Пожиратели снов нередко пользовались услугами людей и чародеев, если те не хотели помнить свои сны. Кошмары и мучительные видения прошлого — сожаления о сделанном или упущенных возможностях — тоже неплохи на вкус, всегда напоминали Лунар горький шоколад.
Что случилось бы, не окажись рядом друзей? Яромил бы накормил ее собственными снами?
Бывший возлюбленный чудился ей болотом, с зеленой ряской и красивыми цветами, растущими из спокойной на вид воды. Но стоит сделать несколько шагов, как трясина утащит тебя на дно, и сколько ни трепыхайся, не отпустит. Лунар однажды удалось выбраться живой и невредимой, но в этот раз ей бы так не повезло.
* * *
В кухонном уголке не было ничего кроме трех старомодных посудных ящиков, кофеварки и стола на восемь персон. Обживая Логово, пожиратели снов надеялись, что когда-нибудь их будет больше, но в Столице насчитывалось не больше дюжины их сородичей, да и те не хотели иметь ничего общего с горсткой вчерашних подростков, которые понятия не имели, что делать со своей жизнью.
Лунар остановилась в дверях, размышляя, стоит ли присоединяться к Баю, сидевшему во главе стола в гордом одиночестве. В чашку он смотрел с плохо сдерживаемой ненавистью, словно кофе его чем-то обидел и не извинился.
С утра Бай всегда выглядел раздраженным, точно злился на весь мир, что приходилось из раза в раз подниматься с нагретой постели. Лунар наизусть знала все его привычки, ведь когда-то, еще до ее решения зарабатывать сомнительным способом, они были близки. Настолько, что порой было сложно различить, где заканчивается один и начинается другой. Связь, крепче дружеских уз, ближе кровного родства.
Бай не простил ее за то, что ушла, но помог, когда она нуждалась в нем больше всего. Это ли не знак, что у нее есть шанс наладить связь?
— Фильтр сдох, — кратко пояснил Бай, когда она переборола себя и села на место, которое всегда предназначалось ей и давно пустовало. — Будешь?
Она кивнула. Давний ритуал утреннего кофе был одной из тех вещей, по которым она скучала в тесных стенах собственной квартиры. Порой там было очень одиноко.
Друг потрошил дешевую и ненадежную кофеварку с такой решимостью, словно она была виновата во всех мировых проблемах, от глобального потепления до экономического кризиса. В пустое мусорное ведро полетел размокший, испорченный фильтр, молотые зерна с шорохом заняли свое место, и машина наконец загудела и затряслась.
Лунар с интересом принюхивалась, гадая — стоит ли в ящике еще “ее” кружка — красная, с веселым рождественским рисунком в виде имбирных пряников? У кружки был отколот кусочек, но острые края давно стерлись от частого использования.
Она получила ее в подарок на новый год, сразу после того, как Яромил снялся с места и свалил куда-то к черту на рога. Бай однажды вечером вернулся в Логово, сунул Лунар в руки сверток и буркнул: “Держи”.
Упаковочная бумага не соответствовала празднику, что-то цветочное и аляповатое, никаких гирлянд или елочных шаров. Но гораздо позже, когда боль и тоска по Яромилу отпустила, она поняла, что для Бая это был не просто подарок.
Друг всегда был тем, для кого действия значат больше слов. “Не трынди — делай” — говорил он частенько остальным, и сам следовал своему девизу. Заботу он проявлял так, что с первого взгляда и не распознаешь. Например, как сейчас — предложил кофе, будто бы вскользь. И тогда, с кружкой, это был его способ сказать: “я забочусь о тебе”, “ты дорога мне”, “прекращай размазывать сопли по дивану, на этом волшебном придурке жизнь не кончилась”.
— Пей, — приказал он, выставляя перед Лунар кружку, на три четверти заполненную черной водой с бежевой пенкой по краям. И кофе этот, крепкий и горький, впился в мозг острой шпилькой, напоминая ей об Орфее. И Косе.
Она пригубила, стараясь откровенно не морщиться. В Логове не водилось сахара, словно каждое утро пожиратели снов обрекали себя на бессмысленные страдания из чистого упрямства.
— Я не буду читать тебе нотации, — внезапно сказал Бай так тихо, что поначалу Лунар приняла его низкий голос за гудение первых машин за окном. — Но не могу не спросить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он замолчал, разглядывая четкие кофейные следы на столе, очень похожие на круги на полях, с единственной только разницей — их происхождение было доподлинно известно.
Внутри все сжалось. “Он знает”.
Лунар похолодела, с ужасом ожидая продолжения. “Он видел меня с Орфеем!” — панически забилось в висках, а в пустой, ноющей с похмелья голове крутилась сотня причин для оправдания, одна другой смехотворнее. Но…
Бай откашлялся и спросил с такой деликатностью, которая совсем не вязалась с его ершистым обликом и таким же колючим характером:
— Ты моришь себя голодом?
В его голосе, низком и вибрирующем, слышалась неподдельная тревога, граничащая с суеверным страхом. Лунар сделала неловкий глоток, и кофе пошел не в то горло.
Друг терпеливо — чудеса какие! — похлопал ее по спине, дожидаясь, пока пройдет приступ нервического кашля. И спросил снова, еще мягче:
— Правда пытаешься умереть?
— Правда считаешь, что если перефразировать, вопрос звучит иначе? — она покачала головой, игнорируя разлившееся под ребрами облегчение при мысли, что об Орфее Бай даже не подозревает.
— Уходишь от ответа, — цыкнул Бай, ни капли не удивленный.
Лунар просто не знала, что сказать. Она подобрала три десятка оправданий тому, что слишком близко знакома с магом Старшей Школы и оказалась совершенно не готова к допросу о своем желании жить.
Но тревога Бая основывалась отнюдь не только на заботе о ближнем: все они знали, что бывает с теми пожирателями снов, кто отказался от питания, добровольно или под принуждением.
Они видели, много лет назад, как пожиратель снов, доведенный голодом до отчаяния, помутился рассудком. И больше уже никогда не пришел в себя. Теперь Бай боялся, что Лунар по собственной глупости или из-за обстоятельств шагает по той же скользкой дорожке, в конце которой дожидается неизбежный финал — безумие.
— Нет, я не пытаюсь покончить с собой, — со вздохом призналась Лунар, закатывая глаза.
— Правда?
— Это совпадение. Идиотское совпадение. Я не собиралась делать…ничего подобного.
Бай вскинулся, собираясь сказать еще что-то обличающее, но в крохотном коридорчике, разделяющем спальни пожирателей снов, послышались шаркающие шаги. Кто-то из обитателей Логова выбрался из теплой кровати, потревоженный запахом крепкого кофе или голосами.
Сая, пошатываясь со сна, вошла в кухню и тут же схватилась за кофейник.
— Есть еще? — пробормотала, широко зевая. И тут же нахмурилась: — Есть хочу.
Тривиальное “есть хочу” отозвалось у Лунар ноющей болью в желудке. Как избавиться от чувства вины?
Она пыталась прогнать голод тайком, хотела оставить при себе маленькую тайну — жизнь без постоянного сверла под ребрами. И даже то, что ничего не вышло, не отменяет вопиющего эгоизма этого поступка — она не собиралась посвящать в эту тайну друзей.
Пока Бай, ворча и огрызаясь, варил Сае кофе — три порции, Лунар гипнотизировала часы на стене в форме лупоглазой совы, на чьем пузе стрелки всегда бежали быстрее, чем положено.
Орфей будет ждать ее в полдень, чтобы отправиться дальше на поиски Древнего-неДревнего, но если следом увяжется Бай или Аврора, будет худо.
— Как там твое свидание? — внезапно спросила Сая, и Лунар замерла, как зверь, попавший в прицел охотничьего ружья. Свидание?
Да, точно. Ее воображаемое свидание с несуществующим парнем.
— Неплохо, — пробормотала в ответ, заслоняя рот пузатой чашкой, точно дешевая керамика могла превратить неловкую ложь в чистейшую правду. Но в голове голове вспыхнула лампочка — вот он, ее единственный шанс улизнуть.
— Кстати говоря, — Лунар откашлялась, надеясь, что ее голос звучит буднично и непринужденно, — мы договорились встретиться сегодня. Мне уже пора идти.
Бай хмыкнул, но ничего не сказал. Лунар вознесла ему молчаливую благодарность — может же держать язык за зубами, когда нужно.
