Милфорд некоторое время постоял молча, приглядываясь к храму. Потом он, к моему удивлению, вынул из рюкзака длинный кусок кисеи (очевидно, от тропического шлема) и обмотал лицо и шею, заправив концы за воротник. На руки он натянул перчатки — и решительно шагнул к двери.
И тут появился монах. Он вышел из какой-то узкой щели в скале справа от здания и, крикнув что-то, загородил дорогу Милфорду.
Этот монах, внезапно вылезший из скалы, точно дух гор, производил впечатление странное и даже зловещее. Прежде всего, буддийские монахи не носят черного. А он был именно в черной одежде из грубой шерсти, покрытой какими-то зелеными пятнами, похожими на плесень, — одно это уже придавала ему странный вид. Ужасно было его лицо: иссохшее, пергаментно-желтое, с обтянутыми скулами, — оно походило на маску с узкими прорезями для глаз, тусклых и безжизненных; обнаженная рука, высунувшаяся из рясы, напоминала руку мумии — желтая, сухая, с четко проступающими сочленениями. Ужасен был и его голос — глухой, ровный, с неживыми интонациями, точно выходящий из могилы. И весь он как-то удивительно подходил к этому мрачному месту — к темным, слезящимся от сырости скалам и черному храму.
Он снова крикнул что-то, и я, не глядя, почувствовал, как вздрогнул и сжался Анг. Я повернул к нему голову, краем глаза следя за Милфордом и монахом.
— Он говорит — там Черная Смерть… — почти шептал Анг. — Он говорит — нельзя туда, говорит — нельзя рядом стоять. Скажи сагибу, чтоб он не шел, скажи!
Я кинулся к Милфорду и схватил его за рукав.
— Монти, не ходите туда! Ну, послушайте меня, Монти! Мы уже знаем, где этот храм, добьемся, чтоб сюда снарядили экспедицию! Монти, ведь вы же знаете, что Черная Смерть существует! Вы видели!
Милфорд посмотрел мимо меня.
— Нет, я пойду, — сказал он без выражения. — Я уже не могу отступить.
— Тогда я пойду с вами! — в отчаянии вскрикнул я.
— Не надо! — твердо и сухо приказал он. — Вы должны мне помочь потом… когда я выйду.
Он оттолкнул монаха и с силой дернул к себе дверь храма. Каменная дверь тяжело заскрипела на ржавых петлях и медленно открылась. Внутри была тьма. Потом острый белый луч фонарика выхватил из тьмы полосу неровного каменного пола и что-то круглое, тускло блеснувшее на полу. Больше я ничего не увидел. Милфорд шагнул внутрь, и дверь за ним закрылась с тем же зловещим скрежетом.
Я растерянно отошел от храма. Монах тоже отошел и принялся бормотать молитвы. Я стоял и напряженно думал — может быть, я напрасно не пошел туда? Словно угадав мои мысли, Анг с тоской прошептал:
— Хорошо, что ты здесь, сагиб… Мне так страшно… так страшно…
Очевидно, нервное напряжение достигло предела: Анг не мог больше держаться с тем хмурым стоицизмом, который так поражал меня в эти дни, и пожаловался, как измученный ребенок. Ведь он и был ребенком… Я положил ему руку на плечо, и мы оба стояли так некоторое время, неотрывно глядя на дверь храма.
Я не знаю, сколько мы простояли. Вероятней всего — не больше пяти минут. Но время словно застыло, и минуты казались часами.
Потом началось то, чего я не забуду до самой смерти… Дверь храма заскрипела и стала открываться — толчками, порывисто. Я кинулся, чтоб помочь Милфорду, и в ту же секунду дверь с отвратительным визгом распахнулась настежь. На пороге, на фоне тьмы стояло фантастическое существо в голубом светящемся ореоле. Я даже не сразу понял, что это Милфорд. Волосы его поднялись дыбом и тоже светились голубым огнем. Он шатался.
За моей спиной раздался не то крик, не то протяжный стон. Я резко повернулся — лишь для того, чтобы увидеть, как Анг, в страхе пятясь от сверкающей фигуры, закачался на миг на краю пропасти и вдруг соскользнул вниз, хватая воздух скрюченными пальцами. По ту сторону обрыва тоже раздался крик я краем сознания понял, что это кричат шерпы.
Когда пишешь, получается дольше, — все случилось в какие-то секунды. Я подбежал к обрыву, смутно разглядел тело Анга, повисшее на остром выступе глубоко внизу, и кинулся обратно, к Милфорду. Он уже отошел от порога, дверь захлопнулась, и при дневном свете фантастическое сияние угасло. Милфорд пошатнулся и сел на камни, безразлично глядя на шерпов, переползавших через мост.
— Вот я и побывал там… — сказал он угасшим голосом. — Все-таки я был там…
Потом он сразу и надолго потерял сознание. Я сначала подумал, что он умер, и растерянно оглядывался кругом, стоя перед ним на коленях. Надо мной наклонился монах и забормотал что-то, указывая на Милфорда. Мне показалось, что он считает моего друга уже мертвым. Но я уже заметил, что Милфорд дышит — слабо, прерывисто.
Тут появились шерпы. Прежде всего Лакпа Чеди спустился на канате вниз, и мы вытащили его вместе с Ангом. Анг был уже мертв.
Сейчас я не могу даже приблизительно вспомнить и описать, что я тогда чувствовал. Скорее всего, чувства мои были приглушены страшным ударом, и я действовал почти механически.
Я хорошо помню искаженное ужасом мертвое лицо Анга с кровавой пеной на губах, помню застывшие, неподвижные лица шерпов и рядом с ними — высохшую, пергаментную маску монаха. Но тогда не было боли, смертельной тоски, чувства невозвратимой утраты — всего, что с такой силой терзало меня потом… да и сейчас…
Шерпы сказали, чтобы я пока побыл с Милфордом, а они пойдут поищут веток, чтобы соорудить для него носилки.
— Что же делать с Ангом? — спросил я.
— Анг умер, — отводя взгляд, сказал Лакпа Чеди. — Мы его спрячем где-нибудь здесь. Потом вернемся за ним.
Шерпы ушли. Монах что-то сказал и уполз, как уж, в свою пещеру. Я остался наедине с мертвым Ангом и умирающим Милфордом. Мрачное ревущее ущелье походило на ворота смерти да так оно и было! Монах снова появился. В руках у него была маленькая чаша из нефрита и клочок белой шерсти. Он сел на корточки перед Милфордом и начал осторожно протирать ему лицо этой шерстью, смачивая ее в какой-то пахучей жидкости из чаши. Я почти равнодушно следил за ним; однако через минуту Милфорд пошевелил губами. Монах протер ему уши и ноздри, провел клочком шерсти под подбородком. Милфорд открыл глаза. Монах встал и, что-то сказав, ушел в пещеру.
— Я умираю? — шепотом спросил Милфорд.
— С чего вы взяли, Монти! — запротестовал я.
— Он сказал, что я сегодня умру. — Я понял, что он говорит про монаха. — Да я и сам знаю! — Лицо его мучительно искривилось, не то от боли, не то от ужаса: он, должно быть, вспомнил все. — Помогите мне подняться.
— Не надо, Монти, — поспешно сказал я: мне не хотелось, чтоб он видел Анга. — Сейчас придут шерпы с носилками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
