Около церкви постоянно бродили нищие и собрать из них ватагу не составило бы труда, но тут? Где их взять тут?
Он просидел так несколько минут. Потом вскочил и пошел вперед. Он сам так недавно был язычником, что не успел забыть что церковь для язычника — кружало.
Из открытых дверей ближней корчмы воздух выносил запахи браги и пережаренного мяса. Около крыльца толпились разные дорожные люди. Они обстоятельно Их было около двадцати. Гаврила остановился поодаль, присматриваясь к ним выбирая попутчиков. Он не успел приглядеться, когда несколько человек поднялись и положив друг другу руки на плечи пошли прочь. Слепцы! Они проходили мимо него обдавая запахом пота, лежалого тряпья, пыльной дороги. Лохмотья хлестали по земле, поднимая облака пыли. Это было то, что нужно. Гаврила обогнал их и через минуту был около корчмы. Княжна и товарищи ждали его внизу. Гаврила сунул голову за дверь и крикнул.
— Быстро. Он сейчас будут тут.
Избор бросил мешок и выхватил меч. Гаврила увидел, что и его не так поняли и замахал руками.
— Слепцы идут! Пристроимся к ним.
Избор снова засунул меч в мешок и превратился в поселянина. Он оглядел Исина и княжну. Хазарин был похож на нищего. Грязи на нем, конечно, было поменьше, чем на странниках, но до ворот тот вполне мог успеть поваляться в пыли. Потом он посмотрел на Ирину. Ту тоже все было вроде…
— Светлые Боги! — ужаснувшись подумал Избор — Вот так так!
Княжна, хоть и была в грязных мужских лохмотьях, но никому не пришло в голову снять с нее украшения. Все это еще было на ней — и подвески, и странного вида ожерелье, и кольца.
— Ну что, княжна, жить хочешь? Жениха хочешь увидеть?
Она кивнула.
— Тогда снимай с себя все золото…
Княжна коснулась пальцами ожерелья.
— Это что, плата?
— Нет, княжна, это предосторожность. Тебе сейчас с нищими идти. А в своем наряде ты для них слишком хороша…
Ни слова не говоря он начал срывать с нее украшения время от времени поглядывая на Гаврилу. Тот выглядывал на улицу приплясывая от нетерпения. Княжна не сопротивлялась. Ее слегка трясло то ли от страха, то ли она отходила от пережитого ужаса.
— Не дрожи. Не одна пойдешь. Исин с тобой будет.
Избор не глядя срывая с нее кольца, повернул голову к Исину.
— Дойдете с ними до первой развилки и отцепитесь. Понял?
Исин закивал.
— Ну как, Гаврила?
— Давай. Они рядом.
Слепцы и увечные тянулись вереницей, положив руку на плечо впереди идущего. В несколько шагов Избор нагнал последнего и пошел рядом. Каждый второй из них хромал, опираясь на клюку, почти у каждого была повязка — то ли на голове, то ли на руке. Вокруг пахнуло застарелой грязью, потом. Мужик, к которому пристроился Избор, закрутил головой прислушиваясь к шагу и спросил.
— Что ж ты, мил человек рядом-то идешь? Или своего пути нет, что к слепцам примазался?
Избор молчал, выбирая в какое место в этой веренице лучше поставить княжну и хазарина.
— Али украсть чего хочешь? — переспросил мужик — Так у меня украсть нечего, да и грех это, красть у убогого…
Так и не ответив, Избор прошел вперед.
Первым шел могучего сложения старик. В стати его и походке были остатки силы, которая еще не совсем покинула это тело. Глаза его были завязаны черной тряпкой, но он шел уверенно, словно огромный посох в руке и впрямь заменял потерянные когда-то глаза. Следом за ним пускал слюни самый настоящий дурак. Одной рукой он держал репку, а другой ковырял в носу. Дурень был единственным зрячим среди юродивых.
Избор отстал и кивком показал Исину на предпоследнего нищего в цепочке. Тот шел не как все — положив руку на плече впередиидущему, а уцепившись за полу его армяка. Отличить женскую руку на своем плече от мужской сумел бы каждый слепец, и это было кстати. Исин кивнул в ответ и ловко подставил тому ногу.
Стройное пение раскололось как кувшин, и его осколки утонули в облаке пыли. Передние еще продолжали идти, а задние со стонами и оханьем повалились на землю.
— Стой — закричал старший — Стой! Нас меньше стало!
Юродивые встали, поджидая товарищей. Такое у них случалось не в первый раз, и каждый знал, что нужно делать. Страший, прислонившись к забору водил вокруг палкой, сбитые на землю копошились в пыли, пытаясь найти друг друга, а дурак продолжал ковырять в носу.
— Вот грешники — укорял он их — с утра вином пробавляетесь… Ждет вас за это Чернобогово царство!
— От голода это. — оправдывались юродивые с земли — От голода! Ноги не держат! Хлебца бы…
— В узде брюхо-то держи, борись с соблазном. А то жрешь-то хлеб, а сжираешь…
Под проповедь вожака юродивые стали сползаться на голос. Теперь все зависело от ловкости Исина. Хазарин не подвел. Проделал все так, словно всю жизнь этим занимался. Он, дождавшись, когда юродивый рядом с ним встанет на ноги, подставил ему свое плечо, княжна ухватилась за одежду рыжебородого и цепочка вновь связалась.
— Все тут? — зычно спросил старик.
— Все! — ответил последний.
— Ну, давай, Опря! Запевай.
Мужик заголосил, и вся цепочка двинулась вперед. Посохи, разом ударяя в пыльную землю, задали трескучий ритм, наложившийся на голоса. Избор и Гаврила пошли следом, вроде бы по своим делам.
Ввязываться вчетвером в нищенскую цепочку было опасно. Те всполошились бы. Слепые они ведь только слепые — не глухие. Да и самым сложным было вывести из города хазарина да княжну — искали-то именно их. С мешком на плечах Избор дошел до ворот. Гаврила, шедший по другой стороне улицы, остановился. Цепочка нищих под медленное заунывное пение подошла к воротами. Перед ними земля была устлана половинками бревен. Вожак почувствовал, что земля под ногами сменилась деревом и весело крикнул:
— Эй, дружиннички, дайте дорогу Божьим людьми… Ворота пошире открывай, а то на княжьих харчах такие морды себе отъели, что боюсь в ворота не пролезем….
Дружинники загоготали и отвалили другую створку. Среди них Избор увидел двух остроголовых. Они дернулись, было, но ветер поднял пыль и погнал ее к ним. Старший из дружинников положив руку на плечо сказал одному из них.
— Плюнь на них. Не видишь, что ли, что одни мужики идут?
Остроголовый все же сделал шаг и дружинник сказал с плохо скрытой насмешкой.
— Ну иди, иди. Ищи. Тебе своих вшей мало?
Он вдохнул, поморщился.
— Ишь как воняет… Словно через одного в выгребной яме ночевали.
Тень городской стены накрыла убогих. Избор перевел взгляд и увидел как Гаврила закусил губу. Рука Масленникова сжалась в кулак и дернулась вверх. Избор покачал головой и кулак разжался. Пока они смотрели друг на друга пропустили самое интересное — калики миновали ворота. Из-под их ног теперь летела пыль вольной дороги. Голос Опри не сдерживаемый стенами взлетел в небо и вернулся к ним птичьей теню.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
