направление, и почти каждая находит место, где жила в прошлые годы. Здесь ее охотничья территория, довольно обширная для маленького существа: 50—150 метров в поперечнике. Здесь, если не найдут других подходящих убежищ, жабы нередко роют норы глубиной до 40 и больше сантиметров. После ночных охот возвращаются в них. Память у жаб отличная.
Но если ночи еще холодные (ниже 11–12 градусов), жабы, закончившие икрометание и благополучно добравшиеся до своих летних резиденций, вновь прячутся в землю и цепенеют в неподвижности. В мае, в теплые вечера, вылезают из укрытий также и те, что в апреле к воде не путешествовали, а таились в земле: незрелая еще молодежь и некоторые самки-жабы. Очень голодны: с октября всю долгую зиму постились. Даже те, что размножались в воде, ничего не ели в это беспокойное время. Ночные поиски пропитания — только в этом теперь главное содержание их жизни.
А икра, оставленная в воде? О ней позаботится солнце: согретые его теплом, развиваются в икринках зародыши. Через неделю-две (если погода хорошая, то раньше, при плохой— позже) крохотные головастики вылезают из икринок. Обычно из всех разом. Дня два набираются сил под защитой студенистых стенок шнура, в котором были «упакованы» яйца. Затем плавают дружной ватагой, многотысячными стайками. Живыми лентами в метр шириной и несколько метров длиной вьются они в пруду. То у поверхности, то погружаются на дно.
Все головастики в стайке дружно и разом совершают маневры: плывут в одну сторону и в одном ритме. Если кормятся, то все вместе, греются у поверхности — тоже. Случается, головные ряды стайки, изменив курс, наткнутся на ее хвост, и тогда, подчиняясь инстинкту следовать друг за другом, головастики начинают кружиться по замкнутому кругу, пока не выведет их из этого бесцельного вращения какая-либо внешняя причина (нападение врагов или соединение с другой стайкой, плывущей прямо).
Головастики серых жаб не пугливы: тень, упавшая с берега или с неба, не обращает их в бегство. Их пугают только сильные всплески и колебания воды. Однако гибель одного из них в зубах хищника или даже небольшая рана на коже сейчас же приводят в замешательство и панику стаю жабьих головастиков: удирают кто куда. «Запах страха» — особые вещества из пораненной кожи попадают в воду: вот что напугало их! Такие же предупреждающие об опасности химические сигналы посылает в воду, как мы уже знаем, и кожа многих рыб. Чем дальше родство между рыбами, тем хуже они понимают эти сигналы. Так и жабьи хвостатые дети: раны головастиков других жаб их пугают, а лягушек — уже нет.
…Время жизни в воде подходит к концу, месяца два длилось оно. Тень, внезапно упавшая на воду, теперь головастиков пугает: прибавилось опыта и умения узнавать врагов. И вот вылезли и поскакали. Все почти в один день закончили метаморфоз и в образе крохотных лягушек отправились в новую, сухопутную жизнь.
Большинство скоро погибнет: потому что слишком беспомощны, потому что и светлыми днями много скачут, попадаясь чаще, чем взрослые жабы, на глаза всяким недругам. А недругов немало: ужи, полозы, лягушки, черепахи, жабы, которые покрупней, ежи, сороки, вороны, хищные жуки и сороконожки. Люди, посыпающие поля инсектицидами, жабьи мухи (уничтожающие, впрочем, и лягушек) с красивым именем «люцилия».
Из яиц, отложенных мухой на живой жабе, выходят личинки. Через ноздри и глаза забираются в мозг амфибии и едят его! Через два-три дня жаба погибает. Еще через пять-шесть дней личинки страшной люцилии, оставив от жабы лишь кожу да кости, переселяются на землю, превращаются в куколок, а еще через двое суток — в мух, готовых вскоре начать свой истребительный репродуктивный круговорот.
Зеленая жаба, раздувая горловой резонатор, издает прямо-таки птичьи трели.
Жизнь и нравы зеленых жаб похожи на описанные выше, но есть и некоторые отклонения. (Между зелеными и серыми жабами бывают естественные помеси.) Зеленые жабы лучше серых переносят сухость и зной лета, зимние и ночные холода. Поэтому живут они и в степях, даже в пустынях, размножаются не только в пресных водоемах, но и в солоноватых. Зеленая жаба и в горы поднимается, пожалуй, выше всех бесхвостых земноводных — до 4200 метров, например, в Тибете. Ее чаще, чем серую, можно встретить днем. Более проворна, прыгает быстрее и дальше, умеет даже лазить. Головастики развиваются быстро: через три-четыре дня выходят из икры, с первых дней пугливы, боятся тени и не живут стаями.
А самцы зеленых жаб весенними, иногда и летними ночами поют так хорошо, как никто из наших амфибий не умеет. «Иррр…иррр…» Нежная трель. Многие, кто не знает, думают — это птица! Пузырем раздувают горло: здесь под кожей внутренний резонатор. У самцов серых жаб резонаторов нет.
У жабы прерий — не разгаданная еще страсть к путешествиям. Порой миллионы этих амфибий на пространстве в сотни квадратных миль вдруг покидают обжитые места и устремляются на север.
В Северной Америке, где можно встретить немало европейских и североазиатских животных, наших жаб нет. Здесь свои, местные жабы. У некоторых ареалы микроскопические — небольшие долины в Калифорнии (черная жаба) и в Неваде (жаба Нельсона). Их на карте и в лупу не увидишь…
Территория, населенная жабами прерий, тоже в общем-то невелика: Средний Запад США, от юга Канады до Мексики. Сухие травянистые степи. Но порой необратимая страсть к путешествиям побуждает этих жаб к странствиям таких же примерно масштабов, как у леммингов! Миллионы их на пространстве в сотни квадратных миль вокруг покидают обжитые равнины и устремляются на север. В 1941 году во время одной из таких грандиозных миграций они буквально заполонили город Гранд-Форкс в Северной Дакоте: улицы стали скользкими от бесчисленных раздавленных автомобилями жаб. Когда ученые попытались установить начало и конец растянувшихся на марше многомиллионных жабьих легионов, получили невероятные числа — по меньшей мере 200 километров с юга на север! Сорок, а возможно, и больше дней длилась миграция…
Жабы прерий крикливы. Раздувают резонаторы, выпячивая их наружу и изгибая вверх.
Жабы колорадские, напротив, молчаливы: живут в пустынных нагорьях Скалистых гор. В редких здесь водоемах, куда они приходят
