– Я за тем и пришел, – расхохотался врач:
– Проводить вас к ребенку, к госпоже Ояма…, – темные глаза Наримуне блеснули холодом:
– Да. И госпожу Ояма я бы тоже хотел увидеть.
Он подождал, пока врач закроет дверь апартаментов. Наримуне пошел вслед за ним, держа правую руку в кармане, пиджака, где лежал пакет с документами.
Лаура еще никогда не видела, близко, новорожденных детей. Она полусидела, опираясь на подушки, нежно улыбаясь. Боль почти прошла. Доктор, передал ей ребенка:
– Мы вернемся. Закончим, так сказать…, Не беспокойтесь, вы ничего не заметите. Вы будете заняты, Ояма-сан.
Лаура, не отрываясь, смотрела на мальчика. Она помнила сильный, обиженный крик. Акушерка, весело спросила ее, показывая младенца: «Кто у нас родился?».
– Мальчик…, – Лаура всхлипнула, тяжело дыша. Она протянула руки:
– Дайте, дайте его мне, скорее. Он плачет, мой маленький…, – сына быстро привели в порядок. Лаура, благоговейно, приняла его:
– Мой хороший, мой сыночек. Мама здесь, не бойся, мама с тобой. Папа скоро приедет…
– Приехал, – услышала она голос врача:
– Ояма-сан здесь, уважаемая госпожа. Я не стал вам говорить…, – доктор усмехнулся, – вы бы, не поняли…, – он повел рукой:
– Ояма-сан появился в самый решающий момент, если можно так выразиться. Сейчас все позади. Вы подарили мужу наследника, первого сына…., – он ласково коснулся головы ребенка:
– Не мужу, конечно. Но это не мое дело…, – он щелкнул пальцами. Сестра быстро расчесала сбившиеся волосы Лауры, покрыв их косынкой:
– Вы у нас красавица, Ояма-сан. Надо выглядеть безукоризненно…, – ей поменяли рубашку, принесли шелковый халат и проводили на кровать. В зале было убрано, приятно пахло сосной. Сестры зажгли ароматическое курение.
– Я приведу Ояму-сан, – пообещал врач. Оказавшись на руках у Лауры, ребенок успокоился. Она вспомнила:
– У Тони тоже дитя будет, летом. Бедная, мужа потеряла. Она молодая девушка, встретит кого-нибудь…, – Лаура не могла отвести взгляд от маленького. Сына завернули в белоснежные пеленки. Темноволосую голову прикрыли трогательной, тоже белой, вязаной шапочкой. Йошикуни закрыл раскосые глазки, щечки ребенка порозовели. Он сопел, прижавшись к груди Лауры. Девушка шептала:
– Мальчик мой, мой хороший. Здравствуй, здравствуй. Мы с тобой будем гулять, я тебе песенки спою. Поедем к дедушке, в Лондон…, – Лаура почувствовала слезы на глазах:
– Папа обрадуется, у него первый внук. Надо маленького крестить, Наримуне согласился. Назовем Франческо, в честь дедушки моего…, – она осторожно, нежно, укачивала мальчика. У него были длинные, темные ресницы, знакомый Лауре, высокий лоб, и резкий очерк подбородка:
– Ты на папу похож, мой хороший…, – она склонилась над мальчиком, не замечая открытой двери. В коридоре Наримуне попросил врача, ненадолго оставить их одних.
Доктор улыбнулся:
– Конечно, Ояма-сан. Волшебное, замечательное время единения семьи. Мы обычно приглашаем фотографа, через несколько дней, когда мать окончательно оправится. Вы, наверное, тоже захотите…, – Ояма-сан промолчал, только посмотрев на золотой хронометр: «Вы у себя в кабинете будете?».
Врач кивнул.
– Я вас найду, – мужчина толкнул дверь родильного зала. Наримуне заставил себя смотреть только на ребенка:
– Она его видит в последний раз. Лгунья, предательница, шпионка…, – Лаура подняла темные глаза, всхлипнув:
– Наримуне, милый мой, ты приехал. Наш сыночек, он такой красивый…, – Лаура, внезапно испугалась. Наримуне стоял, не приближаясь, бесстрастное лицо не дрогнуло. Ребенок поворочался, но, казалось, заснул еще крепче.
– Что? – тихо спросила девушка:
– Что случилось, любовь моя? Почему ты не подходишь…, – он все же подошел. Наримуне, краем глаза, увидел спокойное лицо мальчика:
– Прости меня, сыночек, – попросил он, – я сделаю то, что надо, и заберу тебя. Папа здесь, не бойся…, – он достал из кармана пиджака пакет. Наримуне, молча, разложил на шелковом одеяле бумаги.
Ощутив дрожь в руках, Лаура велела себе успокоиться:
– Он был в моих комнатах, видел блокноты…, Откуда у него меморандумы…, – девушка сглотнула:
– Надо сообщить в Лондон, что в секретной службе есть немецкий агент. Они союзники Японии. Но кто? Джон ездил в Германию. Нет, Джон не может…, Господи, о чем я? – ребенок захныкал. Не отводя глаз от бумаг, Лаура спустила рубашку с плеча. Мальчик успокоился, найдя грудь. Наримуне глядел поверх ее головы:
– Прямо сейчас, иначе она начнет лгать, как лгала раньше…, – Лаура, одной рукой, собрала бумаги:
– Наримуне не признается, откуда документы, никогда. Надо попросить прощения, надо….
Она ничего не успела сделать. Наримуне, размеренно, спокойно, сказал:
– Ты докормишь моего сына, и отдашь его мне. Комнаты, и медицинское обслуживание, оплачены на месяц вперед. Я оставлю главному врачу деньги, на твой билет до Токио. Вернувшись в столицу, ты немедленно попросишь своих…, – он сжал пальцы в кулак, – начальников, о переводе из Японии. Если ты хотя бы попробуешь приблизиться ко мне, или ребенку, бумаги, – Наримуне забрал пакет, – попадут в тайную полицию. Я не желаю больше тебя видеть, никогда…, – убрав конверт, он протянул руку: «Я жду».
Она рыдала, тихо, широко открыв рот. Лицо исказилось:
– Наримуне, я хотела с тобой поговорить, я собиралась. Пожалуйста, поверь мне, я не делала ничего дурного…. – мужчина, издевательски, усмехнулся:
– Ты и в Лондоне пришла ко мне по заданию, да?
Лаура хватала воздух, стараясь не потревожить ребенка. Она сгибалась от боли где-то внутри, в сердце:
– Я никогда, никогда бы не смогла, Наримуне. Я у тебя ничего не спрашивала, ты помнишь? Я люблю тебя. Пожалуйста, пожалуйста, прости меня, не забирай Йошикуни…, – сын заплакал. Наримуне пришлось силой разомкнуть ей руки. Она сползла с постели, встав на колени, цепляясь за полу его пиджака:
– Не надо, не надо. Ты не заберешь маленького, я мать…, – Лаура ползла вслед за ним, ребенок рыдал. Она закричала:
– Ты не можешь, не имеешь права! Ты не отнимешь у меня дитя!
Девушка заставила себя подняться на ноги. Кровь испачкала подол рубашки, потекла по халату. Наримуне, одной рукой удерживая сына, схватил ее за плечо:
– Я позову врачей. Скажу, что ты пыталась задушить ребенка. Временное помешательство, после родов. Тебя отправят в лечебницу, а я позабочусь, чтобы бумаги прочли в тайной полиции. Они тебя навестят, и твой дипломатический иммунитет тебе не поможет, понятно? Тебя вышлют не тихо, а со скандалом…, – Лаура ощутила на губах металлический привкус крови:
– Пожалуйста…, – она рухнула на колени, преграждая путь к двери, – Наримуне, я люблю тебя! Я мать нашего мальчика…, – она лежала на полу, закрывая собой выход: «Не делай этого, Наримуне…».
– У моего сына нет матери, – мужчина, переступив через нее, захлопнул дверь: «Она умерла».
Услышав из палаты низкий, звериный вой, Наримуне, не оглядываясь, пошел по коридору. Он укачивал плачущего ребенка:
– Сейчас, Йошикуни, сейчас. Прости меня, пожалуйста, прости…, – Наримуне быстро нашел акушерку и передал ей сына:
– Госпожа Ояма отказывается от ребенка. Позаботьтесь, пожалуйста, о маленьком. Я поговорю с господином главным врачом и немедленно вернусь.
Остальное было просто. Наримуне, спокойно, отсчитал деньги:
– На билет до Токио, для госпожи Ояма. Я не желаю, чтобы она видела ребенка, или знала, что с ним случилось. Я оплачу кормилицу, на год, и, конечно, буду навещать своего сына. Потом я заберу мальчика в Токио, – ничего удивительного в этом не было. Многие богатые люди, после долгожданного рождения наследника, избавлялись от содержанки.
Доктор сказал себе:
– Она молода, европейка. Найдет другого покровителя. Надо дать успокоительное средство, перевязать грудь…, – он убрал конверт:
– Не волнуйтесь, Ояма-сан. Мы все сделаем. Я выпишу справку. По ней вы получите свидетельство о рождении, для вашего сына. Я укажу, что его мать скончалась, – граф согласился:
– Правильно. Вызовите фотографа. Я возьму карточку сына, в Токио…., – Наримуне решил, что сожжет пакет с документами, после ее отъезда из Японии. Он не мог заставить себя назвать женщину по имени.
Мальчика помыли и накормили. Наримуне снял апартаменты, на несколько дней. Он велел поселить кормилицу рядом. Женщину привозил муж, из деревни. Главный врач послал за ними сестру.
Наримуне укачивал ребенка, глядя на послеполуденное, ясное небо за окном. В случае назначения в Европу, он собирался попросить отсрочки, на год. Граф хотел повезти сына на новое место службы. Йошикуни спал, длинные ресницы немного дрожали. Наримуне вздохнул:
– Семья ни в чем не виновата. Они все ко мне были добры. Ее отец, тетя Юджиния, кузен Джон…, Напишу им, сообщу, что у меня ребенок родился, а мать его умерла. Она….. -Наримуне поморщился, – она ничего им не скажет, я уверен. Я не хочу думать о ней…, – он любовался лицом ребенка:
