все свои поступки, жить осознанно. Совет Джулиана относительно «шаббата» — еженедельной передышки (помимо выходных) я тоже воплотила в жизнь, и он приносил мне огромную пользу. Еженедельно посвящая несколько часов себе и своим интересам, я сумела вновь испытать радость жизни и душевный подъем, а ведь мне казалось, что я давно и необратимо утратила их. У меня постепенно появилось ощущение, что я позволяю своему «внутреннему свету» проявиться вовне и во мне постепенно проявляются все мои лучшие черты, то есть мое истинное «я». Сбылось и еще одно обещание брата: постепенно становясь лучше как личность, я становилась все лучше как мать.
Однако должна признаться, что в сердце мне закрадывалась печаль. Хотя Джулиан ни разу не заговаривал об этом напрямую, интуиция подсказывала мне: он собирается уехать. Как-то вечером, когда мы всей семьей сели ужинать, Джулиан спросил у нас с мужем, долог ли путь отсюда до Мехико автобусом. В другой раз он попросил Портера распечатать из Интернета карту Канады. И еще был случай, когда ему пришел по почте пакет, а на наклейке было указано, что в посылке туристические буклеты об Италии. В глубине души я понимала: Джулиан явился, чтобы наставить меня на путь истинный, преподать те уроки, в которых я отчаянно нуждалась, дабы зажить правильно; а как только я их усвоила, он засобирался в дальнейшие странствия, его позвали новые дела. Но ум мой отказывался принять тот факт, что, возможно, мне придется провести остаток дней, обходясь без любимого брата, который своей мудростью озарял мою жизнь.
Не добавляли душевного покоя и те странные шумы, которые продолжали регулярно раздаваться из комнатки Джулиана над гаражом. Он то стучал молотком, то пилил, то что-то ошкуривал, порой часами, после чего спускался к нам с улыбкой до ушей и весь в мелких опилках. Брат не рассказывал, что затеял, а я не спрашивала, чем он занят. Генри Давид Торо однажды сказал: «Тот, кто идет не в ногу с прочими, слышит другой барабан. Пусть шагает в такт музыке, которую различает, как бы далеко и в каком бы ритме она ни звучала».
Поэтому я решила: пусть Джулиан делает что хочет, предоставлю его самому себе — ведь он просто слышит другой барабан.
…Войдя в зал кинотеатра, я огляделась, но Джулиана не увидела. Он заранее велел мне сесть в седьмом ряду и занять ему место на случай, если он опоздает. Вот уже померк свет. На середину зала вышел билетер, чье юное лицо озарял свет фонарика. Билетер заговорил:
— Добрый вечер, дамы и господа. Спасибо, что пришли к нам сегодня вечером. Мы покажем вам новый документальный фильм, посвященный биографии выдающейся женщины. Пожалуйста, выключите ваши мобильные телефоны. Приятного просмотра!
В кинозале наступила полная тьма, заиграла музыка, и тут меня тихонько потеребили за плечо. Я подняла глаза и увидела Джулиана с двумя внушительными пакетами попкорна, парой бутылочек питьевой воды и пакетиком мармелада. За спиной у брата был рюкзак, отчего монашеское одеяние собралось складками.
— Прости, что опоздал, сестренка. Я прибирался дома, — просияв улыбкой, сказал Джулиан.
— Ничего страшного. Правда, я опасалась, что ты уже не придешь.
Джулиан уселся и передал мне попкорн и воду.
— Ну уж нетушки! Я ждал этого вечера всю неделю. Фильм — совершенно потрясающая история, — ответил он и чмокнул меня в лоб.
История жизни Озеолы Маккарти и вправду оказалась потрясающей. Она родилась в нищей семье, выросла в хибаре, откуда никогда не выходила кроме как в лавку за продовольствием и в церковь. Озеола кормилась тем, что стирала белье. Она бережно откладывала каждый грош и копила деньги. Прачка так и не научилась водить автомобиль и не вышла замуж, хотя, когда ей было уже за восемьдесят, она заявила репортеру: «Я не прочь выйти за хорошего человека». Озеола вела простую, скудную и достойную жизнь, трудолюбиво работала день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем, и так много лет подряд. Работала и копила деньги.
В один прекрасный день, когда Озеоле было уже восемьдесят семь лет, она пришла в банк. Там ее спросили: «Известно ли вам, мисс Маккарти, какая сумма накопилась у вас на счету за долгие годы?» Озеола ответила: «Не имею представления». И тогда банковский служащий с улыбкой сообщил старушке, что, откладывая по грошику, она накопила четверть миллиона долларов. Заподозрив, что старушка не представляет, насколько это крупная сумма, банковский служащий положил перед ней десять десятицентовых монеток. «Представьте, что это ваш капитал, мисс Маккарти. Что вы будете с ним делать?» Озеола показала на первую монетку и ответила: «Отдам в церковь на благотворительность». Следующие тридцать центов (три монетки) она отложила для любимых племянников и племянниц. А потом старушка вдруг просияла улыбкой и сказала, что оставшуюся сумму пустит на некие особые цели.
Через месяц местный университет, расположенный в родном городе Озеолы, получил от старушки чек на 150 тысяч долларов, с требованием учредить стипендиальный фонд помощи для бедных студентов — чтобы те могли получить образование и осуществить свою мечту.
Из фильма я узнала, что это доброе деяние Озеолы Маккарти тронуло сердца людей по всему миру. Она получила почетную степень Гарвардского университета (того самого, который окончил Джулиан), множество наград, ей отдавали дань признательности президенты и премьер-министры. Несмотря на поднявшуюся шумиху, Озеола по-прежнему жила очень скромно — таков был ее принцип. Правда, у нее была мечта: увидеть, как первый стипендиат, выучившийся на ее деньги, получит диплом. Конечно, учитывая свои преклонные годы, Озеола, по ее словам, не очень-то надеялась дожить до такого радостного события. Однако за месяц до кончины старенькой прачки первая стипендиатка ее фонда получила свой диплом в местном университете.
Когда Озеола скончалась, некий репортер позвонил этой девушке, получившей стипендию и диплом, и попросил что-нибудь сказать о покойной. Девушка ответила: «Небеса не могли получить более достойного ангела. Она была даром, благодатью и сокровищем для всего мира».
Фильм закончился, публика покинула зал, а мы все еще сидели перед экраном. Джулиан заговорил:
— Хочу привести тебе слова Уильяма Джеймса, выдающегося психолога начала двадцатого века. Он сказал: «Человечество издавна воспринимало реальность как, в сущности, арену для героических подвигов». Я позвал тебя в этот старый кинотеатр, чтобы поговорить о героизме. Твоя жизнь, сестренка, в конечном итоге не что иное, как простор для героических деяний. Все оставшиеся годы, а их будет немало, надо посвятить достойным и героическим поступкам, проявлениям доброты и подлинного лидерства, — с жаром говорил Джулиан. Я не осмеливалась перебивать.
— Возьмем жизнь Озеолы Маккарти, — продолжал брат. —
