Ехали долго. Где-то в пути налетел немецкий бомбардировщик. Поезд остановился, все выскочили из вагонов, рассыпались по полю, укрылись за кочками и буграми. Сбросив несколько бомб, самолет улетел, не причинив нам никакого вреда. Поезд тронулся дальше.
Наконец прибыли в Минск. Здесь нам предстояло переформирование. Девчата разъезжались по разным фронтам, мы прощались. Очень тяжелым получилось прощание с Валей… Нет, никакого предчувствия не было, просто нам хотелось поехать на фронт вместе, но мы ничего не предприняли для этого и теперь запоздало каялись друг перед другом.
Я со своим отделением направлялась на 3-й Белорусский фронт, которым командовал генерал армии И. Д. Черняховский, самый молодой командующий. Его очень любили в войсках, и, когда в марте 1945 года он погиб, все переживали — и командиры, и рядовые солдаты.
Снова погрузились в вагоны. Сначала привезли нас в Каунас, а оттуда — в Сувалки, это уже на границе с Восточной Пруссией. Здесь располагался запасной полк 31-й армии, в составе которой нам предстояло воевать. Нас встретил майор, упитанный, розовощекий, одетый в белоснежный полушубок с поднятым воротником. Прошелся перед строем, критически разглядывая нас. «Ну, — спрашивает, — зачем вы приехали, воевать или…» Вопрос за него завершила неисправимая матерщинница Саша Хайдукова: «б…вать?»
Вот такой прием оказали нам. Всем стало обидно.
Из запасного полка отправились дальше, в 88-ю дивизию. Из дивизии за нами прислали очень старый, дребезжащий на ходу грузовик с открытым кузовом и без скамеек. Погрузились, уселись прямо на голое днище. Стоял холод, вся дорога была в рытвинах и ухабах, трясло невероятно. Я умудрилась усесться около самой водительской кабины, поэтому постоянно ударялась об нее спиной. Несмотря на холод и неудобства, я думала только о том, чтобы в этой тесноте и тряске не ударить обо что-нибудь винтовку, и всю дорогу держала ее обеими руками почти на весу. Вконец измученные длительной поездкой на этом рыдване, называвшемся грузовиком, мы прибыли в дивизию и с облегчением вздохнули: все-таки добрались.
Но оказалось, что рано радовались, на этом наше путешествие не закончилось. Только мы расслабились, как нас опять подняли и отправили дальше. Пункт назначения — 611-й стрелковый полк. Это был заслуженный полк, он воевал почти с начала войны, прошел с боями всю Центральную Россию и Белоруссию. Были на его счету и крупные победы, были и поражения. Полк награжден орденом, неоднократно получал благодарности от Верховного главнокомандующего И. В. Сталина за успешные военные операции. Так что мы прибыли в героический полк, прошедший большой боевой путь, и очень этим гордились.
Помню, был необыкновенно ясный и солнечный день, когда мы прибыли к месту назначения. Встретили нас приветливо, но и с некоторой долей скепсиса: девчонок привезли… Нас разместили на приличном расстоянии от передовой в маленьком двухэтажном домике. Едва мы начали устраиваться в своем новом жилище, как вдруг со стороны немцев раздался усиленный репродуктором голос: «Маша, иди к нам! Иди к нам, Маруся!» Это было так неожиданно, а голос раздавался так близко, что стало страшно. Но главное, что мы ведь только появились, даже вещи не успели разобрать, а они уже знали о нашем приезде. Как? Откуда?
Немцы вскоре прекратили этот психологический наскок, мы успокоились. Принесли обед. Предвкушая удовольствие от горячего супа, которого мы давно не видели, быстренько разобрали котелки и приступили к еде. В это время начался минометный обстрел. От страха бросили все, в том числе и котелки с супом, и винтовки, кинулись в подвал прятаться. Потом доедали уже остывший суп и проклинали немцев. Было неловко, что бросили оружие. Впоследствии такое ни разу не повторилось. Солдаты же смеялись, говорили, что немцы специально устроили такой салют в честь нашего прибытия на фронт.
В это время полк находился в обороне. Боев не было, иногда только немцы обстреливали наши позиции, мы отвечали тем же. Обменивались редкими «визитами» и разведчики. Тем не менее оборона была плотной, солдаты постоянно находились в полной боевой готовности, круглосуточно несли боевое дежурство в окопах.
В один из первых же дней мы начали знакомиться с линией обороны — и нашей, и немецкой. На передовую ходили по несколько человек, я попала в первую группу. Нам выдали белые маскировочные костюмы — широченные штаны и кофты-балахоны с капюшонами. В сопровождающие дали молоденького офицера довольно мрачного вида. Девчонки разочарованно смотрели на него: очень уж молод. Мы сами были молоды, и нам хотелось, чтобы нашим наставником стал человек опытный, бывалый фронтовик. Но когда этот молодой офицер будто невзначай расстегнул шинель, все увидели у него на груди настоящий «иконостас» из орденов и медалей. Это несколько примирило нас с ним. Пока мы собирались под присмотром командира взвода, офицер довольно скептически взирал на нас, будто сомневаясь, что мы на что-то способны.
Наконец сборы завершены, мы вышли на улицу. Я невольно зажмурилась: небо не по-зимнему ясное, солнце буквально слепит, выпавший ночью снег сверкает миллионами звездочек. Просто сказка, не верилось даже, что такая красота и фронт могут существовать рядом…
Направились к передовой, впереди шел прикрепленный к нам командир, за ним гуськом тянулись мы. Девчата старательно делали вид, что им все нипочем. У меня, честно говоря, душа была где-то в пятках, но я тоже старательно скрывала свой страх.
Не успели дойти до передовой, как начался минометный обстрел со стороны немцев. Звук летящих мин просто ужасный, какой-то свистящий, чавкающий, от этого звука холод по спине пошел. Не раздумывая долго, повалились в снег. Кончился обстрел, поднялись, отряхнулись. Смотрим, а наш спутник стоит с невозмутимым видом. Нам он ничего не сказал. Пошли дальше, слышим — опять мины летят, при этом мне, например, казалось, что каждая мина летит прямо в меня. Снова падаем в снег. И так несколько раз. И каждый раз, поднимаясь, видели стоявшего с невозмутимым видом офицера. Нам казалось, что, в отличие от нас, он просто не боится, поэтому и держится спокойно, уверенно. Мы чувствовали себя неловко, но нашего провожатого ни о чем не спрашивали: зачем спрашивать, и так ясно, что он смелый человек, вот и не «кланяется» противным минам. Однако все оказалось не так. Наглядевшись на нас, в ужасе падающих в снег, офицер, наконец, объяснил, что нам нечего бояться, что мины летят в стороне от нас. И показал, куда они падают. Это было далеко, даже очень далеко. Позднее мы научились по звуку различать, куда летят снаряды или мины, а первое время «кланялись» всему летящему и свистящему, что могло принести с собой смерть.
И вот мы на передовой. Длинная, глубиной почти в человеческий рост, траншея, повсюду оборудованы огневые точки и наблюдательные пункты, от траншеи в тыл ведут такие же глубокие ходы сообщения. Между нашими и немецкими позициями — нейтральная полоса. А немцы — вот они, почти рядом, их хорошо видно через оптический прицел винтовки. Иногда над бруствером проплывет каска — в одну, в другую сторону. По вечерам слышно, как на стороне противника поют, играют на губных гармошках. Там шла своя жизнь.
Сложно описать, что я испытала, впервые попав на передовые позиции. Это и некоторое возбуждение, приподнятость, но и неуверенность, и ожидание чего-то необычного, и страх, конечно. Тогда, на первых порах, я, например, испытывала страх больше не перед немцами, а оттого, что точило меня сомнение: вдруг не сумею, не справлюсь, оплошаю, стану посмешищем. Настоящий страх перед врагом пришел позднее, когда мы вплотную столкнулись с ним, начали ходить на задания, участвовать в боевых действиях. Но постепенно удалось преодолеть все сомнения и страхи. Правильнее сказать, мы научились как бы отрешаться от страха, не позволять ему угнетать наши чувства и волю, лишать способности четко мыслить и осознанно действовать.
Очень часто мне приходилось слышать вопрос, страшно ли на войне. Мне этот вопрос кажется неправомерным. Любой нормальный человек любит жизнь и дорожит ею. Что же касается войны, то я согласна с Юлией Друниной:
Кто говорит, что на войне не страшно,Тот ничего не знает о войне.
Я очень люблю эту поэтессу, ее военные стихи. Женщина, безусловно, сильная, мужественная, прошедшая всю войну, она в ноябре 1991 года покончила жизнь самоубийством. Не могла пережить того, что творили «реформаторы» со страной и ее народом. И от чувства собственного бессилия, от невозможности как-то повлиять на события она покончила с собой… В предсмертном стихотворении Юлия Друнина написала:
Как летит под откос Россия,Не могу, не хочу смотреть.
…В тот памятный зимний день 1944 года мы впервые вышли на передовую. Нам показали огневые точки противника, познакомили с режимом жизни немцев, который соблюдался ими неукоснительно; показали наиболее опасные участки, чаще всего простреливаемые немцами; поведали о том, что совсем недавно на той стороне тоже появился снайпер.
