– Андрюха! – взревел тот и обнял Подберезского.
– Нельзя – через порог, – Андрюха перетащил Мишаню на свою территорию и тут уж принялся мять.
Комбат стоял в стороне, на время забытый друзьями, и радостно улыбался, думая при этом:
«Старая дружба не проходит, она словно хроническая болезнь. Можно ходить годами, не вспоминая о ней, а прижмет, и поймешь, ничего важнее в жизни нет».
– Батяня, ты почему не позвонил, не сказал мне?
.
– До тебя дозвонишься, – ухмыльнулся Рублев, пожимая Подберезскому руку.
И это эмоциональное рукопожатие по сравнению с бурей чувств, проявленных Мишаней, казалось верхом спокойствия.
– Ах, да, меня дома не было, – Андрюха отвел взгляд, потому как Комбат по глазам понимал, врет он или говорит правду.
– Чего тут гадать, – предложил Мишаня, – к тебе ехали, тебя и застали, – и он извлек из кармана две бутылки водки. – Комбат сказал, что закусь у тебя найдется.
– У меня и выпить навалом, – широким жестом Андрюха показал на бар, где в закрытом на ключ холодильнике со стеклянной дверцей громоздились бутылки с выпивкой.
Дверь закрыли. Комбат по-хозяйски уселся за один из столиков, придвинул к себе половинку гранаты, старательно промытую барменом, и закурил.
– Андрюха, это ж сколько вы с Мишаней не виделись?
Андрей задумался. Получалось, что три года. Но признаваться в этом не хотелось. Что за друзья, которые не видятся годами?
– Долго, – произнес он.
– Значит, за встречу не грех и выпить. Подберезский вернулся из-за стойки с тремя насухо протертыми высокими стаканами и минералкой в двухлитровой пластиковой бутылке, которую зажал под мышкой. Из закуски он поставил глубокую тарелку с салатом, порезанное вяленое мясо и вазу с солеными орешками.
– Посмотри, какой Мишаня крутой стал! – Комбат был горд за Порубова.
– Бывают и круче, – безразлично заметил Подберезский. – Мне Мишаня дорог не костюмами и деньгами, а тем, что он меня из-под огня вынес, когда другие боялись голову из-за камней высунуть.
– Ну, ты и скажешь, боялись! – обиделся Комбат. – Среди моих ребят таких один-два и обчелся. Трусы у меня не задерживались.
– Можно подумать, я не боялся, – вставил Мишаня, – каждому страшно под пули голову совать. Я сам настоял, чтобы Комбат меня отпустил, желающих хватало.
– Когда я на солнцепеке лежал, мордой в камень уткнувшись, я совсем по-другому на мир смотрел.
Мишаня с непониманием смотрел на пустой стакан перед собой. По его разумению разливать водку являлось привилегией хозяина.
– Андрюха, в кои веки мы с тобой встретились!
Подберезский легко подхватил бутылку с водкой, свинтил пробку, налил в два стакана. Себе наливать медлил, его рука остановилась на полдороге с наклоненной бутылкой. Жидкость доходила почти до самого среза горлышка, чуть-чуть наклони и польется. Подберезский был в замешательстве. Предстоящая встреча с Бахрушиным требовала оставаться трезвым, как стеклышко, да и с женщинами он предпочитал совершать забавы на трезвую голову.
– Чего засомневался? – усмехнулся Комбат, не узнавая своего бывшего подчиненного, одного из немногих, умевшего пить наравне с ним самим.
– Нельзя мне сегодня, – через силу проговорил Андрюха и налил вместо водки минералку.
Мишаня вновь присвистнул, тут же спохватился и сплюнул через левое плечо.
– Так не пойдет, – твердо сказал он.
– Погоди, Мишаня, а вдруг у человека появилась веская причина?
– Ты что, закодировался?
Подберезский отрицательно мотнул головой.
– Заболел? – предположил Рублев. Подберезский вновь мотнул головой, но уже не так убежденно.
– Точно, заболел. Небось, антибиотики пьет? – подколол друга Мишаня Порубов. – Как они там называются… – он несколько раз щелкнул пальцами, пытаясь вызвать из памяти название антибиотика, – трихопол.
– Да, все болезни – от старости, – проговорил Комбат, – и только венерические – от удовольствия. Где ты эту дрянь поймал? – Не в этом дело, – отводя взгляд, проговорил Андрей Подберезский и сжал в пальцах стакан.
– Не хочешь, не говори, – Комбат и Порубов переглянулись. – Странный ты, Андрюха, темнишь чего-то.
Подберезский зло выплеснул минералку на бетонный пол и налил на дно водки, чуть-чуть, в полмизинца.
– Если антибиотики пьешь, тебе и столько нельзя.
– Я же сказал, что здоров, – сильней разозлился Андрюха.
– Ну что ж, за встречу, – осторожно предложил Рублев и, боясь разбить стакан из тонкого стекла, чокнулся с Подберезским. – У нас в Москве неплохая команда сложилась, – закусив выпивку, принялся рассказывать Порубову Комбат, – я, Андрюха и полковник из ГРУ. Ты его, Андрюха, давно видел?
– Недавно.
– Как он?
– Неплохо, – односложно отвечал Подберезский, понимая, что Бахрушин не одобрит присутствие в тире Порубова.
«Как их отсюда выпроводить, – напряженно думал Андрей, – чтобы не обиделись?»
Без санкции Бахрушина он не мог взять на себя ответственность рассказать Комбату и Михаилу Порубову правду.
– Еще не женился? – Комбат подмигнул Под-березскому.
– За пару дней такие дела не делаются.
– У тебя на лице, Андрюха, написано, что у тебя появилась постоянная женщина.
– С чего ты, Борис Иванович, взял?
– Одеваться дорого и со вкусом стал, одеколоном от тебя хорошим пахнет, бреешься теперь не с утра, а с вечера.
Андрюха машинально взялся рукой за щеку. Точно, он побрился совсем недавно.
– Если один спать ложишься, то к чему с вечера бриться?
Комбат и Порубов рассмеялись.
– Вычислил тебя Батяня, – Порубов засыпал в рот пригоршню орешков и повернулся к Рублеву вместе со стулом. – У него свидание сегодня. Как бы хороши друзья ни были, а женщину на них он не променяет. Ты нам, Андрюха, честно скажи, когда она к тебе придет, чтобы мы успели смотаться.
– Бросьте, все это выдумки, – сказал Андрей, но по его лицу было видно: все предположения Комбата – чистая правда.
– Как это я сразу не догадался? – Борис Иванович рассматривал этикетку на водочной бутылке. – Всех сотрудников из тира выпроводил, дверь не сразу открыл, выбрит, надушен, рубашка светлая…
– И выглаженная, – вставил Порубов.
– Нет, парировалКомбат, легкомысленная.
Глава 5
Тем временем полковник ГРУ Бахрушин остановил машину возле гастронома на шоссе Энтузиастов.
– Николай, подожди меня здесь. Если долго стоять придется, я тебе позвоню, – и, засунув руки в карманы плаща, нырнул в арку высокого дома, рядом с магазином готовой одежды.
Он приехал примерно на час раньше, чем было договорено с машиной и специальной группой, которой предстояло погрузить партию опытного оружия. Что делать с автоматами, в ГРУ еще не решили, и пока отправляли на склад.
Была вероятность того, что за тиром наблюдает кто-нибудь из тех, кто собирается купить опытную партию. Поэтому Бахрушин и решил приехать пораньше.
Его появление не должно было вызвать особого подозрения, он бывал здесь и в прежние времена – довольно часто. Народ в тире Подберезского крутился разный, от бывших спецназовцев до откровенных бандитов.
Андрюха четко вычислил конъюнктуру: стрелять любят многие, а если к этому добавить неплохой бар с хорошим кофе, то отбоя от клиентов не будет.
Бахрушин решил сначала посмотреть, как обстоят дела с парадного входа, с улицы, хотя и договорился с Подберезским, что придет с черного входа. Старый довоенный дом смотрел окнами на троллейбусную остановку.
Знаки запрещали стоянку с обеих сторон переулка, и ничего подозрительного Бахрушин здесь не обнаружил. Он обошел дом и свернул во двор.
Память у полковника была великолепная, и он зрительно помнил большинство машин, постоянно стоявших во дворе.
Тут же ему в глаза бросился новый джип «чероки», расположившийся не у заборчика, как остальные автомобили, а прямо на проезде, чуть вправо, чтобы дать возможность проехать другим машинам.
В салоне джипа горел неяркий свет, и шофер коротал время, щелкая семечки. Шелуху он аккуратно собирал в кулак. Занятие для водителя такой почтенной машины было странным. Обычно за рулем дорогих машин сидят парни, которые знают, что дверцу важному пассажиру нужно открыть собственноручно, умеющие, если придется, взять на банкете вилку и нож правильно.
Взгляд Леонида Васильевича Бахрушина упал на номера машины.
«Смоленские, – усмехнулся он. – В провинции все проще, чем в столице».
Нутром он уже чувствовал, что этот автомобиль оказался здесь, скорее всего, случайно. Если бы покупатели оружия решили установить слежку за тиром, то делали бы это более изощренно. И если бы ни провалы последних дней, он даже не стал бы уточнять, кому принадлежит машина.
Бахрушин отошел в глубь сквера и, продолжая наблюдать за машиной из-за кустов акации, вынул трубку мобильного телефона.
