– Так и есть, – сказал Альбер.
– То есть как это? Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что это тот самый лорд Рутвен.
– Какой лорд Рутвен?
– Да наш вампир, которого мы видели в театре Арджентина.
– Неужели? – воскликнула графиня. – Разве он здесь?
– Конечно.
– И вы видитесь с ним? Он у вас бывает? Вы посещаете его?
– Это мой близкий друг, и даже господин де Шато-Рено имеет честь быть с ним знакомым.
– Почему вы думаете, что это именно он взял приз?
– Его лошадь записана под именем Вампа.
– Что же из этого?
– А разве вы не помните, как звали знаменитого разбойника, который взял меня в плен?
– Да, правда.
– Из рук которого меня чудесным образом спас граф?
– Да, да.
– Его звали Вампа. Теперь вы сами видите, что это он.
– Но почему он прислал этот кубок мне?
– Во-первых, графиня, потому, что я, можете поверить, много рассказывал ему о вас, а во-вторых, вероятно, потому, что он был очень рад встретить соотечественницу и счастлив тем интересом, который она к нему проявила.
– Я надеюсь, что вы ничего не рассказывали ему о тех глупостях, которые мы болтали на его счет!
– Откровенно говоря, я за это не поручусь, а то, что он преподнес вам этот кубок от имени лорда Рутвена…
– Да ведь это ужасно! Он меня возненавидит!
– Разве его поступок свидетельствует о враждебности?
– Признаться, нет.
– Вот видите!
– Так, значит, он в Париже!
– Да.
– И какое он произвел впечатление?
– Что ж, – сказал Альбер, – о нем поговорили неделю, потом случилась коронация английской королевы и кража бриллиантов у мадемуазель Марс, и стали говорить об этом.
– Дорогой мой, – сказал Шато-Рено, – сразу видно, что граф ваш друг, вы к нему соответственно относитесь. Не верьте ему, графиня, в Париже только и говорят, что о графе Монте-Кристо. Он начал с того, что подарил госпоже Данглар пару лошадей, стоивших тридцать тысяч франков; потом спас жизнь госпоже де Вильфор; затем, по-видимому, взял приз Жокей-клуба. Что бы ни говорил Морсер, я, напротив, утверждаю, что и сейчас все заинтересованы графом и еще целый месяц только о нем и будут говорить, если он будет продолжать оригинальничать; впрочем, по-видимому, это его обычное занятие.
– Может быть, – сказал Альбер. – Кстати, кто это занял бывшую ложу русского посла?
– Которая это? – спросила графиня.
– В первом ярусе между колонн; по-моему, ее совершенно заново отделали.
– В самом деле, – заметил Шато-Рено. – Был ли там кто-нибудь во время первого действия?
– Где?
– В этой ложе.
– Нет, – отвечала графиня, – я никого не заметила; так что, по-вашему, – продолжала она, возвращаясь к предыдущему разговору, – это ваш граф Монте-Кристо взял приз?
– Я в этом уверен.
– И это он послал мне кубок?
– Несомненно.
– Но я же с ним не знакома, – сказала графиня, – я бы очень хотела вернуть ему кубок.
– Не делайте этого: он пришлет вам другой, высеченный из цельного сапфира или вырезанный из рубина. Он всегда так делает, приходится с этим мириться.
В это время звонок возвестил начало второго действия. Альбер встал, чтобы вернуться на свое место.
– Я вас еще увижу? – спросила графиня.
– В антракте, если вы разрешите, я зайду осведомиться, не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен в Париже.
– Господа, – сказала графиня, – по субботам, вечером, я дома для своих друзей, улица Риволи, двадцать два. Навестите меня.
Молодые люди поклонились и вышли из ложи.
Войдя в партер, они увидели, что вся публика стоит, глядя в одну точку залы; они взглянули туда же, и глаза их остановились на бывшей ложе русского посла. В нее только что вошел одетый в черное господин лет тридцати пяти – сорока в сопровождении молодой девушки в восточном костюме. Она была поразительно красива, а костюм ее до того роскошен, что, как мы уже сказали, все взоры немедленно обратились на нее.
– Да это Монте-Кристо со своей албанкой, – сказал Альбер.
Действительно, это были граф и Гайде.
Не прошло и нескольких минут, как Гайде привлекла к себе внимание не только партера, но и всей зрительной залы: дамы высовывались из своих лож, чтобы увидеть, как струится под огнями люстры искрящийся водопад алмазов.
Весь второй акт прошел под сдержанный гул, указывающий, что собравшаяся толпа поражена и взволнованна. Никто не помышлял о том, чтобы восстановить тишину. Эта девушка, такая юная, такая красивая, такая ослепительная, была удивительнейшим из зрелищ.
На этот раз поданный Альберу знак ясно показывал, что г-жа Данглар желает видеть его в своей ложе в следующем антракте.
Альбер был слишком хорошо воспитан, чтобы заставлять себя ждать, если ему ясно показывали, что его ждут. Поэтому едва действие кончилось, он поспешил подняться в литерную ложу.
Он поклонился обеим дамам и пожал руку Дебрэ.
Баронесса встретила его очаровательной улыбкой, а Эжени со своей обычной холодностью.
– Дорогой мой, – сказал ему Дебрэ, – вы видите перед собой человека, дошедшего до полного отчаяния и призывающего вас на помощь. Баронесса засыпает меня расспросами о графе и требует, чтобы я знал, кто он, откуда он, куда направляется. Честное слово, я не Калиостро, и, чтобы как-нибудь выпутаться, я сказал:
«Спросите об этом Морсера, он знает Монте-Кристо как свои пять пальцев». И вот вас призвали.
– Это невероятно, – сказала баронесса, – располагать полумиллионным секретным фондом и быть до такой степени неосведомленным!
– Поверьте, баронесса, – отвечал Люсьен, – что если бы я располагал полумиллионом, я употребил бы его на что-нибудь другое, а не на собирание сведений о графе Монте-Кристо, который, на мой взгляд, обладает только тем достоинством, что богат, как два набоба; но я уступаю место моему другу Морсеру: обратитесь к нему, меня это больше не касается.
– Едва ли набоб прислал бы мне пару лошадей ценой в тридцать тысяч франков, с четырьмя бриллиантами в ушах, по пять тысяч каждый.
– Бриллианты – его страсть, – засмеялся Альбер. – Мне кажется, что у него, как у Потемкина, ими всегда набиты карманы, и он сыплет ими, как мальчик-с-пальчик камешками.
– Он нашел где-нибудь алмазные копи, – сказала госпожа Данглар. – Вы знаете, что в банке барона у него неограниченный кредит?
– Нет, я не знал, – отвечал Альбер, – но меня это не удивляет.
– Он заявил господину Данглару, что собирается пробыть в Париже год и израсходовать шесть миллионов.
– Надо думать, что это персидский шах, путешествующий инкогнито.
