По выходным дням мы размещались в лодке, отец садился на весла. От Усова до Ильинского путешествие занимало минут сорок. Наконец мы у цели, высаживаемся на левом берегу. На поле, как правило, отца ожидали Лысенко и Цицин. Неподалеку, на пригорке, размещался дом отдыха Московского комитета партии «Ильинское». Я уже о нем упоминал. «Москвичи», естественно, считали своим долгом присоединиться к отцу. Словом, посещение опытного поля получалось многолюдным.
Сначала по всем признакам побеждал Цицин — на его половине растения кустились мощнее, зеленее. Отец подзадоривал Лысенко: «У Цицина-то пшеница лучше». Лысенко молча ходил среди растений, сначала на своей половине, потом у соперника. Что-то тихо бормотал, на подначки отца не отвечал. Когда пшеница подросла и уже начинала колоситься, он во время очередной «инспекции» отца, вырвал с корнем несколько цицинских кустиков, долго всматривался в корешки и стебельки и заявил, что на его половине поля урожай соберут, какой он обещал, а у Цицина получится пшик, растения перекормлены, зелень получилась пышная, а зерна не будет. Осенью предсказание подтвердилось. Авторитет Лысенко в глазах отца вырос, и тут же еще громче зазвучали жалобы на зажим идеалистами-вейсманистами ученых. Аграрии-политики в окружении отца настойчиво подчеркивали успехи Лысенко и бесплодность буржуазной лженауки. Отец не остался равнодушным, встал на защиту «настоящих» ученых.
Должен сказать, что по мере укрепления отцовской веры в Лысенко, я, напротив, сомневался все больше. Джеймс Уотсон (James Watson) и Френсис Крик (Frensis Crik) только что открыли спираль ДНК, и в научно-популярных, не биологических и не сельскохозяйственных, журналах появлялись статьи с описанием основных постулатов теории наследственности. Гены-хромосомы постепенно из абстракции превращались в нечто осязаемое. В конце концов, ученые их даже разглядели в электронный микроскоп. Как после этого отрицать их существование? Как теория может считаться идеалистической, если она оперирует чисто материальными объектами?
Несколько раз я затевал разговор с отцом на эту тему. Но он тогда окончательно уверовал в Лысенко, и мои пересказы прочитанного пропускал мимо ушей. И не только мои. Его пытались убедить академики Курчатов, Лаврентьев, Семенов и другие. Все напрасно. «Специалисты сельского хозяйства» сплоченно стояли за Лысенко. Противостояли же им математики, физики, химики, по мнению отца, в сельском хозяйстве мало понимающие.
Через какое-то время мне попалась в руки книга биолога Жореса Медведева, описывавшая всю (сейчас хорошо известную) историю становления Лысенко и гибели биологической науки. Отпечатанный на машинке экземпляр и по сей день хранится на полке в моей библиотеке. Когда я прочитал ее, у меня волосы встали дыбом. Я решил во что бы то ни стало открыть глаза отцу, донести до него истину, спасти его от позора. Долго перебирал я аргументы, искал неотразимые доводы, выжидал подходящего момента. Несколько раз начинал разговор, казалось, бесспорной посылкой: «Зачем ты вмешиваешься? Пусть ученые разберутся сами, тем более что полученные результаты подтверждают существование физической наследственной субстанции, ее просто видели».
Но ничего не выходило. Отец мрачнел, сердился и отбривал меня: «Ты инженер, ничего в этом не смыслишь. Тебя подговорили, и ты, как попугай, повторяешь чужие слова. Специалисты, люди знающие, говорят обратное».
В его аргументации была своя логика. Разные люди время от времени просили меня передать отцу их жалобы и прошения. На сей раз меня никто ни о чем не просил. Я помимо отца с биологами практически не общался, и от этого становилось еще обиднее. Я не понимал отца. Он всегда поддерживал дух соревнования. Ракетчики, авиаконструкторы, разработчики панелей для сборных жилых домов, тоже не на жизнь, на смерть боролись между собой, но в глазах отца их правоту определял только конечный результат.
Ради справедливости отмечу, что, вопреки возражениям Лысенко, отец в 1962 году подписал Постановление Правительства о создании в Пущино, под Москвой, Биологического центра Академии наук. Там собрались отнюдь не лысенковцы, и биологией там занимались такой, как и во всем остальном мире. Но уже в следующем году Трофим Денисович взял реванш. Его сторонники в ЦК в январе 1963 года подготовили прозванное учеными «лоскутным» Постановление Совета Министров «О положении в биологической науке». Отец подписал и его. Оно, раздав «всем сестрам по серьгам», в заключение декларировало государственную поддержку Лысенко. Критиковать его снова стало и бессмысленно и опасно.
Отец теперь занял непреклонную позицию. Непробиваемыми аргументами стали столь необычные для него, позаимствованные из сталинского лексикона обвинения генетики в идеализме, в протаскивании к нам буржуазной идеологии. Я же продолжал упорствовать. Чаще один, иногда вместе с сестрой Радой, биологом по образованию, пытался донести до отца правду. Последнее столкновение произошло летом 1964 года. Я его очень хорошо запомнил. Был теплый вечер. Мы на даче в Горках-9 сидели на террасе, выходившей на Москву-реку. На небольшом плетеном столике отец, разложив бумаги, читал вечернюю почту. Выглядел он устало. Вокруг (каждый со своим делом) разместились Рада, я и Алексей Иванович. Такое совместное сидение было делом обычным. Внезапно, оторвавшись от лежащей перед ним папки, отец, ни к кому особенно не обращаясь, произнес какую-то фразу о достижениях Лысенко и кознях антинаучных идеалистов «вейсманистов-морганистов». Мы толком не поняли, к чему он сказал это, но не ответить не могли. Рада, а следом и я стали в который раз объяснять, что генетика — такая же наука, как и другие, никакого идеализма в ней нет. Тезис же Лысенко, что гена никто не видел — абсурд. Атом тоже никто не видел, а атомная бомба есть. Это довод казался мне несокрушимым. Изредка вставлял слово Алексей Иванович.
Наши аргументы почему-то рассердили отца. Возможно, потому, что возразить по существу он не мог, а согласиться с нами не хотел. Хотя дома он никогда не кричал, сейчас же распалился и повторял в повышенных тонах свои старые доводы: нас-де используют нехорошие люди в своих целях, мы, не зная дела, повторяем чужие слова. Наконец отец окончательно вышел из себя и заявил, что не потерпит носителей чуждой идеологии в своем доме, а если мы будем упорствовать, то чтоб не смели попадаться ему на глаза. Словом, получился скандал. Вместо ожидаемой после прочтения почты прогулки, рассерженные и расстроенные, мы разошлись по своим углам.
Что же произошло? Оказывается, перед самым отъездом с работы к отцу пришли «специалисты» по сельскому хозяйству. Они принесли очередной ворох жалоб на «идеалистов», не дающих жить и работать «настоящим» ученым, а особенно Трофиму Денисовичу. Не забыли упомянуть нас: мол, подпевают им Рада с Сергеем, не со зла, конечно, по недомыслию… Переутомленный отец их молча выслушал и расстроенный уехал домой. Весь вечер все это в нем копилось, кипело и в результате выплеснулось на нас. Утром о вечернем инциденте не вспоминали. Отец, видимо, стыдился своей несдержанности, но цели своей Трофим Денисович достиг. Надолго были перекрыты любые наши попытки втянуть отца в разговор о генетике, а после октября 1964 года, отставки отца, спор потерял практический смысл.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
