Два по-своему родственных русских бронепалубных корабля заставляли противника рассредоточивать свой огонь. Два корабля могли поддерживать друг друга. Два корабля составляли отряд, и сознание, что рядом бьются твои товарищи, было немаловажным для оказавшихся в безвыходном положении русских моряков.
Взрыв «Корейца» без какого-либо увеличения шансов на прорыв глубоко подорвал бы дух варяжцев, и немудрено, что в документах о бое такая возможность даже не упоминается. Было бы крайне неразумно в тех условиях лишать себя помощи старого, но боевого, с отличной обстрелянной командой корабля, каким был «Кореец».
Несмотря на множество умных мыслей, высказанных post factum, нельзя не видеть, что командир крейсера 1-го ранга «Варяг» капитан 1-го ранга Русского Императорского Флота Всеволод Федорович Руднев поступил именно так, как он должен был поступить.
Часть третья.
ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ ВОЙНЫ — ПОРТ-АРТУР!
1. Как же мы все-таки воевали?
Как подставили Россию в войну и подготовили к ней, мы с вами узнали. Осталось узнать, как «Россию воевали».
А как на самом деле воевали — известно. Отступали да пятились. Порт-Артур, главную цель войны, в тылу без защиты оставили. Эскадру, единственное значение которой как любого флота — владение морем, к защите Порт-Артура прицепили и погубили.
Чудо еще, что полгода наши в Порт-Артуре от в 3-4 раза более сильного врага отбиваться сумели. Привычная православная стойкость у русского солдата и матроса пока оставалась. А что эта за штука такая: православная стойкость? И откуда она вообще бралась?
Стойкость русская, православная
Стойкость православная основана была на терпении.
Терпение — потребность принимать всю реальность, окружающую человека, как Богом данную для спасения души — всегда было свойственно русскому православному. Без терпения нет спасения. С терпением трудились, воевали, занимались ведением хозяйства, открывали новые земли.
Терпение не искажало жизнь и ее видение желаниями увидеть то, чего нет в окружающей действительности, а принимало действительность такой, какой она и была. Терпения, которое все принимало без осуждения, приукрашивания или оправдания, уже не стало, а язык пока еще помнит о нем и хранит его следы: принимать пищу, принимать бой, принимать гостей или даже смерть, болезнь и дары, лечение в болезни или наказание — эти выражения и есть следы ушедшего терпения.
Для русского человека терпеть означало крепиться, мужаться, держаться, стоять не изнемогая, не унывая{406}. Терпением этим и держался Порт-Артур вопреки всему. Положив у своих стен почти стотысячную армию генерала Ноги Маресукэ, потерявшего в штурмах своих сыновей.
Недаром Государь защитникам Порт-Артура месяц за год службы велел считать. Как в свое время за защиту Севастополя.
2. Возможность победы. Украденная
И все это оказалось ни к чему! Все возраставшая в числе русская армия пятилась потихоньку вглубь Маньчжурии пока, отдав Мукден, не остановилось в феврале 1905 года на так называемых Сыпингайских позициях, верстах в 150 к северу от Мукдена.
Сдвинуть дальше ее хоть на километр у японцев не было больше ни сил, ни средств. Слишком неподъемна была тяжесть.
Санитарный поезд в МаньчжурииК маю 1905 года против японской дивизии стоял русский корпус. Со снабжением, артиллерией, даже с полевыми телефонами было все нормально. Потери армии убитыми за полтора года войны были в два раза меньше японских. И даже если добавить к ним умерших от ран и просто от болезней, составляли менее 45 тысяч человек, то есть были меньше, чем сейчас теряет РФ за неделю в якобы мирное время{407}.
Большая часть раненых возвращалась в строй. Смертность в русских госпиталях по сравнению с японскими была в два-три раза меньше{408}. Русская военно-полевая медицина была на порядок лучше японской. Как свидетельствует в своей монографии генерал-майор медицинской службы Александр Прокопьевич Горячевский — начальник Центрального Госпиталя ФПС РФ, даже переносные рентгеновские аппараты в Маньчжурской армии были{409}.
Так что начни Маньчжурская армия просто шагать вперед — японцев паровым катком по асфальту бы размазала.
Об этой потенциальной возможности русской армии одержать победу еще в преддверии Цусимы единодушно свидетельствуют и известный генерал Антон Деникин в своем «Пути русского офицера», говоря об однозначной победе при первом же наступлении, и лучший из эмигрантских историков русской армии Антон Керсновский.
Эту же точку зрения высказывает в своих «Итогах войны» бывший главнокомандующий Алексей Куропаткин. Ставя себе в заслугу, что сберег армию, а проиграли-де войну без него, из-за революции. А откуда революция та клятая взялась, ему Куропаткину с маньчжурских сопок видно плохо. Даже с белого коня, на котором он любил наблюдать деяния рук своих под Ляояном, Шахэ, Сандепу и Мукденом.
То, что эта возможность победы не наше измышление сто лет спустя, подкрепленное свидетельствами битых «бездарных» царских генералов и тех, кто на просторах Маньчжурии генералом еще только готовился стать, свидетельствуют и «голоса» с той стороны.
Американский историк Тайлер Деннет писал в 1925 году о результатах переговоров в Портсмуте: «Мало кто считает теперь, что Япония была лишена плодов предстоявших побед. Преобладает обратное мнение. Многие полагают, что Япония была истощена уже к концу мая, и что только заключение мира спасло ее от крушения или полного поражения в столкновении с Россией»{410}.
Деннету Тайлеру вторят знаменитый английский военно-морской писатель и эксперт Джулиан Корбетт, а также современные английские и американские исследователи, такие как Эрик Гроув и Дж. Вествуд и другие{411}. Вот, например.
2.1. Слово разведке. Забугорной
Крупнейший американский разведчик, контр-адмирал в отставке Эллис М. Захариас в своих мемуарах «Секретные миссии», вышедших в 1946 году в Нью-Йорке, а в 1959 году в Москве, описывает свою работу в военно-морской разведке и контрразведке США с 1920 года по 1945, протекавшую как в Японии, так и в Штатах. Как сказано в аннотации «Воениздата»: «Значительное место в книге уделяется психологической войне против Японии, в которой видную роль играл сам Захариас».
Вот пару моментов из этой войны сейчас и приведем.
Первый эпизод относится к 1935 году. Эллис Захариас был приглашен на неофициальный обед в доме Такэми Миуры, первого секретаря японского посольства. С японской стороны присутствовал также военный атташе полковник Мацумото. После обеда и кофе Миура обратился к Захариасу с просьбой обсудить сегодня японо-американские отношения:
«— Захариас-сан, мы хотели бы обсудить сегодня японо-американские отношения.
Я вспомнил приезд Екояма в Ньюпорт и подумал, что на этом обеде мне, вероятно, придется столкнуться с такой же путаной аргументацией, как и тогда.
— Я очень рад этому, господин Миура, — уронил я небрежно, — что вы имеете в виду?
В начале нашей беседы почти слово в слово повторялся мой разговор с Итиро Екояма, а потом мы перешли к истории и русско-японской войне, которая по-иному освещает наши отношения».
Наша атака при Шахэ. Рисунок французского художника времен русско-японской войны Япония израсходовала бы свои ресурсы и погибла
«— Давайте обратимся к 1904 году, — сказал я, — я уверен, вам известно, что в это время США испытывали к Японии самые дружеские чувства.
— Да, — подтвердил Миура, — это верно.
— Интересно, знаете ли вы, что эти чувства однажды спасли Японию от очень серьезного затруднения, более того, от значительных материальных потерь?
— О, это удивительно! — воскликнул Миура. — Каким образом?
— Так вот, — ответил я, — когда русско-японская война приняла широкий размах, президент Теодор Рузвельт понял, что Япония недооценила связанный с ней риск, рассчитывая, что она продлится всего несколько месяцев. А так как Япония не подготовилась к затяжной кампании, то не могла продолжать боевые действия дальше, несмотря на блестящие успехи в войне.
Все присутствующие слушали с исключительным вниманием.
— Ваши военные советники сами поняли, что война для Японии достигла критической точки. Продолжайся она еще три — четыре месяца, Япония израсходовала бы свои ресурсы и погибла. Полковник Мацумото, — повернулся я к военному атташе, — вы, конечно, помните обстановку? Верно ли я ее обрисовал?
