подумал о том, как она гладила деревянный стол ранее, мое тело потеплело. — Еще раз спасибо, что позволил мне остаться на ночь.
Я скрестил руки на груди. — Без проблем.
Она посмотрела на Ксандера, потом на меня, ее глаза задержались на моих. — Ну… спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказал Ксандер.
Мы смотрели, как она исчезает на подъездной дорожке и за домом.
Затем мой брат повернулся ко мне и ткнул указательным пальцем в лицо. — Ты гребанный идиот.
Я всегда спал крепко — любой шум в доме разбудит меня, а при открытых окнах — и шум во дворе. Поэтому, услышав, как открывается и закрывается дверь квартиры в гараже, а затем шаги по наружной лестнице, я встал с кровати.
Выглянув из тени, я увидел, как Вероника, похожая на привидение в белой рубашке, едва прикрывающей ее задницу, спустилась по ступенькам и босиком направилась через лужайку во внутренний дворик. Присев на край одного из кресел “Адирондак”, она достала свой телефон. Она, казалось, собиралась отправить сообщение, затем положила телефон на край кострища и закрыла лицо руками. Мгновение спустя ее плечи начали вздрагивать, и я услышал тихие, жалобные всхлипывания.
— Бляяяять, — тихо простонал я. Нахмурившись, я потер больное плечо и перечислил все причины, по которым мне не следовало бы туда спускаться.
Она была не моей проблемой. Я не мог решить ее. Она была совершенно незнакомой. Я хорошо справлялся с плачущими детьми, но не со взрослыми. Ей было бы неловко, если бы она узнала, что я ее видел. Я буду сконфужен.
Но даже по мере того, как список увеличился, я обнаружил, что натягиваю футболку через голову и серые спортивные штаны. Взглянув на свои волосы в зеркало над комодом, я увидел, что они довольно сильно торчат с одной стороны, поэтому, выйдя из комнаты, я схватил кепку и надел ее.
По пути во двор я вытащил горсть салфеток из коробки на кухонном столе. Когда я открыл заднюю дверь, она испуганно обернулась.
— О! — сказала она, лихорадочно вытирая слезы. — Мне очень жаль. Я тебя разбудила?
— Я чутко сплю, и окна открыты. — я опустился в кресло рядом с ней. — Однако нам следует вести себя тихо, чтобы не разбудить детей.
— Конечно, — прошептала она. — Прости.
Я протянул салфетки. — Вот.
— О. Спасибо. — в ее голосе прозвучало удивление. Наши пальцы соприкоснулись, когда она взяла их из моей руки, и я тут же отдернул свои, почувствовав тепло, пробежавшее вверх по моей руке.
Она вытерла слезы и высморкалась, пока я пытался не смотреть на эти длинные голые ноги в лунном свете. Сверчки стрекотали, и теплый ветерок шелестел листьями красного дуба на лужайке за домом.
— Ты в порядке? — спросил я.
— Да. Но также и нет.
— У тебя был тяжелый день.
— Да.
— Слушай, мне очень жаль за собеседование. Я не хотел показаться грубым. Просто не люблю сюрпризы, а Мейбл вроде как подкинула тебя мне. Честно говоря, я не уверен, что нанял бы кого-то незнакомого жить здесь и заботиться о моих детях, независимо от того, квалифицирован он или нет.
— Дело не в этом.
Я посмотрел на нее. — Дело в парне?
— Нет. — она прижала колени к груди, поставив босые ноги на край кресла. — Я потеряла маму прошлым летом, и мне кажется, что это снова и снова ударяет по мне. Я просто чувствую себя очень одинокой.
Я потер затылок, но в груди тоже что-то сжалось. — Мне очень жаль.
— Спасибо. Мы были близки — когда я росла, нас было только двое. Она так много работала, чтобы обеспечить мне хорошую жизнь. Днем она убиралась в дома, а ночью работала официанткой. Наверное, половина ее зарплаты уходила на няню для меня, пока я не стала достаточно взрослой, чтобы быть самостоятельной. Потом все ее деньги уходили на мое обучение танцам. Она также убирала студию и шила костюмы, чтобы я могла оплачивать обучение.
— У вас не было других родственников?
Она покачала головой. — Я бы хотела. Моя мама забеременела мной, когда ей было восемнадцать, и парень сбежал, когда она рассказала ему. Она попросила помощи у своих родителей, но они были очень религиозны и сказали ей, что она согрешила и опозорила себя и свою семью.
— Значит, ты никогда не встречались с отцом? — для меня это было непостижимо — бросить собственного ребенка.
— Никогда. И не хочу. — она сделала паузу. — Однажды я встретила своих бабушку и дедушку.
— Родителей твоей матери?
Она кивнула. — Моя мама однажды взяла меня с собой к ним на ферму, когда мне было четыре года. Думаю, она надеялась, что прошло достаточно времени, чтобы они стали более снисходительными. Или, может, надеялась, что они увидят меня и почувствуют какую-то инстинктивную любовь, но… этого не произошло.
Я попытался представить себе это — быть отвергнутым собственными бабушкой и дедушкой, прямо там, лицом к лицу. — Это… это тяжело.
— Я помню, как сидела в гостиной с их собакой и слушала, как они ругаются с моей мамой на кухне. Помню, как испугалась и услышала много слов, которых не понимала. Они казались такими злыми на нее.
— Мне жаль. — трудно было не сравнить ее опыт с моим. Когда я рассказал отцу о близнецах и о том, что собираюсь растить их один, он гордился мной. Никто не ставил под сомнение мое решение, не осуждал ни меня, ни Сансу. Он действительно был рад стать дедушкой.
— В конце концов мама пришла в гостиную и забрала меня, — продолжила Вероника. — Она схватила меня за руку, и мы вышли. Я больше никогда их не видела. Ни поздравительных открыток на день рождения, ни подарков на Рождество, ничего.
— Похоже, вам было лучше без них.
— После этого мы пошли и купили мороженое. У меня было ванильное с радужной посыпкой.
Я посмотрел на нее, и вдруг она показалась мне такой юной, ее подбородок покоился на коленях, а глаза светились в темноте. — Ты на самом деле помнишь, какой вкус был у тебя в тот день?
— Он всегда был моим любимым. Он и сейчас остается таким.
Я медленно кивнул, отчасти жалея, что не могу прямо сию секунду купить ей ванильное мороженое с радужной посыпкой.
Она вздохнула. — Держу пари, в этом городе есть отличное кафе-мороженое
— Несколько, — подтвердил я. — гавань Вишневого Дерева — отличное место для тех, у кого есть парусник и кто любит сладкое.
— Мне даже не удалось увидеть гавань. Или съесть сливочную помадку.
— Тебе стоит попробовать перед отъездом.
— А
