На следующий день подошел отряд Тимофея Вельяминова, и началась общая переправа, продолжавшаяся три дня. Наконец, к вечеру двадцать седьмого августа вся огромная рать, тысячи голов скота, предназначенного для ее прокормления, и бесчисленные обозы оказались на правом берегу Оки. Краем Рязанского княжества тронулись дальше, растянувшись на много верст.
Погода стояла жаркая, — когда шли степью, солнце палило тяжелоснаряженных воинов изнуряющим зноем, в лесных местностях было легче, но тут сильно задерживала теснота дорог, и потому войско двигалось медленно. Только четвертого сентября подошли к большому селу Березуй в верховьях Дона, где Дмитрий решил сделать дневку, чтобы подождать отставшие обозы [342]. Вечером того же дня разведчики Петр Горский и Карп Олексин доставили сюда захваченного в плен татарского мурзу, который на допросе сказал, что орда Мамая перешла на правый берег Дона возле Кузьминой гати, повыше Красивой Мечи, и сейчас находится в трех переходах от Непрядвы, где она должна соединиться с войском литовского князя Ягайлы, который обещал быть там девятого либо десятого сентября.
Получив это чрезвычайно важное сообщение, Дмитрий понял, что нельзя терять ни часа: нужно было как можно скорее сблизиться с Мамаем и заставить его вступить в сражение до подхода Ягайлы.
Русское войско сейчас же двинулось дальше по левому берегу Дона и утром шестого сентября стало лагерем против впадения в него реки Непрядвы. В полдень с передовой заставы прискакал сам воевода Семен Мелик и доложил, что татары находятся у Гусиного брода, в одном переходе от них и, по-видимому, не зная, что войско Дмитрия стоит так близко, спокойно продолжают двигаться вперед.
Не оставалось никаких сомнений в том, что завтра Мамай будет здесь. Но, увидев русское войско на противоположном берегу Дона, захочет ли он немедленно начать битву или, стоя за рекой, будет ожидать подхода литовцев? Последнее казалось более вероятным, и это ставило под угрозу не только план Дмитрия, но и весь исход сражения: в этом случае пришлось бы самим переправиться через Дон на глазах у татар и вступать в битву в самых невыгодных для себя условиях или же, оставаясь на месте и укрепив как можно свой лагерь, ждать удара объединенных сил Мамая и Ягайлы.
И то и другое было плохо. Но оставалась еще одна возможность: перейти на правый берег Дона до подхода татар и занять там удобные для сражения рубежи. Это обеспечивало Дмитрию наибольшие преимущества, но в случае проигрыша битвы обрекало все русское войско на гибель: находящаяся за спиной река, которая имела тут тридцать пять сажен ширины, при довольно крутых берегах делала отступление невозможным.
Дмитрий понимал, что нужно идти на этот риск. Он верил в свое войско, ибо знал, что оно крепко духом и будет сражаться стойко, верил и в то, что его собственными действиями руководит Бог. А как раз в это утро прибыл к нему инок из Троицкой обители, с просфорой и грамоткой от своего игумена. В этой грамотке Сергий писал: «Благословение Господне да пребудет с тобою и с воинством твоим, великий государь! Молюсь за тебя денно и нощно, без страху и с верою иди вперед, — Бог и Пресвятая Богородица не оставят тебя своею помощью».
«Будто знал преподобный», — подумал Дмитрий, вспомнив об этом. Его решение созрело, но, понимая исключительную важность предстоящего шага и связанную с ним ответственность перед родной землей, он все же счел нужным созвать на совет старших военачальников.
На этом совещании мнения разделились. Владимир Серпуховский, братья Ольгердовичи, князья Белозерские, Боброк, Бренко и многие другие горячо поддерживали великого князя. Но были и такие, которые считали более благоразумным остаться на левом берегу Дона.
— Пусть орда сама идет на нас через Дон, — говорил князь Иван Холмский, — мы ее прямо из реки будем принимать в копья, да еще скольких в воде пострелим!
— Ну, а ежели Мамай не пойдет через реку? — возражали ему. — Тогда что? Нам идти на их копья и стрелы?
— Зачем нам идти? Будем ждать. Не для того же Мамай поднял все басурманские земли, чтобы на нас издаля глядеть! Днем раньше, днем позже, а коли мы первыми не сунемся, придется идти ему!
— Он-то пойдет, когда дождется Ягайлу, только нам того попустить нельзя. А может обернуться и похуже: сговорившись с Мамаем, Ягайло перейдет Дон где-либо ниже и ударит нам в спину, когда орда начнет битву!
Разгоревшиеся споры прекратил Дмитрий Иванович. Он приказал боярину Бренку вслух прочитать грамоту отца Сергия, потом сказал:
— Слышали, братья, слово Радонежского угодника? Коли пойдем вперед, Бог нам поможет. А на споры ныне времени нету. Починайте возиться за Дон!
Переправа продолжалась весь день и всю ночь. Конница шла отысканными в разных местах бродами, пешие воины и телеги перевозились на плотах, а к вечеру уже пошли по двум наскоро наведенным через Дон мостам. До самого рассвета на обоих берегах реки пылали громадные костры, освещая места переправы, слышались грохот колес по бревенчатым настилам мостов, ржание коней, окрики воевод и крепкая ругань сорвавшихся в воду людей. Но дело шло споро, и еще до полуночи Дмитрий с облегчением увидел, что к восходу солнца все его войско будет на правом берегу.
Сам он, перейдя реку одним из первых, вместе с князем Боброком-Волынским и с боярином Бренком до темноты объезжал прилегающую к берегу местность, прикидывая, как лучше расположить здесь полки. С наступлением ночи все трое возвратились к Дону и еще долго сидели, совещаясь у костра под береговою кручей, куда великий князь приказал являться с докладом тем воеводам, полки которых уже закончили переправу. Бренко свинцовой палочкой тотчас отмечал их в своем списке.
— А счел ли ты, Михаила Андреевич, доточно, сколько же есть у нас на сегодня войска? — спросил Дмитрий.
— Счел, государь: без малого двести тысяч и десять.
— Неужли есть столько? Да откуда?
— А вот, коли сумневаешься, погляди запись и сочти сам, — промолвил Бренко, протягивая ему список. — Тут у меня все наши полки расписаны.
— Долго будет… Сам знаешь, какое было мое учение, — невесело усмехнулся Дмитрий. — Почитай, с девяти годов и по сей день только на войну да на походы и доставало времени. Чти в голос, а я послушаю [343].
— Добро, Дмитрей Иванович, — сказал Бренко, придвигаясь ближе к костру. Боброк подкинул в него несколько сухих ветвей из лежавшей рядом кучи, и притухший было огонь сразу ожил и, негромко потрескивая, засуетился во тьме веселыми языками пламени. — Так вот: с Бела-озера у нас князья Федор Романович да сын его Иван, да князь Семен Кемский, да Глеб Карголомский, да Андрей Андомский, да еще семь княжичей, а войска с ними пришло шестнадцать тысяч.
Еще ростовские князья — Дмитрей да Андрей Федоровичи и ярославские — Андрей Васильевич да Василь Васильевич, да с ними князья: Роман Прозоровский, Лев Курбский и Афанасий Шехонский, да молодых пятеро, а всего силы ростовской и ярославской двадцать три тысячи.
Углицкие князья Борис да Роман Давыдовичи, да сыны князя Романа — Иван, Владимир, Святослав и Яков, а силы их семь тысяч.
С Мурома князья Владимир Дмитриевич Красный да Андрей Федорович, и у них войска восемь тысяч и пять сот.
Тарусские князья Федор и Мстислав Иванович, да Оболенских четверо: Иван Костянтинович и брат его Андрей, да сыны князя Андрея — Семен и Михайла, а воев поставили они восемь тысяч.
Из тверских земель — князь Михаила Васильевич Кашинский привел шесть тысяч да князь Иван Всеволодович Холмский — пять тысяч.
Еще с нами Стародубские князья Андрей Федорович да Семен Михайлович, а войска дали они шесть тысяч; да князь Мещерский Юрий дал четыре, да Моложский Федор — три тысячи.
Далее идут князья Ольгердовичи, Андрей да Дмитрей, да при них князья: Смоленский Иван Васильевич, Глеб Иванович Друцкой, Федор Туровский, да сыны Дмитрея Ольгердовича — князь Роман Трубчевский и княжич Глеб. Эти у меня все вместе посчитаны, и войска с ними сорок и шесть тысяч.
Ну еще с низовых русских земель, из-под Литвы, есть от Новосильской земли князь Степан Романович с пятью тысячами воев, да из Карачевской привел князь Лев Серпейский две тысячи и князь Давид Иванович Шонуров тако же две тысячи, собранных в Козельске. А Елецкий князь, Федор Иванович, поставил две тысячи и пять сот.
Это доселева я читал все тех, что вышли с нами из Москвы да из Коломны. А еще по пути подошли к войску две тысячи звенигородцев с князем Александром Федоровичем, да по тысяче воев от Белева и от Лихвина со своими воеводами, да еще пронцев, коих не увел с собою князь Олег Иванович, пристало к нам тысячи с три.
И вот еще какое диво: не ведаю, отколь взялся и как сюда поспел, но только назад тому три дня пришел к нашему стану Пермский князек по имени Аликей и привел с собою восемь сот воев. По обличью и по речи не наши, но говорит тот князь, что во Христа верует и что русы ему друзья, а татары вороги, и потому хочет он пособить нам супротив Мамая. Ну я ему сказал, что всякой помощи мы рады и что Русь их службы не позабудет.
