— Чек… Они же первые полезли…
— Ну и пусть! Я все равно не хочу никакого командорства! Я же не просил!..
Скицын в сердцах воткнул нож в землю.
— Дурак я, Цезарь, я не то сказал… про командорское крещение… Ну, а если бы тебя не сделали Командором, разве ты не кинулся бы на помощь к Витьке, к Филиппу? Посуди сам…
Цезарь стал вздрагивать реже. Сердито вытер грязной ладонью лицо. Всхлипнул еще, пробормотал:
— Я как-то не подумал об этом… извините…
Не место, не время было для смеха, но Витька еле-еле задавил улыбку…
…Филипп стал опять заворачивать Петьку.
— Так в рубашке и положишь? — спросила Люся.
Он нахмуренно кивнул.
— Тогда хоть петушка отцепи, — сказал Витька.
Но Филипп молча покачал головой. И опустил завернутого Петьку в яму.
Тогда и Витька отцепил своего петушка, положил значок на рубашку. И Цезарь — с перемазанным лицом, насупленный, стыдящийся недавних слез — подобрал комбинезон, снял с него петушка, положил рядом с Витькиным.
Скицын свинтил с безрукавки синий квадратик с белой буквой "С" — значок «Сферы». У Люси никакого значка не было. Она подумала и сняла с мочки уха клипсу — божью коровку…
Яму засыпали, сверху на плоский холмик положили квадрат дерна. Постояли с минуту над последним приютом Кригера… Улетел он, рыжий бродяга, за такие грани, откуда его никто не вернет. Сколько ни кричи на весь межпространственный вакуум: «Петька, где ты?!» — не откликнется…
— Нам надо возвращаться к Башне, — шепотом напомнил Цезарь. — Мне и Филиппу…
— А Филипп… Ты сможешь?
— Да… если с Чеком…
— Конечно. Мы же вместе, — сказал Цезарь.
Скицын быстро посмотрел на Витьку, словно опять сказал: «Ох, не нравится мне это…»
— Да у Башни-то совершенно безопасно, — обнадежил его Витька.
— Нигде не бывает совершенно безопасно, даже в нашей благословенной «Сфере»… Кстати, с чего ты взял, что на пятьдесят девятом была «пчела»? Сам перепутал и крик поднял…
— Не перепутал я… — Витька слабо улыбнулся. — Слушай, а нос у тебя вчера не сворачивало на другую сторону?
— Витторио, ты нахал…
— Да я серьезно… Потому что все связано.
— Что связано?
— Все, что было, — невесело усмехнулся Витька. — Ерстка…
Вдали застрекотал вертолет.
Эпилог
Человек на рельсах
Дома Витька отыскал три запасных медных петушка — для Цезаря, для Филиппа и для себя. Но скоро значки понадобились еще. Потому что Люся привела к Пограничникам трех ребятишек — Илью, Ножика и его сестренку Тышку. Из той компании, которую вывез в прошлом году из «Проколотого колеса» Витька. Теперь они учились в Яртышском интернате. Петушки — дело нехитрое. Юр-Танка привез их целую горсть, когда в очередной раз встретились у Башни.
Привез он и грустную весть: Командор Находкин умер и его похоронили рядом с церковью Матери Всех Живущих.
Юкки с сестренкой не появлялись, у них было много дел — Юкки стал командиром мальчишечьего отряда трубачей, и они несли вахту на стенах Юр-Танка-пала, потому что племянник Хала, темный князь Саддар, опять собирал по дальним урочьям конные сотни… А сестренка Юкки учила местных малышей играм и песням, о которых до той поры не ведал никто от Крайнего моря до Дикой долины.
Зато другие Пограничники теперь сходились у Башни более часто, чем прежде. В «Сфере», где Витька жил с отцом, в Реттерберге и даже княжестве Юр-Танка стояла глубокая осень, а здесь по-прежнему цвели травы и летали в жарком воздухе стрекозы. Собираться стало теперь проще потому, что Цезарь всех научил переходу в такте Большого Маятника. Не сразу, но научил. Даже яртышских ребят и Люсю. У нее, кстати, первый переход получился даже лучше, чем у Лис, которая застряла поначалу на каком-то корявом и горячем астероиде…
Витька сперва был доволен, что все так хорошо складывается. Но результат оказался совершенно неожиданный: Люська по уши влюбилась в Цезаря. А Цезарь… он, бедняга, видимо, тоже. И радовался, и маялся. И сказал наконец Витьке чуть не со слезами:
— Это ставит меня в крайне двусмысленное положение…
— Да чего уж там… — вздохнул Витька.
Дело в том, что он все больше невольно заглядывался на Лис. И чувствовал себя поэтому виноватым перед Рэмом. И был счастлив, когда Лис ему по секрету сообщила, что Рэм «окончательно спятил из-за этой девятиклассницы Вальки, самой большой воображалы в Луговом…».
Конечно, все эти душевные терзания считались тайными, но на самом деле…
— Так у нас все свихнутся от этой дурацкой влюбленности, — озабоченно сказал Ежики Ярику и Филиппу.
— Ну уж фиг, — отозвался Филипп. — Я, по крайней мере, из ума не выжил…
Он подрос, посерьезнел, Филипп Кукушкин. Стал молчаливее. Он очень тосковал по Петьке. Казалось бы, чем больше проходит времени, тем глуше печаль. Но у Филиппа было не так. Чуть закроет глаза — и кажется, что опять гладит он Петькины перья и теребит налитой гребень. «Ко-о…» — Дядя Дима, — насупленно сказал он однажды, когда засиделись за своей многомерной и хитроумной игрой, — а можно по Петьке устроить службу? Ну, как это называется у вас, поминанье, что ли.
Отец Дмитрий смеяться не стал, но сказал строго:
— Он, конечно, петух был знаменитый, да посуди сам, как же это сделать? Панихиды служат только по людям, ибо сказано, что лишь человек имеет бессмертную душу и надобно молиться, чтобы она обрела царство небесное…
— Но можно ведь просто так, — пробормотал Филипп. — Не надо ему царства…
Про бессмертие человеческих душ он никогда не задумывался, но что касается Петьки… Ушел же Кригер от гибели при эксперименте в «Сфере». Может, и сейчас… Ну, если не сам Петька, то, возможно, его тень где-нибудь летает в дальних пространствах. Иногда, во время своих путешествий по ступеням стеклянной лестницы, Филипп даже вздрагивал от ожидания: вот-вот шумно спланирует Петька из пустоты, заворкует радостно. Не случилось пока такого и, наверно, не случится. Но вдруг…
— Жалко вам, что ли, — уже с нехорошим щекотаньем в горле прошептал Филипп.
— Да не жалко, Филюшка, а не по обычаю это. Не по закону… Да и к чему тебе? Ты же самый что ни на есть неверующий!
— А я разве для себя? Я для него. Это… ну, как прощание. А то закопали — и будто не было… Ну, можно свечку зажечь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
