На поведение русских под огнем обращал внимание и противник. Французский генерал Жиро писал: «Русский солдат… превосходно выдерживает огонь, и легче уничтожить его, чем заставить отступить; но это происходит главным образом от излишка дисциплины, то есть от слепого повиновения, к которому он привык по отношению к своим начальникам. Он не увлечет товарищей своим порывом ни вперед, ни назад своим бегством, он стоит там, где его поставили или где он встретил слишком сильное сопротивление. Это пассивное и бессмысленное повиновение свойственно также офицерам всех чинов в иерархическом порядке. Таким образом, отряд, злополучно поставленный в поле обстрела батареи, останется там под огнем без необходимости и пользы, пока офицер, командующий им, не получит приказ от своего начальника изменить позицию»". Возможно, в чем-то француз и прав, но то, что ему показалось «пассивным и бессмысленным повиновением», называется еще стойкостью и мужеством, которые в подобной ситуации случалось проявлять и французам.
Что же касается русских, то артиллерист С. А. Норов так писал о самообладании своих подчиненных в бою, под огнем противника: «Наши солдаты были гораздо веселее под этим сильным огнем, чем в резерве, где нас даром било. Я постоянно сам наводил 12-е орудие. В один момент, когда бомбардир Курочкин посылал заряд, неприятельское ядро ударило ему в самую кисть руки. “Эх, рученька моя, рученька!” — вскликнул он, замахавши ею, а стоявший с банником, поднимая упавший заряд и посылая его в дуло, обрызганное кровью, которое он обтер своим рукавом: “Жаль твою рученьку, — ответил он, — а вон посмотри-ка, Усова-то и совсем повалило, да он и то ничего не говорит ”. Я обернулся и увидел бедного Усова, лежащего у хобота: он был убит, вероятно, тем же ядром, которое оторвало руку у Курочкина»".
Воронцов настаивал, что те же принципы должны соблюдаться и в атаке. По его мнению, командир до начала стрельбы должен идти впереди и смотреть, «чтобы люди его шли прямо, не жались сколь возможно в порядке по неровному даже местоположению». Даже успешная штыковая атака не должна была нарушить основ линейной тактики: «Когда неприятельский фронт сбит нашими штыками, тогда более всего нужно заняться офицерам в приведении тотчас фронта в порядок и никак не позволять гоняться за убежавшей малой частью неприятеля из-под штыков». В погоню за бегущим неприятелем предполагалось послать солдат третьей, тыловой шеренги и тем самым сохранить неизменным строй двух первых шеренг.
Некоторые командиры, видя, какой урон наносит огонь вражеской артиллерии их соединениям, приказывали солдатам сесть на землю, но так, чтобы по команде «Встать!» строй тотчас занял свое линейное положение. Воронцов также делал исключение: «Ежели начальник видит, что движением несколько шагов вперед он команду свою выведет с места, куда больше падают ядра, то сие, ежели не в линию с другими полками, можно сделать, но без всякой торопливости. Назад же ни под каким видом ни шага для того не делать».
Впервые в крупном деле и на глазах всей армии
После этого можно понять, почему вскоре поле битвы под Островной покрылось телами убитых и раненых людей и лошадей. Это сражение стало боевым крещением многих молодых офицеров и солдат 1-й армии, еще не нюхавших пороху. И первые их впечатления оказались тяжелыми. Князь Н. Б. Голицын вспоминал: «По приезде моем в армию я был так неожиданно поражен зрелищем всех раненых, сделавшихся жертвою битвы под Островным, что мне представлялось, как будто бы невозможно возвратиться с поля сражения иначе, как в подобном положении. Но когда я тут испытал на себе, что можно выдержать самый смертоносный огонь и остаться ни убитым, ни тяжело раненным, то я уверился, что уцелею, несомненно, после всех сражений, в которых доведется впоследствии участвовать. Счастлив тот, который на войне может в том увериться, потому что он тогда сохраняет все спокойствие и присутствие духа, необходимые на поле сражения. Впрочем, по мнению моему, такая уверенность и надеянность на невредимость посреди опасностей может поселиться только в том сердце, которое совершенно предается на волю Божию»10.
Иначе видел свое первое сражение артиллерист Радожицкий: «Явление близкого сражения первый раз в жизни меня очень занимало. Я не мог еще составить себе ясного понятия о битвах, мне казалось, что все сходящиеся должны непременно погибнуть, что каждое ядро или каждая пуля убьет или ранит человека, а потому полагал на верное, что вряд ли и мне уцелеть. По крайней мере, видя как все идут отважно умирать, мне ничего иного не оставалось, как следовать их примеру… Старые воины замечают, что страх тревожит сердце молодого солдата только до вступления в сражение, когда еще внимание его на свободе занимается окружающими ужасами смерти, которые производят в нем неприятное впечатление, но когда он вступил в битву, страх заглушается ожесточением. Солдат, жертвуя собою, делается сам действующим лицом, и смерть перестает пугать его, сердце заливается кровию, он презирает опасность и делается как бы бесчувственным. Тут человек выходит из сферы обыкновенного существа своего: физический организм его раздражается, и все способности души делаются напряженными. Я находился в таком положении, когда начал с пушками выстраиваться на показанном месте. Вдруг засвистели мимо меня ядра: одно ударило в конного артиллериста, а другое оторвало ноги у канонира с зарядною сумою, он упал передо мною и жалобно вскричал: “Ваше благородие! Спасите!” При виде убитых перед этим я содрогался, но теперь был безжалостен и велел только оттащить его в сторону, чтобы не мешал стрелять нам»".
Ночью с 13 на 14 июля войска Остермана-Толстого, понеся большие потери, отступили от Островны. Их заменил прибывший со свежими силами генерал П. П. Коновницын, который утром, с началом нового боя, узнал, что войсками противника, действовавшими против него, командует сам Наполеон. К полудню французам удалось-таки потеснить русские войска. Они отходили от Островны к Витебску через узкое дефиле среди густых лесов, опушка которых начиналась неподалеку от города. Рельеф местности напоминал бутылку, в узкое горлышко которой Наполеон силой заталкивал «пробку» из русских войск. Когда он продавил ее внутрь, то французы вышли на просторное поле, тянувшееся от леса к Витебску. На этом поле, уже в позиции, занятой на холмах, стояла вся армия Барклая. Однако «пробка» поддавалась с трудом, русские отчаянно сопротивлялись выходу французов из дефиле. Особенно отличились войска под командованием генерала П. П. Палена, который довольно долго сдерживал в дефиле атаки превосходящих сил французского авангарда. К утру 15 июля французы все же выбрались на опушку леса и у края поля начали выстраивать армию для грядущего сражения. Арьергардное сражение войск Палена являло собой, как писал генерал В. И. Левенштерн, «зрелище величественное: армия, стоя под ружьем на высотах, господствовавших над полем битвы, где сражался граф Пален, была безмолвной свидетельницей доблестного подвига, совершавшегося на ее глазах»12.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
