же перед этим сказанные, она подняла на своего кузена взор, блиставший страстью, глубокой любовью, взор влюбленной женщины. Шарль взял ее руку и поцеловал.
— Ангел, ангел, Евгения! Не правда ли, между нами деньги, золото — ничего? Одно святое чувство, только одна глубокая благодарность будут говорить теперь в моем сердце.
— Вы похожи на матушку вашу. Не правда ли, у нее был такой же тихий, нежный голос?..
— О, гораздо, несравненно нежнее!
— Это для вас, — сказала она, потупив глаза. — Но вы устали, Шарль; лягте в постель; я хочу, я требую, чтобы вы легли тотчас же. До свидания, Шарль!
И она тихонько высвободила руку свою из руки кузена. Шарль взял со стола свечку, чтобы проводить Евгению.
Когда они дошли к дверям ее комнаты, Шарль вскричал:
— О, отчего я теперь беден и разорен!
— Зато мой батюшка, кажется, очень богат.
— Нет, сестрица, — произнес Шарль, ступив одной ногой в комнату и прислонившись спиной к стенке, — тогда не застрелился бы брат его: он, верно, не допустил бы до этого; вы сами жили бы лучше, чем теперь.
— Но батюшка купил Фруафонд.
— А что стоит Фруафонд?
— Не знаю, но у нас есть еще Нойе.
— Какая-нибудь мизерная ферма!
— У него виноградники и луга…
— Пустяки, — сказал Шарль презрительно. — Если бы у отца вашего было хоть двадцать четыре тысячи ливров дохода, то вы бы не жили в таких холодных, голых комнатах. — И он еще шагнул вперед. — Так, стало быть, здесь будет храниться мое сокровище, — сказал он, указывая на старый комод, чтобы скрыть свою мысль.
— Ступайте же спать, — сказала Евгения, не желая допустить Шарля в свою неубранную комнату.
Шарль удалился, простившись улыбкой с Евгенией. Они оба заснули наконец; обоим снились почти одни и те же сны. Отрада познакомилась наконец с измученным сердцем Шарля.
Утром, перед завтраком, г-жа Гранде с изумлением увидела свою дочь и племянника одних, вместе прогуливающихся в саду в ожидании завтрака. Шарль был еще грустен, как человек, подавленный и разбитый тяжким бременем своих несчастий, как человек, измеривший всю глубину бездны, расступившейся перед его ногами.
— Батюшка воротится не раньше обеда, — сказала Евгения, заметив беспокойство в лице своей матери.
Легко можно было заметить по всему — по выражению голоса, по выражению лица Евгении, что между ней и Шарлем возникла тихая, нежная взаимность. Они привязались уже друг к другу всем сердцем, тогда как, может быть, не успели еще испытать всей силы страсти, возникшей между ними.
Шарль оставался все утро в зале, по-прежнему грустный и задумчивый. Мать и дочь не тревожили его молчаливой грусти. У всех было свое дело. Так как Гранде уехал, не позаботившись о делах, то в дом явилась куча разного народа: кровельщики, слесари, каменщики, землекопы, столяры, плотники, фермеры; одни — для сделок по ремонтной части, другие — для уплаты за наем. Г-жа Гранде и Евгения суетились, бегали, выслушивали бесконечные объяснения мастеровых и поселян. Нанета складывала в кухне нанесенные фермерами поборы. Она ничем не распоряжалась и ожидала решения своего господина, который обыкновенно назначал, что оставлять для дома, что продавать на рынке. Старый чудак, следуя правилу всех почти помещиков, ел только одну гниль из своих плодов, а пил самое дешевое вино.
Около пяти часов Гранде воротился из Анжера, имея с собой на двадцать с чем-то тысяч франков оставшегося золота и бумажник, туго набитый векселями и банковыми билетами. Корнулье остался в Анжере, чтобы дать вздохнуть загнанным лошадям, после чего не спеша должен был возвратиться с ними домой.
— Я сейчас из Анжера, жена, — сказал старик, — есть хочется, так что… Обедать, скорей обедать!
Нанета закричала ему из кухни:
— А вы ничего не кушали со вчерашнего дня, сударь?
— Ничего, ничего, Нанета, — обедать!
Суп подали. Только что все уселись, явился де Грассен за последними наставлениями. Гранде забыл было совсем о своем племяннике.
— Обедайте, обедайте, Гранде, — сказал гость, — я не помешаю. Поболтаем немного. Знаете ли, почем ходит теперь золото в Анжере ввиду начавшейся скупки его для Нанта? Я сейчас хочу послать туда червонцы.
— Не посылайте, — отвечал Гранде, — и без вашего золота там довольно; я ваш искренний друг и не посоветую вам дурного.
— Да ведь червонец ходит по тринадцать франков пятьдесят сантимов.
— Было так, а теперь…
— Да откуда же так скоро достали столько золота?
— Я ночью ездил в Анжер, — сказал Гранде, понизив голос.
Банкир обомлел от изумления.
Потом они стали разговаривать тихо, на ухо, изредка поглядывая на Шарля. Наконец Гранде попросил его позаботиться о покупке двухсот тысяч ливров дохода. Де Грассен был вне себя от изумления.
— Я отправляюсь в Париж, — сказал он Шарлю, — и если у вас есть туда какие-нибудь поручения…
— Никаких, сударь, весьма благодарен вам, — отвечал Шарль.
— Поблагодарите-ка получше, племянничек. Де Грассен едет хлопотать о делах торгового дома покойного Гильома Гранде.
— Как, разве еще есть надежда? — спросил Шарль.
— Да разве, — закричал бочар с ловко разыгранной гордостью, — да разве вы не племянник мой? Ваша честь разве не касается моей чести? Разве вы не называетесь так же, как и я, Гранде?
Шарль бросился к старику, сжал его крепко в объятиях и быстро вышел из комнаты, побледнев от внутреннего волнения. Евгения с изумлением смотрела на своего отца.
— Ну-тка, ну-тка, де Грассен, теперь за дела; смотрите же сдавите мне их хорошенько!
Оба дипломата пожали друг другу руки.
Бочар проводил банкира до самых дверей; затворив их за ним, он воротился в залу и велел Нанете принести бутылку кассиса. После этого Гранде протянулся в креслах.
Но слишком взволнованный недавними происшествиями, он вскочил, взглянув на портрет покойного своего тестя Ла Вертельера, запел, засвистал, перебирая в такт ногами, выделывал танцевальные па, по определению Нанеты.
В гвардии французской
Батюшка служил…
Нанета, г-жа Гранде и Евгения переглянулись друг с другом. Восторженная радость скряги не раз уже их пугала, когда ей случалось доходить до такой степени.
Вечер прошел очень скоро. Гранде заблагорассудил лечь пораньше, а когда он ложился, так уже все должно было спать, подобно тому как в Польше, когда король Август пил, так уже вся Польша должна была быть пьяна. Нанета, Шарль и Евгения тоже едва на ногах держались от усталости. Что же касается г-жи Гранде, она спала, ела, пила, ходила, двигалась, точь-в-точь как и муж ее. Впрочем, в двухчасовой промежуток между обедом и сном Гранде, бывший совершенно в духе, наговорил много острот и поучительных вещей, и все по-своему, на свой лад.
Например, проглотив стакан
