— Так мятежники — твои друзья? И отбыв срок своей службы, ты все-таки к ним вернешься?
— Разве я не доказал вам свою верность? — горько усмехнулся Берен.
— Учитель редко дает обещания, но всегда держит их, когда дает. Поэтому ты получишь Сильмарилл. И вот он покажет, чего ты стоишь, Берен. Ибо ради блага эльфов его нельзя отдавать Тинголу. Твои драгоценные эльфы перегрызутся из-за Камня, Белерианд изойдет кровью, а мы просто тихо подождем, пока они сами сделают за нас нашу работу. Когда Сильмарилл будет у тебя в руке, ты сможешь решить судьбу Средиземья. Ты сумеешь отказаться от Лютиэн, отдать камень сыновьям Феанора?
Берен не поднимал головы. Он знал ответ, и знал, что Илльо его знает.
Рыцарь встал за креслом и положил руку ему на плечо.
— Послушай меня внимательно и не кидайся сразу, Берен. Моя мать — эльфийка, мой отец — человек. Я хочу, чтобы такие союзы стали обычным делом. Чтобы никто не называл себя Старшими Детьми и Младшими Детьми, потому что еще неизвестно, кто старший. Чтобы никого не заставляли идти на край света за своей смертью. У эльфов как у народа нет будущего. И они сами это прекрасно понимают, из раза в раз воссоздавая в своих городах прекрасное прошлое, свой Валинор. Дивные, но застывшие формы. Смертность — залог вечного обновления. У эльфов единственный выход: полное слияние с людьми. Твой союз с Лютиэн ценен для нас еще и поэтому: первый случай преодоления предрассудков в вашем лагере, первый мостик между двумя народами, проложенный при помощи того, кого называют Врагом. Любовь, которая остановит войну. Символ.
— Я — не символ, — скрипнул зубами Берен. — Я, сто балрогов всем вам в зубы, человек. Живой. У меня от этих разговоров голова не на месте. И сердце не на месте.
— Все правильно, — согласился Илльо. — Кажется, что мир рушится и ты падаешь в бездну среди обломков… Я видел, как сходили с ума и кончали с собой сильные духом, умные люди — они видели крушение своих надежд. Но обратись, Берен — и узнай, что такое истинная надежда. Настоящая любовь и свобода.
— Любовь — это ошейник. А свобода — это длинная цепь.
Берен одним долгим глотком допил вино прямо из кувшина, размахнулся и бросил посудину о стену.
— Ненавижу себя, — сказал он. — Предал все и всех. Если ваш орден и в самом деле таков, как ты расписывал — мне там не место. А если он таков, каким его вижу я — то я туда не хочу.
Илльо встал, тщательно подбирая слова для конца разговора.
— Ты проходишь сейчас через страшное время. Ты изменил всему, что было основой твоего "я". Оно разрушено, и сейчас ты пытаешься довести дело до конца, разрушив тело пьянством. Но ведь обломки можно собрать. Обращение даст твоему "я" новую основу. Прежний Берен умрет? Да, но он уже мертв. Родится новый, который никак не сможет назвать себя предателем. Ибо быть слепым и прозреть — не значит изменить темноте. Быть парализованным и начать двигаться не значит изменить болезни. Это значит всего лишь вернуть то, что принадлежит тебе по праву. Ни больше, ни меньше. Твой последний довод побит, Беоринг. Спокойной ночи, я иду спать.
Глава 13. Отчаяние
Конь Нимроса был серым, как этот теплый снег, что слипался в тугие мокрые комья и проникал водой везде — в сапоги, под одежду, в жилища… И когда Нимрос был далеко, казалось, что он плывет по воздуху, потому что не виден был серый конь на сером снегу.
Он молча въехал в ворота, спустился с седла и передал повод Гили.
— Ну? — не выдержал Брандир. — Что ж ты молчишь? Говори, что сказала княгиня.
— Княгиня сказала… — Нимрос запнулся, потом сглотнул и продолжал. — Сказала, что сына у нее больше нет. Что с нами будет — ей все равно. От ярна Берена она отреклась, справила по нем тризну и обрезала косу как по мертвому. И тут же слегла. Боги сотворят чудо, если она доживет до весны.
— Что у нее за хворь? — спросил кто-то.
— Воля к смерти, — ответил Нимрос. — Лекарств от нее я не знаю.
Толпа стрелков загудела, и в этом гудении преобладал вопрос: что делать будем, фэррим?
Гили ушел в свой кош. Голова его разламывалась надвое и казалось, что если бы он умер — было бы легче.
…Известие о предательстве Берена пришло полторы седмицы назад — издыхающий орк швырнул эту новость в лицо смертельно ранившему его стрелку. Ему не поверили — мало ли чего скажешь, чтобы позлить врагов. Но три дня спустя появились двое беженцев из Дортониона и подтвердили: правда. Своими глазами видели его среди врагов.
После этого началось рауг знает что. Слухи не то что поползли — полетели. «Драконы» не знали, на каком они свете. Прискакали гонцы от Маэдроса и Гортона — слухи докатились уже и в Химлад. Последней каплей стало то, что княгиня Эмельдир отреклась от сына.
Гили сначала сидел на лавке, потом лег и натянул на голову кожух. Это было невозможно. Немыслимо. Даже если бы сто гонцов с севера говорили в один голос, свидетельствуя против Берена, Гили не мог бы этому поверить. Берен избавил его от рабской участи, свел с эльфами и самим Государем Фелагундом, сделал воином из подпаска. Гили видел своего хозяина и в радости, и в гневе, и в печали, слышал, как он поет, смеется, орет на своего оруженосца, выкрикивает боевой клич, кидаясь в схватку… Он не находил слов, чтобы объяснить, почему Берен не может быть предателем — он просто знал, что это не так…
Сомнения долго раздирали его надвое — наконец он устал, задремал и не слышал, какое решение принял тинг Драконов.
— Эй, малый! — в кош спустился Рандир Фин-Рован. — Затопи очаг.
Гили встал, пошел на улицу и принес поленьев.
Он не задал вопроса, но новость и сама не удержалась у Рандира на языке.
— Мы отдаемся под руку государя Ородрета, — сообщил он, протягивая руки к огню.
В кош спустились Нимрос, Брандир, Дарн, расселись по лавкам… Гили вдруг почувствовал себя неловко — и какое-то время не мог понять, почему, а потом понял. Все теперь смотрели на него, словно чего-то ждали. Гили не привык быть средоточием внимания и хотел было отступить в тень, взобраться на свою постель. Но Брандир приказал ему:
— Стой.
Гили повиновался.
— Ты был его оруженосцем, делил с ним хлеб и покров, — Брандир сощурил глаза. — Скажи, бывало ли такое, чтобы он ездил на какие-то тайные встречи и переговоры?
— Нет, — сказал Гили. — Он всюду меня брал. Кроме как в Нарготронд, да еще к Государю Фингону на совет, да еще к лорду Маэдросу, да еще к вастакам когда ездил. Но к вастакам — это вовсе не тайно было. Он тогда на глазах всей заставы поехал.
— Но встречался с вастаками наедине, — проворчал Брандир.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
