и стал отбрасывать комья земли в надежде найти монету. Однако усилия мои оказались тщетными. Вконец разозлившись, я с силой ударил острой киркой по грунту, который был здесь особенно твердым. К моему удивлению, кирка ушла в землю до самой ручки.
— Послушай, Гарри, — сказал я, — кто-то уже копал здесь.
— Едва ли, папа, — ответил он. — Сейчас узнаем.
С этими словами он принялся разгребать землю руками.
— А-а! — сказал он вскоре. — Да это просто камни; кирка прошла между ними, посмотри-ка.
— Слушай, папка, — вдруг проговорил он почти шепотом, — камень здорово тяжелый. Попробуй сам.
И он поднял один из камней.
Он встал с земли и поднес мне двумя руками круглый коричневатый ком размером с большое яблоко. Я с любопытством взял его и поднял повыше, чтобы разглядеть как следует. Он был очень тяжелым. Свет луны падал на его неровную поверхность, заляпанную грязью. Я вгляделся… и по мне пробежала нервная дрожь. Впрочем, уверенности еще не было.
— Дай свой нож, Гарри, — сказал я.
Он подал мне нож, и, уперев коричневый камень в колено, я царапнул его поверхность. Бог ты мой, он оказался мягким!
Через миг стало ясно, что мы нашли большой самородок — весом фунта в четыре или даже больше.
— Это золото, мой мальчик, — сказал я, — чистое золото, или я не англичанин.
У Гарри просто глаза на лоб полезли. Он уставился горячим взором на блестящую желтую царапину, оставленную ножом на девственном металле, а затем испустил крик восторга. Этот крик пронесся над погруженными в тишину участками золотоискателей, словно вопль человека, которого убивают.
— Тихо ты! — сказал я. — Хочешь, чтобы на тебя накинулись грабители?
Не успел я вымолвить эти слова, как послышались тяжелые шаги. Я поспешно положил самородок на землю и уселся на этом немыслимо твердом сиденье. Тут я увидел над краем ямы худое темное лицо и пару маленьких глаз, подозрительно уставившихся на нас. Я знал это лицо — оно принадлежало человеку с очень дурной репутацией, известному под кличкой Том Колодка. Насколько я знаю, он получил это прозвище на алмазных приисках, где убил своего компаньона колодкой для торможения колес. А теперь он бродил по окрестностям, как гиена в человеческом образе, вынюхивая, где что плохо лежит.
— Это вы, охотник Квотермейн? — спросил он.
— Да, это я, мистер Том, — вежливо ответил я.
— А кто тут вопил? — спросил он. — Я гулял, дышал вечерним воздухом и размышлял о звездах, как вдруг слышу крики, похоже, будто совы разорались.
— Что ж, мистер Том, — ответил я, — удивляться нечему, ведь они, как и вы, ночные птицы.
— Слышу крики, — сурово повторил он, не обращая внимания на мое замечание. — Я остановился и сказал себе: «Тут кого-то убивают». Но потом прислушался и решил: «А вот и нет. Это кричат от радости. Клянусь, кто-то засунул пальцы в липкий желтый горшок, а потом потерял голову, когда принялся облизывать их». Верно, охотник Квотермейн? Самородки, а? О Боже! — тут он громко причмокнул губами. — Большие желтые парни, не о них ли вы сейчас споткнулись?
— Чепуха! — отважно сказал я. — С чего вы взяли?
Жестокость, глядевшая из его черных глаз, превозмогла мое отвращение ко лжи, ибо я знал, что если он узнает, на чем я сижу, то у меня появится много шансов подвергнуться обработке колодкой еще до конца этой ночи. Кстати, выражение «пить и есть на золоте» обычно обозначает приятное времяпрепровождение, но я не посоветую никому, кто дорожит своими удобствами, сидеть на нем.
— Если уж вы хотите знать, что произошло, мистер Том, — продолжал я с самым любезным видом, хотя самородок причинял мне страшные мучения, — то я скажу вам: мы с сыном разошлись во мнениях, и я старался поубедительнее аргументировать свою точку зрения. Вот и все.
Я вообще считаю, что с человеком, который с такой легкостью прибегает к колодке, лучше обходиться полюбезнее.
— Да-а-а, мистер Том, — вступил Гарри, зарыдав, ибо он был умным мальчиком и быстро оценил трудность положения. — Так и было, я закричал потому, что отец здорово меня стукнул.
— Вот как, милый мальчик, вот как? Что же, я могу только сказать, что выработанный, старый участок самое что ни на есть странное место для аргимитирования в десять часов вечера. К тому же, мой сладкий, если мне когда доведется аргимитировать с тобой, — тут он злобно взглянул на Гарри, — ты у меня закричишь не так весело. А теперь я пожелаю вам доброй ночи, потому что не люблю мешать семейным досугам. Нет, я не таковский, право, не таковский. Доброй ночи, охотник Квотермейн, доброй ночи, аргимитированный ты мой мальчик.
Тут мистер Том недовольно повернулся и потрусил дальше, словно шакал в поисках добычи.
— Слава Богу! — сказал я, слезая с куска золота. — Сходи, Гарри, посмотри, убрался ли этот мерзавец.
Гарри так и сделал и вскоре сообщил, что Том держит путь в Пилигримс Рест. После этого мы приступили к работе и очень осторожно, подавляя дрожь возбуждения, принялись выбирать руками землю в том месте, где я ударил киркой. Как я и надеялся, там оказалось гнездо самородков — целая дюжина, размером от обыкновенного ореха до куриного яйца, хотя первый все же был самым большим. Как они очутились там все вместе?! Удивительный каприз природы, о каком хотя бы понаслышке знал каждый, кто так или иначе имел дело с добычей рассыпного золота. Впоследствии выяснилось, что американец, продавший мне участок, именно таким же образом набил себе мошну, но только потуже: он тоже напал на гнездо, а потом проработал еще полгода, но золота так больше и не увидел: тогда он бросил поиски.
Как бы то ни было, перед нами лежали самородки стоимостью, как потом оказалось, около тысячи двухсот фунтов, так что в конечном счете я выкопал из этой ямы на четыреста
