не обратил внимания на эти слова.
– Завтра все газеты Англии расскажут о суде. Вы будете отомщены наконец, и это будет настоящее отмщение!
– По-видимому, нам придется взять номер в гостинице, – сказала старая миссис Шарп. – У нас хоть что-то осталось из имущества?
– Кое-что, – ответил Роберт и сообщил, что именно удалось спасти из горящего дома. Затем рассказал о предложении Стэнли.
И вот после суда Марион и ее мать вернулись не к себе домой, а в дом квартирной хозяйки Стэнли. Их там ждал огромный букет садовых цветов и ласковая записка от тети Лин.
– Марион, не хотите ли вы завтра поиграть со мной в гольф? – спросил Роберт. – Мы с вами так долго не дышали воздухом.
Назавтра он заехал за ней.
– Здорово нам здесь живется! – весело сообщила Марион, увидев Роберта. – Повернешь кран – и идет горячая вода.
– А к тому же очень поучительно, – добавила старая миссис Шарп.
– Поучительно?
– Слышишь каждое слово, произнесенное за стеной.
– А, перестань, мама, не каждое!
– Ну каждое третье слово, – уступила миссис Шарп.
По дороге в машине Роберт решил, что сегодня же будет просить Марион стать его женой. Он хотел сделать это во время чая в клубе после игры, но неожиданно для себя сказал на поле для гольфа:
– Марион, я хочу на вас жениться.
– В самом деле, Роберт?
– Вы согласны, да?
– Нет, Роберт, милый, не согласна.
– Но Марион! Почему? Почему нет?
– Причин у меня много, но каждая из них хороша! Ну, к примеру, если человек до сорока лет не женился, значит женитьба – это не то, к чему он в жизни стремился, а если в сорок лет вдруг он решается, значит что-то свалилось на него вроде гриппа или приступа радикулита. Мне бы не хотелось быть чем-то, что внезапно свалилось на вас!
– Но… Но это…
– И боюсь, что я не буду таким уж приобретением для фирмы «Блэр, Хэйвард и Беннет». Ведь хотя…
– Я же не прошу вас выходить замуж за фирму.
– …хотя доказано, что я не била Бетти Кейн, все равно я навсегда останусь «той женщиной из дела Кейн» – согласитесь, не слишком удачная жена для старшего партнера уважаемой фирмы. Это не принесет вам пользы, уверяю вас, Роберт!
– Бога ради, перестаньте, Марион!
– Ну а кроме того, у вас есть тетя Лин, у меня – мама. С ними как нам быть? Я не только люблю свою мать – она мне нравится. Я ею восхищаюсь, мне с ней хорошо. Вы же привыкли быть балованным племянником тети Лин. Да-да, не спорьте, вы избалованны, вам будет не хватать тех забот, к которым вы привыкли и которыми я вас окружить не смогу, потому что ничего этого не умею, а умела бы – все равно бы не стала! – И тут она весело улыбнулась Роберту.
– Но именно потому, что вы не собираетесь надо мной трястись и меня баловать, именно поэтому я хочу жениться на вас. У вас зрелый, трезвый ум…
– С человеком, у которого трезвый ум, очень приятно повидаться раз в неделю, но, проведя столько лет около тети Лин, вы скоро убедитесь, что вам будет не хватать вкусной еды и некритического к себе отношения.
– Вы забыли упомянуть об одной немаловажной детали… Любите вы меня хоть немного?
– Да. Даже много. Больше, чем я когда-нибудь кого-нибудь любила. Частично поэтому я и не хочу выходить за вас замуж. Ну а остальное касается только меня…
– Вас?
– Да. Я не из того теста, из которого лепят хороших жен. Я не умею забывать себя ради другого, не умею применяться к требованиям и капризам другого. Мама и я – мы прекрасно уживаемся, потому что не предъявляем друг к другу никаких требований. Мы не трясемся друг над другом. Нет, Роберт, тысячи женщин только и ждут того, чтобы им дали возможность о ком-то заботиться, за кем-то ухаживать. Зачем же выбирать меня?
– А затем, что вы одна из тысяч, и потому, что я вас люблю. И Марион… Ваша матушка не будет жить вечно…
– Зная ее, как знаю ее я, думаю, что она меня еще переживет!
– Что же вы собираетесь делать?
– В случае, если я не выйду за вас замуж?
Он скрипнул зубами. Н-да, постоянно иметь рядом человека с этим насмешливым умом не так-то легко!
– Я спрашиваю: теперь, когда у вас нет дома, что вы собираетесь делать?
Она ответила не сразу, будто говорить ей было трудно, повернулась к нему спиной, укладывая клюшки в сумку.
– Мы едем в Канаду, – наконец выдавила она.
– Что?
Она все еще не поворачивалась к нему лицом.
– У меня там двоюродный брат, сын единственной сестры матери. Он профессор в университете. Недавно он написал, предлагая нам приехать и поселиться с ним, но в то время нам было хорошо в доме Фрэнчайз. И мы отказались. А теперь решили ехать.
– Ну что ж…
– Роберт, не смотрите так грустно. Вы сами не понимаете, от чего избавились, дорогой мой!
Через три дня, продав остатки мебели через комиссионный магазин, а свою старую машину поставив в гараж Стэнли, мать и дочь Шарп уезжали из Милфорда. Роберт отвез их на вокзал и долго следил взглядом за уносившим их навсегда лондонским поездом. Затем, по дороге домой, думал о том, что теперь, когда нет надежды хоть раз в день видеть тонкое, смуглое лицо Марион, жизнь в Милфорде станет невыносима.
Однако ж выносить ее оказалось легче, чем он предполагал. Вновь начал играть в гольф, и хотя всегда мысленно называл мяч «куском гуттаперчи», однако своей прежней формы не потерял. Он обрадовал мистера Хэзелтайна своим вновь проснувшимся интересом к будничным делам фирмы и предложил Невилу вместе заняться сортировкой папок архива, сложенных на чердаке… А три недели спустя, когда из Лондона пришло прощальное письмо Марион, Роберт уже вполне уютно чувствовал себя в привычно теплых объятиях Милфорда… Марион писала:
«Дорогой Роберт! Это лишь прощальная записка, чтобы сообщить Вам о том, как часто мы обе Вас вспоминаем… Послезавтра мы летим в Монреаль утренним самолетом. Сейчас, накануне прощания с Англией, мы обе поняли, что в нашей памяти сохранились лишь добрые, лишь хорошие минуты, а все дурное уходит, расплывается. Быть может, это всего лишь преждевременная ностальгия… Не знаю. Знаю лишь, что вспоминать Вас всегда будет счастьем. И Стэнли. И Билла. И Англию.
С любовью и благодарностью к Вам от нас обеих, Марион».
Он положил письмо на свой стол красного дерева. На письмо падал луч предвечернего солнца. Завтра в это время Марион уже не будет в Англии. Тяжело, но что тут поделаешь?
А
