснул зубы.
Прямо на его глазах три человеческие фигуры растворялись в воздухе. Сначала все трое покрылись волнистой рябью. Потом… потом люди начали просвечиваться. Люди становились проз‑рач‑ны‑ми! Волосы и одежды превращались в невесомый, почти незримый ореол. Истончались пальцы, смазывались лица… Позади силуэтов смутно проступал строгий узор каменной кладки.
Невероятный процесс превращения дородного мужчины и двух хрупких девушек из плоти и крови в невидимок шел медленно, но он шел, туды ж его за ногу! Бурцев вспомнил, как хрястнул в Нижнем парке резиновой дубинкой по украденному скинами музейному экспонату, как разлетелся вдребезги древний артефакт, как взорвался под ногами сияющий нездешним светом магический люк, как осыпало его градом осколков. И канул в ничто мир вокруг. И тут же появился другой мир.
Тогда его перебросило в прошлое мгновенно. Но сейчас – не то, совсем не то! Сейчас магическая энергия высвобождалась из малой башни перехода постепенно. Однако от этого происходящее казалось совсем уж диким и запредельным. Видеть, как исчезает та, которую он любил страстно, безумно, несмотря ни на что и вопреки всему, было выше его сил. Да, собственно, Бурцев и не собирался вот так спокойно смотреть на это безобразие. Если сегодня растает, рассеется, как дым, его милая Аделаидка, сможет ли он жить завтра?! Сможет, наверное, куда денется. Жить‑то будет, но фигово‑о, блин!
Значит… Значит что? Внутричерепной сверхскорострельный мыслемет вышвыривал заряды пачками. Молниеносно! В доли мгновения просчитывал возможные действия и оценивал их результаты.
Поубивать, на фиг, медиумов?! Свернуть, мля, шеи всем четверым. Зенки повыковыривать, чтоб прекратили пялиться на горящую цифирь… А будет ли толк? Процесс‑то уже запущен. Бурцев в древ‑неарийской магии не разбирался и не знал, вернет ли ему смерть этих балахонистых Аделаиду. Чтобы проверить, нужно время. Убийство даже таких неподвижных и беспомощных противников требует драгоценных секунд. Хотя бы по одной на каждого. Итого – четыре секунды… Много! За это время магическое сияние может окончательно поглотить Аделаиду.
Нельзя! Он решил действовать по‑другому. Нужно срочно выдергивать девчонок из магического круга. Да, так оно вернее будет.
С воплем ярости и отчаяния Бурцев ломанулся меж черными балахонами. Медиумы лишь качнулись туда‑сюда безвольными кеглями‑истуканами. Остановить чужака они не пытались. Даже не шевельнули пальцем, даже не повели бровью, даже не сморгнули. Зомбированные роботы в человеческом обличье по‑прежнему не отрывали взгляда от огня на стене.
Он не стал спускаться вниз по узенькой каменной лесенке. Сиганул прямо из ниши медиумов на дно колодца – в самый центр сияющего круга.
Навстречу поднимались глаза и «вальтер» эсэсовца. К едрене‑фене «вальтер»! Первый удар – ногой он нанес в падении. Рука противника дернулась в сторону. Пистолет, кувыркаясь, вылетел на ступени колодца.
Вторым ударом – кулаком промеж глаз – Бурцев опрокинул подскочившего с колена офицера обратно на каменный пол. Фашик рухнул. Аделаида обрадованно замычала, закивала прелестной растрепанной головкой. Ядвига тоже пыталась что‑то подвывать сквозь кляп. Ладно, девочки, пообщаемся позже. Какая жалость, что опять нет под рукой кинжала! Путы пришлось разрывать зубами и руками. Но недаром ведь легенды ходят о возможностях человека в экстремальных ситуациях! Веревки, с которыми не могли справиться слабенькие девичьи ручонки, треснули, расползлись под напором Бурцева. Он рывком выдрал обеих из ослабевшей паутины, оторвал от шлюссель‑башни.
А вокруг происходили невероятные вещи! Мир за пределами сияющего пятна начинал меркнуть, терять краски, размывался. С миром снаружи происходило то же, что внутри – с людьми. Откуда‑то доносилась невнятная немецкая речь. Неужели хроно‑бункер СС уже где‑то совсем близко?.. Уже где‑то совсем скоро? Блин, драпать надо, пока не поздно!
– Брысь отсюда, обе! – приказал Бурцев. Тратить время на вытаскивание кляпов он не стал. Просто грубо пихнул девушек за пределы сияющего круга. И Аделаида, и Ядвига вылетели со шлюссель‑башенного островка как пули. Бурцев шагнул следом и…
Тяжеленная туша навалилась сзади. Навалилась и повалила мордой в светящиеся плиты каменной арены.
– Русиш швайн! – прохрипели над ухом.
Вот ведь гадство! Медиум хренов, фашик недорезанный очухался. Не вовремя!
Бурцев попытался извернуться, выползти. Какое там! Весовые категории слишком неравны – припечатали его к полу капитально. Дай время – и он, конечно, поднатужится, выберется и надерет задницу толстяку в эсэсовской форме, но будет уже поздно. Будет уже гитлеровский хронобункер. Мир Взгужевежи за сияющим кругом исчезал безвозвратно.
Глава 60
Обидно стало до слез. Так что же это выходит? Вместо девиц, обладающих информацией о «полковнике Исаеве», Гиммлер получит теперь самого «Штирлица»?!
Стремительная тень метнулась из внешнего мира во внутренний круг шлюссель‑башни. Платье и волосы – вразлет. Глаза выпучены. Во рту все еще торчит кляп.
– Аделаида, куда прешься?! Назад! Назад!
Кулак Бурцева впечатался в печень эсэсовцу.
Немец взвыл, но добычу не выпустил. Размаха для хорошего удара все‑таки не хватило. Пробить толстую жировую прослойку не удалось.
– Назад, я сказал!
Полячка не слушалась. Девушка зачем‑то нагнулась над боровом в форме. Рванула за пояс на себя. Бесполезно! Такую тушу и силачу Збыславу не оттащить. Аделаида поднялась снова. Но уже не с пустыми руками. Что‑то продолговатое, округлое, увесистое мелькнуло в воздухе.
Хрустнула кость. Туша дернулась, обмякла, сползла набок.
Бурцев вскочил мгновенно. Налег всем телом на княжну, оттолкнул прочь. И теснил Аделаиду до тех пор, пока оба они не оказались на каменной лестнице за пределами сияющего круга.
Теперь нужно что‑то делать с медиумами. Выйдут ведь, наверное, скоро из транса. Все четверо выйдут… Бурцев глянул в нишу наверху. Не выйдут! В нише стоял пан Освальд Добжиньский с разбитой головой и окровавленным мечом. У ног польского рыцаря валялись четыре бесформенные кучи, замотанные в набухшие красным балахоны, – медиумы, покрошенные в капусту. На левой руке поляка висела счастливая Ядвига.
А вот у Аделаиды была занята правая рука. Только сейчас Бурцев понял, чем лихая княжна так приголубила гитлеровца. Гранатой! Именно ее полячка сорвала с пояса эсэсовского магистра.
– Милая, дай‑ка мне это, пожалуйста.
Он протянул руку. Она пожала плечами, отдала болванку на деревянной рукояти. Однако…
Бурцев взвесил «М‑24» на ладони, прикинул: полкило с гаком. С хорошим таким гаком! Дюже длинная, правда, штукенция – больше тридцати пяти сэмэ с ручкой, зато прекрасно сбалансированная. Запросто можно зашвырнуть метров на тридцать‑сорок. А осколки завалят человека в радиусе десяти‑пятнадцати метров. Хотя нет, какое там! Это ведь оборонительный вариант: на корпус надета дополнительная металлическая оболочка. У такой гранатки и осколков будет больше, и разлетятся они дальше. Метров на двадцать пять – тридцать убойную силу сохранят – это уж как пить дать.
На металлическом корпусе виднелось пятно крови. Ну, княжна, ну, панночка! Надо ж до такого додуматься: использовать гранату в качестве дубины. А если б рвануло, на фиг?! Дрожь запоздалого испуга – не за себя, за нее, дуреху, – передернула все тело. Пот выступил на лбу и ладонях.
– Ох, и рисковая же ты деваха, Аделаидка!
– Бу‑бу!
– Чего?
Бурцев спохватился. Кроя себя последними словами за несообразительность, развязал наконец узелок на затылке жены. Княжна выплюнула кляп:
– Люблю, говорю, я тебя, Вацлав!
В ее словах не было лжи. На мужа она смотрела с искренней любовью и восхищением. И с каким‑то особым – правильным – пониманием. Полячка вдруг припомнила что‑то неприятное, сморщила носик, добавила:
