А когда я вернулась в комнату, он забился в самый дальний угол дивана — чтобы мы не очутились слишком близко друг к другу. Вот и начинали мы так же — на разных концах моего дивана. Но тогда между нами искры проскакивали, а теперь разделял вакуум.
— Виктория, — заговорил Дэн. — Ты мне по-прежнему нравишься. И ты для меня многое значишь. Да.
— Ну-ка, еще раз. Я тебе по-прежнему нравлюсь? — Он кивнул. — Так, значит, я тебе нравлюсь. Я только тобой и жила, а получила вот что — НРАВЛЮСЬ! Так нравлюсь, что ты снова хочешь меня видеть?
— Ты же знаешь, что ничего у нас не получится.
— Значит, нравлюсь до смерти, но у нас ничего не получится. И долго ты эту мудрость постигал?
Дэн встал, и несколько кошмарных мгновений я думала, что он уйдет, — но он только принес стакан воды, один стакан.
— Я лишь хотела, чтобы ты не рвал наши отношения в мой день рождения. Вот и все.
— Когда-то же это должно было случиться.
— Почему?
— Потому что… И зачем ты все время возвращаешься к этому? Ты не совсем подходишь мне. Я не совсем подхожу тебе. Тогда какой смысл?
— Ты-то мне как раз подходишь.
— Да, и ты выкидываешь свои таблетки и стараешься забеременеть. — Дэн покачал головой, машинально разглядывая красное пятно от вина на ковре — его оставила Хилари еще в прошлом году. — Я с тобой об этом никогда не говорил, — произнес он. — А надо было.
— Помогло бы?
— Да, помогло бы покончить со всем этим. Но ничего бы не изменило. Так что выброси из головы. Наши отношения рухнули вовсе не потому, что тебя осенила гениальная мысль тайком забеременеть.
— А почему же тогда?
— Подумай сама. Да, в конце концов ты так и не забеременела, ну а если бы удалось — что тогда?
— Ну, говори.
— Чего ты ожидала?
— Не знаю.
Последние недели собственная квартира казалась мне такой одинокой, в ней было так тихо, когда я возвращалась с работы, и так серо, мрачно и пусто, когда просыпалась среди ночи. Но никогда я не радовалась, что живу одна, больше, чем в тот раз. Это был самый безнадежно личный разговор, какой только происходил в моей жизни.
— Я хотела от тебя ребенка.
Дэн не ответил ни слова — просто встал и принес мне салфетки из спальни — из спальни, где нет блондинов, а есть только кавардак и его фотография на дверце гардероба, фотография, снять которую у меня не поднялась рука.
— Вот, вытри нос.
Нос я вытерла, но заодно размазала зеленоватый корректор из парфюмерного магазина. И внезапно поняла, как смотрюсь со стороны. Непривычно рыжие волосы, торчащие мокрыми перьями, красные глаза, багрово-зеленая физиономия.
— Договаривай. Что, если бы я забеременела?
— Ты не забеременела. Так что и говорить не о чем.
— Нет, все-таки, — упорствовала я.
— Тогда — по твоему усмотрению.
— Но ты бы согласился?
— Без вопросов, — ответил Дэн. — Только вот что я тебе скажу. То, что я не пылал прежней страстью, — это же было ясно! А ты и считаться не стала. Ты что же, думаешь — ребенок — это так, вроде улицы с односторонним движением?
И вот теперь настал его черед вытирать глаза. Честно скажу: за все то время, что я знала Дэниэла Хоукера, такое я видела впервые.
Как-то я видела мамашу с сыном в женском туалете. Он был еще в том возрасте, когда мать может захватить его в чисто дамское заведение. Мальчик обливался слезами, а мамаша отрывала все новые и новые куски туалетной бумаги и вытирала ему лицо. Сначала она твердила: «Ну, не плачь», потом: «Натан, успокойся!» и наконец: «А ну прекрати, ты уже большой!» Если бы она его ударила, я бы что-нибудь сказала, но она ничего такого не сделала, так что я просто высушила руки и вышла оттуда с ощущением, что постигла кое-что новое.
«Парни не плачут», — пел Роберт Смит на моих старых записях «Кью». Но сейчас я видела доказательство обратного.
— Извини, Дэн.
— Все в порядке. Тебе просто нужен мужчина, который захочет завести с тобой ребенка.
— И это не ты, — услышала я свой собственный голос.
— И это не я.
Наши души, наверное, сейчас напоминали лаву. И так же клокотали. Так мы и сидели по-дурацки целую вечность — не касаясь друг друга, даже не обмениваясь взглядами, — просто смотрели на стены, на подушки, книги на полках (некоторые из них он и подарил).
— Ладно… — Он улыбнулся. Опять эта добрая улыбка. Эта треклятая симпатия, означающая, что на любви раз и навсегда поставлен крест.
Я поднялась и пошла ставить чайник.
— Я не буду.
На кухне Дэн подошел ко мне и крепко прижал к себе. Потом поцеловал в макушку, сказал «счастливо», и… и все. Ничто не кончено, пока не кончено, спасибо, Ленни Кравиц, — а сейчас именно это и произошло.
Он сел в машину, и я вслушивалась в знакомое, раскатистое рычание «ровера», пока оно не смолкло навсегда. Ну, не то чтобы совсем навсегда — мы же и в 2020 году останемся друзьями, и Татуированная Адвокатиха к тому времени выйдет замуж за судью, а сам он обзаведется женушкой-перчиком. Я все это знаю. Знаю. Но сейчас мне хотелось дать волю отчаянию. Самое время.
Глава одиннадцатая
Кто-то мне рассказывал, что когда акула откусывает тебе ногу, ты ничего не чувствуешь. Разве что рывок — а вовсе не боль, — когда акульи зубы впиваются в твою плоть. Кажется, так проявляется доброта природы. Потому мне и понадобилось всего два дня, чтобы прийти в себя после разговора с Дэном.
Сначала был Жестокий Сон. Ну вы знаете. Голова покоится на его плече, тебе тепло, и ты влюблена, и вот ты просыпаешься и понимаешь, что все это бред, а потом смотришься в зеркало и обнаруживаешь мешки под глазами и понимаешь — ты все так же одинока.
А потом свершилось чудо. Поначалу я пребывала в каком-то оцепенении, но когда проснулась в пятницу утром, Дэн уже не был для меня проблемой. Умыться — вот это была проблема. Отсутствие чистых и мало-мальски пригодных черных колготок — вот проблема, а Дэн — нет.
Как утопающие, у которых начинаются галлюцинации, или жертвы акул, чувствующие только слабый рывок, я избежала худшего. Я даже не стала глотать прозак. Все, о чем я могла думать, выковыривая пару колготок из корзины для белья, — это секс с Лаймом. Бесцельный, ни к чему не обязывающий секс. Всего лишь способ убить время. Как трогательно — а я еще просила не торопиться. Неделю назад я утверждала, что ничего подобного не хочу.
Я даже попыталась мысленно раздеть Лайма, хотя никогда не понимала, как это делается. Ну, знаете, «он раздевал ее глазами». В общем, у меня не получилось. Я добралась до Лаймовой макушки, бачков (вот что в нем особенно нравится Кайли) и замшевой куртки, и на этом дело застопорилось. Мужчины — это такая загадка. Волосатая у него грудь или нет? А ноги? Ну и, понятно, центральная часть. Неизведанные далекие края, как выражается Хилари. Как прикажете быть с этим? Разве я могу угадать, как там все выглядит? Нет, лучше и не пытаться.
Вообще-то, когда я думала о сексе с Лаймом, мысли мои больше напоминали плохо смонтированный фильм. Я воображала его руки, блуждающие там и тут, представляла, что он мог бы говорить при этом, и мне даже смутно рисовались его красные боксерские трусы — и все. Я представляла его глаза, напоминающие начинку «Марса», и улыбку — губительную! — но дальше дело не двигалось.
Но, как бы там ни было, в случае необходимости это плохо срежиссированное кино позволит мне продержаться следующие несколько месяцев. Если жизнь покажется слишком унылой, я всегда смогу прокрутить его.
Забавно, как женщины запасаются к одинокой жизни. Примерно так же запасались провизией исследователи в викторианскую эпоху. Если мне удастся развить эту фантазию с Лаймом, она будет выручать меня всю неделю. А на выходные можно запастись фантазией пограндиознее. А если и это не поможет, сбегу на Аляску — кто-то мне говорил, что там на каждую одинокую женщину приходится восемнадцать мужчин.
Обо всем этом я думала, пока сушила феном колготки. И мыслей этих оказалось достаточно, чтобы я принялась подпевать Элвису Костелло, которого опять крутил Билл наверху. В конце концов, все обстояло не так уж плохо. Воображаемый секс с Лаймом. Ноль эмоций по поводу Дэна и Татуированной. «Верна моя цель», — разливался наверху Элвис Костелло. И я действительно чувствовала себя легко и беззаботно.
А потом заглянула в почтовый ящик и чуть не умерла на месте.
От кого: [email protected]
Кому: [email protected]
Тема: Развратные выходные
Дорогая Виктория. Да или нет (пожалуйста, обведи кружочком).
Лайм.
Секс с Лаймом! Да! II est un miracle![8] Теперь я понимала, что чувствовал рехнувшийся на бейсболе Джейми Стритон, когда выигрывала его команда. Я вскидывала кулаки. Кажется, даже гикала. Потом натянула еще мокрые колготки, и они поехали до самого колена, а затем и вовсе разорвались.
