Вот еще одно, конец февраля. "...Несу обязанности фельдшера... На меня не смотрят здесь как на женщину, а видят сестру милосердия, заслуживающую большого уважения. Обед здесь и солдатский очень вкусный. О тепле располагаемся в крестьянских избушках. О переходах. Умею и люблю много ходить... Вернусь к вам здоровая и удовлетворенная. Ведь как приятно сознавать, что в этом большом деле приносишь пользу. Молюсь Богу, чтобы Он сохранил мое здоровье. Опасность далеко от меня, ее нет..." В марте писала: "Причины моего поступления в армию. Вот вам фраза солдатика: "Мы на нашу сестрицу надеемся, дай Бог ей здоровья, чтобы она с нами была". А почему? Потому что здесь нужны руки, что здесь нужна скорая помощь. О ласке сестры. Думаете, что здесь она не необходима? Еще как!..." Родители тревожились, уговаривали ее вернуться. А она раз за разом отвечала: "Господи, как хотелось бы, чтобы вы поуспокоились. Да пора бы уже. Вы должны радоваться, если любите меня, что мне удалось устроиться и работать там, где я хотела... Но ведь не для шутки это я сделала и не для собственного удовольствия, а для того, чтобы помочь. Да дайте же мне быть истинной сестрой милосердия. Дайте мне делать то, что хорошо и что нужно делать. Думайте, как хотите, но даю вам честное слово, что многое-многое отдала бы для того, чтобы облегчить страдания тех, которые проливают кровь. Но вы не беспокойтесь: наш перевязочный пункт не подвергается обстрелу..." "Мои хорошие, не беспокойтесь ради Бога. Если любите меня, то старайтесь делать так, как мне лучше... Вот это и будет тогда истинная любовь ко мне. Жизнь вообще коротка, и надо прожить ее как можно полнее и лучше. Помоги, Господи! Молитесь за Россию и человечество..."
Насчет отсутствия опасности она скрывала истину. Выносила раненых под огнем, всегда была в самом пекле. А при отходе с Карпат в составе 3-й армии приняла командование группой солдат и возглавила бой. Была награждена солдатским Георгием IV степени и двумя Георгиевскими медалями. А такие награды за безопасный труд в тылу не дают. Самурцы души в ней не чаяли, считали ее своим живым талисманом. В июле 15-го она съездила на побывку домой - тяжело заболел отец. И на прощание солдаты и офицеры писали ей трогательные благодарственные адреса. Причем характерно, что за командира 3-го батальона адрес подписал прапорщик Сахаров. А за командира полка генерал-майор Стефанович. Оба - временно исполняющие обязанности вместо выбитых офицеров. Больше они не увиделись. Многие самурцы, в том числе и Сахаров, погибли в боях южнее Варшавы. А Римма Иванова поддалась уговорам родных, и хотя все равно вернулась на фронт, но перевелась в 15-й Оренбургский полк, где служил врачом ее брат. Родителям казалось, что так будет надежнее, безопаснее. Оттуда она писала в сентябре 15-го: "Мои хорошие, милые мамуся и папка! Здесь хорошо мне. Люди здесь очень хорошие. Ко мне все относятся приветливо... Дай вам, Господи, здоровья. И ради нашего счастья не унывайте..." Оренбуржцы ее тоже полюбили, солдаты называли "святой Риммой". От себя и брата она сообщала "Чувствуем себя хорошо! Сейчас спокойно. Не беспокойтесь, мои родные. Целуем. Римма. 8.IX.15".
А на следующий день, 9(22).9, в ходе контрудара 31-го корпуса Оренбургский полк пошел в очередную атаку у с. Доброславки (в Брестской обл., севернее Пинска). В 10-й роте были убиты оба офицера, солдаты смешались, стали отходить. И сестра милосердия, перевязывавшая раненых в гуще боя, поднялась и крикнула: "Вперед! За мной!" Собрала вокруг себя тех, кто еще мог держать оружие и повела в атаку. Воодушевленные солдаты ринулись за ней, опрокинули врага и взяли сильную позицию. Однако Римма при этом была ранена. В бедро - разрывной пулей, жутко раздробившей кости и разорвавшей мышцы. Такая рана была смертельной. И последнее, что, по словам очевидцев, она прошептала: "Боже, спаси Россию..." И перекрестила окруживших ее рыдающих солдат. Ей был 21 год... Указом Николая II героиня была посмертно награждена офицерским орденом Св. Георгия IV степени. Это была единственная женщина, удостоенная такой награды. Прах ее был перевезен в Ставрополь. И хоронил ее весь город - возле Андреевского храма, где погребали всех местных героев. Сейчас на месте ее захоронения находится общественный туалет...
45. ЛУЦК И РИГА
Осуществляя операцию по ликвидации Свенцянского прорыва, Алексеев обратил внимание и на обращения Брусилова, просившего Ставку выделить ему дополнительные силы - он доказывал, что может нанести удар по левому флангу австрийцев и лишить их условий для новых наступательных операций, взяв Луцк и закрепившись на рубеже р. Стырь. Но Алексеев увидел и другое - что поражение австрийцев опять заставит немцев спасать их и отвлекать войска с главного, белорусского направления. И в тяжелые дни, когда на счету был каждый полк, Брусилов получил свежий 30-й корпус ген. Зайончковского с задачей использовать его для наступления. Фронт в это время проходил по р. Горынь и ее притоку Стубель. Корпус Зайончковского, придав ему 7-ю кавдивизию, командарм расположил на крайнем северном участке, у села Степань (недалеко от г. Сарны), приказав ему наступать на Рожище и Луцк и при этом стараться охватывать австрийский фланг. Южнее, в лоб, действовал 39-й корпус Стельницкого, которому предстояло сковывать противника фронтальными атаками, в центре наступала 4-я Железная дивизия, а на левом фланге - 8-й корпус Драгомирова. Иванов в успех не верил и предлагал вместо крупной армейской операции ограничиться частными демонстрациями. Однако Брусилов настоял на своем - тем более, имея поддержку в Ставке.
Удар был нанесен 16.9, хотя развивался не совсем так, как предполагалось. 4-я австрийская армия была уже ослаблена предшествующими боями, и в первые же два дня полки Станкевича и Маркова 4-й Железной прорвали неприятельские позиции. А обходной маневр 30-го корпуса австрийцы обнаружили, и это вынудило их к ускоренному отступлению. Русские войска погнали врага. 18.9 дивизия Деникина вышла к Луцку с юга и пошла на штурм. Однако с этой стороны город был сильно укреплен - отчасти еще до войны самими русскими. И защитников хватало - как раз тут командование противника решило остановить наступление Брусилова, и против железных стрелков оказалось 2,5 дивизии, отошедшие с других участков.
В беспрерывных боях, продолжавшихся и ночью, полки Деникина сумели взять 2 линии вражеских укреплений, но дальше продвинуться не могли, и атаки захлебывались. В это время и 30-й корпус вышел к Стыри по соседству, взяв г. Рожище, и Брусилов приказал ему штурмовать Луцк с севера, помочь Деникину. Зайончковский был человеком своеобразным, любил красивые позы (что, впрочем, не помешало ему впоследствии стать хорошим военным историком и создать одну из лучших работ о мировой войне). И издал приказ по своим частям - дескать, даже Железная дивизия не смогла взять Луцк, и вот теперь эта почетная задача возлагается на них. А поскольку на следующий день был праздник Рождества Богородицы, то влепил и такое: "Порадуем Матушку Царицу небесную! Бутылка откупорена! Что предстоит нам пить из нее, вино иль яд, покажет завтрашний день!" Однако завтрашний день ничего не показал, поскольку и у него наступление застопорилось. Австрийцы оборонялись отчаянно, собрали большое количество артиллерии. И Зайончковский запросил помощи от железных стрелков. Брусилов приказал Деникину передать ему один полк, но и следующая атака тоже не удалась. Командир 30-го корпуса жаловался, что его подавляет сильнейший артобстрел. И Брусилов опять распорядился помочь - всеми батареями, имеющимися у Деникина, вести огонь в течение ночи. Тот выполнил. Австрийцы ответили шквалом снарядов. Одна из гранат попала даже в очаг хаты, где размещался штаб дивизии, но к счастью, не взорвалась. И было понятно, что это еще "цветочки" - в темноте враг бил по площадям, а утром, раз уж русские батареи обнаружили себя и израсходовали боезапас, дивизию проутюжат так, что мало не покажется. Деникин собрал командиров трех оставшихся у него полков и объявил: "Наше положение пиковое. Ничего не остается, как атаковать". И те согласились - в 4-й Железной научились в этом смысле понимать друг друга с полуслова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
