Юсуф Дакмар опроверг обвинение со всем пылом, присущим негодяю, который в кои-то веки обвинен напрасно.
— Бородой Пророка и моей честью клянусь, что я не трогал твоего письма. И не знаю, где оно.
— Покажи мне бороду Пророка, — потребовал Джереми. — Покажи мне твою честь!
— Это речи безумца! Как я могу показать то или другое?
— Тогда как ты можешь клясться тем, что нельзя увидеть? Ты, отец легких слов и злых дел, отдай мне письмо!
Тогда Юсуф Дакмар воззвал ко мне, предположив, что я несу ответственность за Джереми.
— Вы видели, эфенди, не так ли? Я пытался ему помочь. Но тот, кто играет с кошкой, непременно пострадает от ее когтей. И вот теперь он обвиняет меня в краже. Я призываю вас в свидетели, что ничего не брал.
— Вы должны его простить, — ответил я. — Это очень важное письмо. Если его не найти, последствия могут быть бедственными.
— Клянусь Аллахом, оно будет найдено! — взорвался Джереми, обдав Юсуфа Дакмара еще более яростным взглядом. — Взгляните на его лицо! Взгляните на его недобрые глаза! Он явился сюда с целью шпионить за нами и украсть это письмо. Самое время испробовать на нем мою бритву. Клянусь не бородой Пророка или чьей-нибудь честью, но бритвой в моем носке, что письмо у него, и что я получу его обратно!
Если брошен такой вызов, отступать грех. Уверенный в своей невиновности, Юсуф Дакмар решил идти напролом. И принялся выворачивать свои карманы, раскладывая их содержимое на сидении на глазах у Джереми. Джереми наблюдал, как растерянный щенок, и хмурил лоб. Процесс занял немало времени, ибо сириец носил нечто вроде допотопного западного костюма с претензией на последнюю моду, а это подразумевало наличие всех карманов, какие только способен изобрести портной. Содержимое их включало кинжал и складной нож с длинным обоюдоострым лезвием, но конверта там не оказалось.
— Теперь ты доволен? — спросил сириец, выворачивая наизнанку два потайных кармана в подкладке жилета.
— Меньше, чем когда-либо! — отрезал Джереми. — Пока я не увижу тебя нагишом, я тебе не поверю.
Юсуф Дакмар вновь повернулся ко мне. Он был терпелив, как и подобает настоящему шпиону.
— Неужели я должен подвергнуться такому бесчестью? — воскликнул он. — Я должен раздеться?
— Клянусь Аллахом, если ты этого не сделаешь, я разрежу твою одежду бритвой! — объявил Джереми.
Тут мы подъехали к станции, и пришлось ждать, пока поезд не тронется. К этому времени Юсуф Дакмар принял решение. Пока поезд набирал скорость, он сбросил пиджак, жилет и начал расстегивать воротник. Все шло гладко, пока он не встал, чтобы стянуть штаны. Он ухватился за пояс обеими руками, и тут Джереми внезапно схватил его за локти и развернул лицом к себе. Письмо лицевой стороной вниз лежало на сидении, которое только что покинул сириец, — чуть выгнутое и смятое в доказательство того, что Юсуф Дакмар сидел на нем несколько минут.
В такой ситуации нет никакой разницы, намеревался человек снять штаны изначально или нет. Если он поддерживает их руками, то ни за что не разожмет пальцы в критический момент. То же самое происходит, когда ловят обезьян с помощью кувшина с узким горлом: насыпьте туда зерно, обезьяна просунет лапу внутрь, наберет полную горсть и попытается вытащить лапу, но кулак не проходит. Обезьяна может спастись, если бросит зерно, но никогда этого не сделает. Так же попался и Юсуф Дакмар. Он держал одной рукой свои брюки, а другой пытался высвободиться из хватки Джереми.
Ему было достаточно отпустить штаны, чтобы взять конверт и обнаружить, что это подделка, но ни за что не поступил бы так. Тем временем я схватил конверт и старательно убрал его в свой внутренний карман.
Юсуфа Дакмара охватили горечь и смятение. Но он не любил отступать. Теперь он точно знал, где письмо, и бросил на меня взгляд хищника. Впрочем, на его губах тут же появилась улыбка с претензией на учтивость.
— Рад, что вы нашли пропажу, — произнес он, застегивая штаны и вновь натягивая пиджак. — Этот ваш друг… или слуга… заставил меня поволноваться своими угрозами, иначе я гораздо быстрее нашел бы ваше письмо.
Тут снова вмешался Грим. Меньше всего ему хотелось, чтобы Юсуф Дакмар решил, что задача ему не по силам — тогда он, вероятно, попытался бы искать помощи в Хайфе. Джереми подразнил его, показав наживку; теперь требовалось небольшое поощрение. Пока наш противник не впал в отчаяние, нам бояться было нечего.
— Смысл задачи в решении, — он привел одну из расхожих пословиц, которыми сирийцы так любят сдабривать спор. — Письмо вернулось к владельцу. Теперь обвинитель должен извиниться, и мы можем приятно провести остаток путешествия.
Джереми последовал его совету.
— Выходит, внешность обманчива, — произнес он. — Ты уж больно похож на вора.
И принялся нас развлекать: достал бритву, открыл и начал перебрасывать с ладони на ладонь, делал вид, будто вот-вот выронит ее, но ловил, и всякий раз меньше, чем в дюйме от Юсуфа Дакмара. Потом он стал жонглировать: к бритве присоединились монеты, спичечные коробки, сигары и все, что попадалось под руку.
— Машалла! — вскричал, наконец, сириец, увернувшись от крутящейся в воздухе бритвы. По его лицу катился пот. — Где ты научился таким трюкам?
— Научился? — переспросил Джереми, продолжая жонглировать. — Я дервиш. Я рожден, а не обучен. Я могу летать по воздуху на пушечном ядре, и чего бы я ни пожелал, исполнится в следующую минуту. Взгляни, вот пиастр. Я желаю, чтобы у меня было двадцать пиастров. Что я делаю? Подбрасываю пиастр, он вертится… Ловлю… Слышишь? Ага, их двадцать! Сосчитай, если хочешь.
— Дервиш? Святой? Ты? Откуда ты?
— Я рожден во чреве Южного Ветра, — ответил Джереми. — Там, откуда я родом, в каждой раковине есть жемчужина, а золото попадается так часто, что скотине вставляют золотые зубы. Я могу одновременно говорить на трех языках и браниться на шести, курить серу, как табак, есть сардины, не открывая банки, и сдабривать свою пищу порохом. Я бывал всюду, видел все, слышал всякую ложь. И я нашел этого знатного эфенди в Иерусалиме. Он зовет себя Рэмсден, это слово происходит от названия существа, дающего шерсть. Что, в свой черед, обозначает также деньги. Он собирается поддержать Фейсала деньгами, и я намерен показать ему улицы Дамаска. Ты хочешь знать что-то еще?
— Поддержать Фейсала деньгами? Это интересно. Деньги, наверное, американские? Он, случайно, не американский банкир?
— Ничего случайного. Он отец определенности. Разве не дал он мне это письмо на хранение, и разве я не нашел для письма безопасное место между тобой и подушками? Да, это я его туда положил. Я честный человек, но у меня есть некоторые сомнения касательно этого малого. Рэмсден-эфенди нашел его где-то и нанял слугой, не спросив меня. Возможно, он честен. Только Аллах может читать в людских сердцах. Но лицо у него не такое честное, как у тебя, и когда придет день платежа, я спрячу свои деньги.
