берег Синей. Причём, если судить по косвенным признакам вроде того, что саму реку не было слышно, оказались они солидно севернее, что было только к лучшему.
* * *
Мистер Жаск неторопливо прогуливался по полю битвы. Вообще-то поле изначально было тыквенным, что добавляло антуражу, учитывая весьма крупные размеры самих тыкв, некоторой зловещей изюминки. Это была не первая стычка Малышни и жандармов Фрасции, но, вероятно, самая крупная и уж точно последняя.
Дальше разорять самую главную житницу «Хроник» смысла не было. Во-первых, и так много чего сожгли и затоптали за прошедшее время. Во-вторых, уже начали шевелиться соседние страны, посылая помощь, чаще всего хорошо вооруженную. В-третьих, пришедшая внезапно зима и сама неплохо справлялась с уничтожением урожая. В прошлом во Фрасции, благодаря химикатам, урожай снимали круглый год, но не в этом сезоне.
Судя по обстановке после боя, жандармы сегодня сражались с особенной жестокостью и устойчивостью. Но всё равно проиграли. Тяжелобронированный рыцарь сильнее среднестатистического оборванца из числа Малышни. Сильнее даже девятерых таких же. Но вот с десятью шансы уже примерно равные. Соотношение сил же на поле боя было даже не десять к одному, а все двадцать.
Как мистер Жаск и просил, лидера жандармов — рыжую фурию по имени Эрйриэн, которая сражалась до последнего — взяли в плен. С целью не поиздеваться, а поговорить. Ему было что сказать:
— Мы уходим, — закуривая сигару, бросил Жаск стиснувшей до скрипа зубы фурии. — Сейчас этого не видно, но всё это было необходимо. Ты ещё поймёшь.
— Не пойму, — бросила Эрйриэн. — Никогда.
— Вряд ли, — не согласился Мистер Жаск, присаживаясь рядом. — Ты не настолько глупа. Я о тебе наслышан. Жаль, что мы по разные стороны. Просто ты не понимаешь, что защищаешь. И какие цели у меня. — Он взмахнул протезом, охватывая всю округу. — Вредительство не цель, а средство достижения оной. Цель же моя, помимо очевидного обогащения, поиска славы и почёта, в том, чтобы дать этому миру хорошую такую затрещину. Привести в чувство. Вернуть прежний тонус.
— Чтобы что? — так, будто она разговаривала с сумасшедшим, поинтересовалась фурия.
— Чтобы спасти его, конечно же. Если ты, копошась в тыквах, того не заметила, то сообщаю: на востоке пришли в движение очень, скажем так, неприятные силы. — Жаск резко обернулся к собравшейся ради речи Малышне и громко сообщил: — Мы идём на север! Ну, или куда-то в том направлении. Узнаем, так ли зелена некая Вечнозелёная долина! — Он выдержал небольшую драматическую паузу. — Мы идём спасать мир!
* * *
Эрйриэн
Ужасающая правда
— Если не нравится, зачем ходишь? — спросил Оулле беззлобно тем вечером. — Мне не нравится, я не хожу.
Речь шла про собрание жильцов, откуда только что вернулась Лина Тамм рассерженная донельзя. Учитывая черты лица, злиться ей было противопоказано категорически, особенно на людях — окружающих мог обуять длительный гомерический хохот. Картина и вправду выходила презабавная: низкая, полноватая девушка, смешно притоптывающая ножкой и нелепо пыхтящая при дыхании.
Но они были вдвоём, а Оулле принадлежал к числу тех людей, которые бы не стали смеяться над другими, даже под угрозой смерти. Его мир в целом был проще. Взять те же собрания: «не нравится — не ходи» — это, конечно, отличный подход, но Лине хотелось жить в чистом подъезде, в доме, где правильно выбрасывается мусор, а на клумбах под окнами каждое лето высажены цветы. Для этого всего, как ни странно, требовалось ходить на собрания жильцов.
Проблема состояла даже не в том, что никто ни за что не хотел отвечать — так было во все времена. И даже бесконечные споры на что и сколько сдавать денег злобы не вызывали. Её вызвали внешне напоминающие комплименты, фразочки вида:
— Лина, ты в прошлом году так здорово высадила цветы!
— Лина, твой подъезд самый чистый!
— Лина, кажется, в нашей управляющей компании слушают только тебя одну из нас всех!
— Лина, ты так здорово охомутала этих мусоровозчикеов!
Комплиментами это всё являлось лишь по форме. На самом же деле это было неприкрытой лестью с одной лишь целью — переложить на неё все обязанности, какие только были. И каждая попытка Лины Тамм хоть немного распределить обязанности в рамках дома вызывала реакцию схожую с тем, будто она к рабству принуждала.
— Ничего не хотят делать! Вообще! — пожаловалась она. — Они пользуются моей добротой!
— Я тебе помогаю, — отметил Оулле, что было чистой правдой, но к делу отношения не имело.
— Мне должны помогать они все! — решительно заявила Лина. — Хм. Вот не буду ничего делать! Пускай сами звонят, собирают, копают, носят…
— Будешь, — с небольшим укором отметил Оулле. — Покипишь и будешь. И они это знают.
— Да, — нехотя признала Лина. — Буду.
— Я могу поговорить…
Это было сродни угрозе. Нет, Оулле не принуждал кого-либо, не кричал и не махал кулаками. Однако даже его предельно спокойные разговоры многими воспринимались не иначе как насилие. С соответствующими последствиями.
— Не надо! — решительно замахала руками Лина. — Я сама, а то будет как в прошлый раз.
— Между прочим, ей выписали штраф за ложный вызов полиции, — напомнил Оулле.
— Угу, а тебя два часа продержали в участке. Нет уж! — Лина, уже поостыв, повторила решительнее прежнего: — Я сама. Буду собирать деньги и поговорю со всеми один на один.
— Они тебя не услышат.
— Услышат. — Подумав, она добавила задумчиво: — Хм-м-м. Но, может быть, не с первого раза…
* * *
Спасшись, Калита и Эланна не спешили уходить от врат Карак-Долла. Их никто не преследовал — некому было в пустой-то дворфийской твердыне заниматься такими глупостями. Но и палящий пронзительный белый свет не думал меркнуть. Даже посреди дня, пускай и не очень ясного и солнечного, было прекрасно видно, как он ярким лучом бьёт из дыры.
Такое светопредставление не могли не заметить, особенно когда опустится ночь. Это было чревато. И совсем не по причине, что кто-нибудь мог умереть. Умереть — лучший исход. Но вот если эта штука начнёт захватывать новые области… Конечно, маловероятно, что данное явление, чем бы оно там ни было на самом деле, распространялось подобно инфекции. С другой стороны, дворфы, прежде чем самоубиться, «украсили» свой
