Управляемый этой неведомой силой, трёхпалый выбирал себе участок леса и начинал носиться по нему от центра концентрическими кругами, вытесняя из участка всех его обитателей и безжалостно убивая замешкавшихся. Очистив себе таким образом зону, трёхпалый останавливался, ждал некоторое время, вслушиваясь в себя, и, не получив желанной команды, бросался бежать дальше, находил новый участок, и всё повторялось сначала.
Ярость, безумие, гнев сливались в невыносимую боль, становились с каждым часом всё сильнее, пронзительнее, казалось, тело вот-вот лопнет, разорвётся на тысячи маленьких яростных клочков.
И всё же эта боль, от которой нельзя было убежать, которая делалась всё нестерпимее, была одновременно и несказанно сладка, приятна трёхпалому, потому что обещала: Главное уже близко.
Трёхпалый делал третий круг, гоняясь за лисицей, которая никак не желала убраться с его участка, когда неожиданно натолкнулся на новый запах. Память тут же подсказала, что запах этот принадлежит чужим существам, недавно поселившимся на краю леса. Ещё он вспомнил, что пришельцы — единственные животные, которых и ему, трёхпалому, надо опасаться. Однако голос самосохранения сейчас звучал в нём совсем слабо, и трёхпалый его не услышал. Кроме того, жизнь для него теперь, ни собственная, ни чужая, не имела никакого значения. Как любое другое живое существо, пришелец в данный момент был потенциальным злом, которое нельзя оставлять на участке, где может свершиться Главное.
Чужак был крупнее лисы, а значит, опаснее; чужак прятался совсем рядом. Трёхпалый перешёл на новый след, уничтожил чужака и, не обращая внимания на грохот и удар в плечо, вырвавший кусок шкуры, бросился опять за лисой.
И вдруг почувствовал, что Главное произойдёт сейчас.
Ярость, свирепость, желание убивать внезапно исчезли. Трёхпалый остановился, тяжело водя боками от многочасовой гонки, трусцой подбежал к раскидистому кусту и, пятясь, чтобы как можно глубже спрятать в зарослях заднюю часть тела, улёгся под колючие ветки.
В этот момент пузырь холки, за последние дни заметно выросший и туго натянувший покрытую короткой рыжеватой щетиной кожу, разорвался с глухим щелчком, и трёхпалый ощутил величайшее блаженство: свершилось Главное!
Из-под треснувшей кожи десятками, а потом сотнями хлынули во все стороны крохотные червячки на коротких проворных ножках — личинки. Трёхпалый видел, как, уже нисколько не боясь его, из-за деревьев вынырнула лисица, которую он не успел убить, потратив время на чужака, и стала с жадностью пожирать личинок. Спрыгнула с ветки и остервенело заработала клювом птица, торопясь набить зоб. Неизвестно откуда появилась толстая, бурая, в зелёных пятнах змея и тоже присоединилась к пиршеству. Трёхпалого это больше уже не тревожило, он знал, что часть личинок обязательно спасётся, успев спрятаться в кустах, зарыться в землю, либо прогрызть себе ход под кору, или пробраться к реке и там нырнуть в ил. Из тех, кого не сожрут сегодня, половина погибнет позже. Но те личинки, которые успеют приспособиться к окружающим условиям, выживут и станут тапирами, муравьедами, лисами; из многих получатся насекомые; те, что сумеют окуклиться в речном иле, всплывут на поверхность уже яркими, крылатыми птицами.
А одна личинка, а может быть, даже несколько превратятся в прекрасных, сильных, длинноногих трёхпалых. И, как он, проживут десятки лет, не ведая страха сами и не вызывая страха у других. И если судьба изберёт их, как избрала его, своим орудием, то в них тоже однажды заговорит великий закон Жизни, и тогда они так же, как и он, заревут от нестерпимой сладкой боли и станут носиться по лесу, наводя ужас на его обитателей и вытаптывая всё живое на своих участках. А потом снова свершится Главное, и Жизнь возьмёт из них всё, что ей надо, и создаст тех, кто будет её достоин.
Из-за кустов вышли двое чужаков и остановились. Почуяв их запах, трёхпалый с трудом повернул голову и увидел, что они смотрят на него. Один из двуногих, с заросшим шерстью лицом, поднял к плечу продолговатый, похожий на палку предмет, и трёхпалый понял, что сейчас умрёт. Но ему не было страшно, он чувствовал, что жизнь всё равно уходит из него, а тем личинкам, что ещё не успели выползти из него, тепла и пищи под шкурой хватит, чтобы дозреть.
Спокойный сознанием того, что выполнил Главное, трёхпалый опустил голову и не видел, как второй двуногий протянул руку и отвёл в сторону блестящий предмет, который держал его спутник, как чужаки переглянулись, посмотрели ещё раз на него, потом повернулись и ушли обратно в лес.
Глава 10
«Сейчас он станет требовать у меня объяснений, — подумал Стас. — А что мне сказать? У него погиб друг, а я не дал ему отомстить…»
Но Грауфф ничего не спрашивал, он шёл позади Стаса и молчал, время от времени прокашливаясь, словно у него пересохло горло.
Стас испытывал странное, незнакомое чувство опустошённости. Будто вакуум, пустое бесцветное Ничто заполнило его мозг, леденящим инеем обметало изнутри живот и грудь, сделало ватными и непослушными мышцы.
Он знал, что в силах заставить себя сбросить оцепенение, стряхнуть вялость и апатию, но не мог отдать себе такой приказ — сделать первый шаг и перебороть пассивность.
События последних дней крутили его, словно он попал в середину катящегося с горы снежного кома. И, как влажный снег, ошибки налипали одна на другую, ком рос, разбухал, и ломать эту холодную обледеневшую корку становилось всё труднее.
Впрочем, надо быть честным перед самим собой, он не слишком противился ходу событий, позволил себя увлечь. И не заметил, как потерял контроль над происходящим.
Стас вдруг услышал, как гулко, ровно, рассылая кровь по здоровому, тренированному организму, стучит его сердце.
«А у Бурлаки больше не стучит», — подумал Стас. Ему представился подвижный, как круглый шарик ртути, розовощёкий завкосмопортом — с его анекдотами, забавными охотничьими историями, любовью к жизненным радостям, дозволенным и запретным. И тут же Стас вспомнил другую картину: словно в алых ягодах, забрызганный кровью куст, а в кусту, не упав, а полуповиснув на упругих ветвях, Бурлака, вернее, его почти обезглавленное тело.
Стас до боли в суставах стиснул кулак. Как, ну как он мог пуститься в эту бессмысленную погоню за трёхпалым? Как он, эколог, посмел взять на себя роль судьи и даже палача? Ещё не поздно было остановиться, когда Грауфф высказался против того, чтобы убивать трёхпалого. Но нет, ему надо было до конца доиграть свою роль, роль благородного покровителя Анторга, роль защитника планеты от взбесившегося зверя. Увидев убитого Бурлаку, Грауфф зарычал и бросился за трёхпалым, а Стас, словно оцепенев, стоял и смотрел. Потом спохватился и побежал следом, но что-то в нём уже произошло, словно со смертью Бурлаки в нём сломался какой-то дурацкий упрямый ограничитель, не дававший ему понять самого себя. Когда они подбегали к лёжке трёхпалого, Стас уже твёрдо знал, что уничтожить его они не имеют права, но ему потребовалась вся решимость и сила воли, чтобы сказать Грауффу «нет», не дать ему выстрелить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
