В ту пору он был старшим в роде князей Суздальских во время войны города были взаимно возвращены по принадлежности.
Однако три года спустя новгородцы нарушили условия этого соглашения, вследствие чего московская рать снова вторглась в их земли и захватила Двинскую область, Вологду, Торжок, Волок-Ламский и Бежецкий Верх. Новгород пошел на уступки и просил мира, но Василий Дмитриевич на этот раз не согласился возвратить взятые города, и новгородцам не оставалось ничего, как продолжать войну. Собрав сильное войско, они захватили, разграбили и сожгли ряд московских городов. Военные действия продолжались почти два года и закончились новым миром, на прежних условиях.
Но не прошло и года, как Новгород заключил с Ливонскими рыцарями союз, явно направленный против Москвы. Великий князь Василий Дмитриевич потребовал, чтобы это соглашение было расторгнуто и чтобы Новгород впредь отказался от права ведения самостоятельной внешней политики. Когда вече отклонило эти требования, московское войско снова выступило в поход и в третий раз захватило те же новгородские владения.
Война с небольшими перерывами и с переменным успехом продолжалась еще девять лет. Только в 1406 году, когда Витовт двинул свои войска на Псков, поставив под угрозу и Новгород, последний, нуждаясь в помощи Москвы, пошел на уступки и даже согласился принять московского наместника, в лице князя Константина, младшего брата Василия Дмитриевича. По мирному договору Двинская земля была возвращена Новгороду, но Вологда, Волок-Ламский и Бежецкий Верх навсегда отошли к Москве.
К началу XV века Москва и по величине, и по значению становится главным городом России и общепризнанным центром национального возрождения. Уровень ее благосостояния резко повысился, тяжесть татарского ига почти перестала ощущаться, и все это вместе взятое создало благодатную почву для культурного роста Москвы. После двухвекового застоя, вызванного страшными бедствиями, обрушившимися на Русскую землю, в народе снова просыпается интерес к просвещению, знанию и творчеству.
Появляются и множатся талантливые русские мастера и зодчие, воздвигающие в столице прекрасные здания и храмы; современник князя Василия Дмитриевича – великий живописец Андрей Рублев и его помощники, Прохор Городецкий и Даниил Черный, украшают эти храмы иконами и фресками замечательного художественного совершенства. Быстро возрастает число грамотных, переводится и размножается немало иностранных книг, главным образом, духовного содержания, но одновременно создается и ряд своих, русских литературных произведений, полных патриотизма и национальной гордости, причем многие из них достигают большого художественного мастерства.
Из таких литературных памятников времен княжения Василия Дмитриевича до нас дошли: «Сказание о Мамаевом побоище», «Задонщина», «Сказание о побоище великого князя Дмитрея Ивановича», «Слово о жизни и преставлении царя русского Дмитрея Ивановича», «Повесть о московском взятии от царя Тохтамыша», «Повесть о Темир-Аксаке», «Повесть о Митяе», «Хождение митрополита Пимена в Царьград», «Повесть о Колоцкой Богоматери», «Повесть о купце Дмитрие Басарге и о сыне его Борзомысле», «Сказание о Вавилоне граде», «Повесть о царевиче Петре Ордынском» и прекрасно написанные жизнеописания четырех святых: митрополитов Петра и Алексея, Сергия Радонежского и Стефана Пермского[28]. Помимо художественных достоинств, эти четыре «Жития» дают нам множество бытовых и исторических подробностей, весьма ценных для исследователя русской старины.
Интересно отметить, что все эти произведения написаны в Москве. Немного раньше, когда в литературном активе Москвы еще ничего не было, в Новгороде сложились прекрасные былины о Ваське Буслаеве и о богатом госте Садко, в Рязани была написана замечательная повесть об Евпатии Коловрате, и в Твери – «Песнь о Щелкане Дудентьевиче» и две повести о жизни и убиении татарами Тверских князей. Но теперь эти крупнейшие города не дают ничего нового, ограничиваясь лишь ведением местных летописных сводов. Это с полной очевидностью показывает, что именно в то время жизнь перенесла светоч русской культуры в Москву и что она стала центром притяжения и средоточия всех наиболее выдающихся русских людей эпохи.
ГЛАВА XV
«Солнцу свое дело светити лучами всю тварь, царя же добрыядетели есть миловать нищия и обидимыя».
Св. Иосиф Волоцкий, XV век.
До Москвы княжич Михаил добрался только к середине февраля, ибо снежные заносы и метели несколько раз задерживали его в пути.
Подъезжая к столице, он выслал вперед своего дворецкого, который заранее отыскал на Посаде большой постоялый двор, где на первое время могли поместиться все дворовые люди княжича вместе с обозом.
Но Михаил Иванович тут долго не задержался. Переспав ночь и немного отдохнув с дороги, наутро он оделся понарядней, приказал оседлать себе лучшего коня и отправился разыскивать старого своего знакомца, князя Семена Романовича Перемышльского, который приехал сюда вместе с другими бежавшими из Литвы князьями и уже полгода находился в Москве.
Усадьба князя Семена оказалась не в Кремле, где сначала искал ее Михаил, а в верхней части Великого Посада [29], возле монастыря Николы Старого. Обширные, но уже почерневшие от времени хоромы с резным крыльцом и с теремом наверху, стояли в передней части огромного, с добрую десятину, двора, обнесенного бревенчатым тыном высотой в полторы сажени. Сзади и с боков виднелось такое множество всевозможных служебных построек, – людских, амбаров, овинов, клетей, сараев, конюшен и еще невесть чего, – что все это более походило на небольшой укрепленный городок, чем на столичную усадьбу.
Полчаса спустя гость и хозяин уже сидели в темноватой, но богато убранной трапезной за ендовой крепкого меду.
– Стало быть и ты здесь, – говорил князь Семен, который был лет на десять старше своего собеседника. – Ну что ж, это добро. Чай не пожалеешь, что приехал. Не жалею и я. Уделов своих нам все равно больше не видать, а жить тут вольнее и краше, чем на Литве. Никто ни в дела твои, ни в душу не лезет, а за службу государь Василей Дмитриевич жалует щедро.
– Обскажи, Семен Романович, будь ласков, как он вас принял и кому что дал[30]– попросил княжич. – О том слухов у нас ходит столько, что не знаем, какому и верить.
– Принял он нас всех милостиво и обласкал, как братьев. А вот давал по-разному. Свидригайла, к примеру, пожаловали так, что тому сниться не могло. Вся Москва ахнула: дал ему в кормление бывшую столицу Руси, город Владимир, со всеми волостями и уездами, да сверх того еще Юрьев, Городец и половину Коломны! Ну, вестимо, Свидригайло ему помстился человеком бесценным, ведь он виднейший на Литве князь, прославленный воин и лютый враг Витовта. Только Василею Дмитриевичу проку от него не вышло, и Свидригайло знатно его отблагодарил: когда по осени подступил сюда Эдигей со своей ордой, он защищать Москву не схотел и ушел со всей дружиной обратно на Литву, да еще по пути дочиста ограбил город Серпухов!
– Экой разбойник, – воскликнул Михаил. – У нас поговаривали о том, что вышла у него размолвка с великим князем, но такого и помыслить никто не мог. Ну, а князь Нелюб как?
– Этого государь тоже не обидел: дал ему город Переяславль. Однако потом, когда бежал Свидригайло, Нелюба оттуда перевели во Ржеву, городок много похуже. Нелюб, видать, этим обижен и на Руси едва ли останется долго, если уже не ушел, помирившись с Витовтом. Был слух, что они о том переговаривались.
– Ну, а сыновья князя Патрикея прижились ли на Руси?
– Им князь великий дал изначально в кормление Волок-Ламский, а ныне пожаловал обоих боярским саном и богатыми поместьями. Эти у него в большой чести и, вестимо, тут останутся.
– Ежели так почтил государь князей литовской крови, то к вам, русским, был, наверно, и того милостивей
– А вот и нет, – сразу помрачнел князь Семен, и Михаил понял, что своим вопросом попал ему в самое больное место. – Правда, поместья он дал нам немалые, но все же похуже, чем Патрикеевым, и от Москвы подальше. Всех пожаловал покуда стольниками, одного лишь Звенигородского князя, Александра Федоровича, поставил воеводой, да вот к святкам удостоил меня окольничьим.
– А приема у московского государя долго ли ждут?
– Нас он принял сразу, ведь приехало тогда более десяти князей, все вместе, да еще тьму народу с собою привели. Но, верно, и тебя Василей Дмитриевич долго ждать не заставит, он в общении прост. Ты где остановился?
– На постоялом дворе, близь Тимофеевых ворот.
– Ну, это не дело. Переезжай ныне же ко мне и живи тут, покуда себе усадьбу не найдешь, либо не построишь. Я тебе рад.
– Спаси тебя Бог, Семен Романович, на ласковом слове. Только ведь я не один. Гляди, не стеснил бы тебя.
