себе чуточку свежего и холодного севера. Пальцы на руках предательски дрожали, а ноги… ноги просто отказали, двумя бревнами вытянувшись вдоль кровати. Чужой кровати!
И что-то внутри, голодное и злое, убеждало меня своим рычанием, что сорочке больше не место на моем теле, и позволить ее снять с себя будет лучшим решением в моей жизни. Но остатки человеческого разума вопили об обратном!
— Ты… стесняешься? — задав совершенно очевидный вопрос, бер, судя по замершим пальцам, которые я попыталась оттолкнуть, нахмурился, искренне не понимая причин.
Шумные вдохи-выдохи послушались у ушей, висков, перебрались к макушке, словно не веря моей реакции, совершенно несвойственной берам, пытаясь нюхом определить, что именно меня так взволновало.
— Но это же естественно…
— Для вас! — прорычала я, ощутив, как злые слезы брызнули из глаз. — А я человек!
Растерявшись, мужчины крепко задумались в молчании. Размышляя, они громко сопели, явно переглядываясь и пытаясь понять, что им стоит делать дальше, а что лучше обдумать и переосмыслить.
Успокаивая уставшее и растревоженное сердце, я продолжала обнимать себя руками, с диким отчаяньем признавая, что беры меня отогрели. Идущий от их тел жар невозможно было игнорировать, и кожа быстро, а главное, жадно впитывала его в себя, прогреваясь изнутри.
Через несколько минут тишины я невольно расслабила окаменевшие и затекшие руки. Бедра сами собой прекратили сжиматься, утягивая меня под пушистую вату сна. Противиться преломляющейся действительности становилось все тяжелее; упустив момент, когда чужое дыхание над головой прекратило звучать, я провалилась в сон, перенесший меня в свежий морозный сад.
Глава 8
— Когда же ты станешь ласковой, — прогудело над ухом, и щекотное дыхание обожгло щеку.
По животу, касаясь чувственно и осторожно, пробежались чужие пальцы, прочертив полосу от пупка до ключиц. От них словно остались царапины, загудевшие, пульсирующие, желающие вновь почувствовать эту остроту.
— Такая тихая, когда спишь. Даже не верится.
Грудной голос послышался чуть ниже, на уровне пояса, и к косточке бедра прижалось что-то невыносимо горячее, словно оставив клеймо, что расцветало на коже ярко-красным цветом.
Странный сон чудился слишком интересным. Будоражащим.
Фантазия рисовала прикосновения губ к коже, которая покрывалась мурашками с точностью рисунка кругов на воде. Волна за волной… Волна за волной…
Шелест ткани на голых бедрах казался спасительным, ведь все вокруг так давило! Собственное тело казалось слишком тесным, дав мне раскинуть руки и впиться пальцами в постель, жадно вздохнув.
— А пахнешь ты как мед. Везде. Даже здесь, — добавил фантом, вновь обжигая дыханием тонкую кожу у развилки ног.
Там все дрожало, предчувствуя долгожданное прикосновение. Случившись, оно вырвало из пересушенного горла рваный стон, больше похожий на всхлип. Природное желание, дикое и голодное, разрешило чуть сильнее развести ноги, позволив сумеречному гостю придвинуться ближе. Позволить ощутить его жадный взгляд, услышать громкий стук сердца и разгоряченный выдох, сотней искр опаляющий неприкрытую кожу.
— Дашь попробовать себя? — игриво и развязно спросил фантом моих снов, на что я мелко закивала, разрешая прикосновения, страстно желая их.
В следующее мгновение горячий и гибкий язык прижался к складочкам, жадно накрывая их влагой. Прочертив полосу, фантом голодно зарычал, набрасываясь с удвоенной силой, заставив меня призывно выставить бедра, прогнуться в спине и приоткрыть пересохшие губы.
Хотелось стонать, но выходило слабо. Слишком тихо, слишком рвано, совсем не так, как кричала закипающая кровь, расплескиваясь по венам расплавленным золотом.
Чужой рот изучал, пробовал, жадно втягивал тонкую кожу, не забывая тут же ее утешить ласковым и томным прикосновением, делая все внизу еще более влажным, сочащимся. Двигая бедрами в такт, я могла только крутить головой, слыша, как трещит под пальцами ткань. Грудь тянулась к потолку, скучивая горьким желанием соски, умолявшие о внимании.
Край пропасти, с которой я никогда не встречалась лицом к лицу, был все ближе, в одном шаге. Еще секунда, мгновение, и я вспорхну, чтобы тут же рухнуть вниз, заполняясь восторгом от падения, несущего ключи от райского пира.
— Ты такая вкусная. Пил бы твои соки вечность.
Откровенные слова перечеркнули игру с прелюдией, разрывая меня на части и подбрасывая к потолку. По телу прошлась ужасающей силы дрожь, в мышцах застыла сталь, рот открылся в громком стоне, выдыхая последний воздух, и уничтожающее удовольствие широко распахнуло мои глаза, прогоняя такой откровенный, а главное, реалистичный сон.
Чужой потолок. Чужая кровать.
Великий Медведь!
Судорожно дыша, я подпрыгнула, усаживаясь и с ужасом оглядываясь.
Спальня была пуста. Возвращая события этого утра в уморенный болезнью мозг, память напомнила, как я здесь очутилась.
Отбросив покрывало, уставилась на свои голые ноги, торчащие из-под сорочки, и со стоном упала назад, выдыхая.
Сон, это был просто сон.
Но приятная ломота в теле, не успокоившийся ворох мурашек и вспотевший лоб вместе с полыхающими краснотой щеками говорили об обратном. Словно все приснившееся происходило на самом деле, и та вспышка совсем не была игрой моей фантазии.
Низ живота слегка тянуло и пекло, отчего я поморщилась, попытавшись слегка согнуть ноги, и тут же пожалела об этом, так как открывшаяся дверь позволила заметить, как серый взгляд подкрался под задранную ткань сорочки и жадно вспыхнул.
— Ты проснулась, — Харланд медленно отвел глаза и тут же замер, закрывая их и странно нюхая воздух.
Крылья его прямого носа затрепетали, улавливая только ему понятные запахи, и уголок мужской губы дернулся в улыбке, которая тут же растаяла, заставляя мышцы мужского лица закаменеть.
— Как ты себя чувствуешь?
— Х-хорошо. Отлично! — подскакивая с постели, замоталось в первое, что попалось под руку.
По-глупому укутанная в плед, я старалась закрыть все, кроме лица, от чужих глаз, понимая, что моя сорочка мало что скрывает, тонкой тканью подчеркивая мягкость груди и просвечивая развилку ног.
Смущенно потоптавшись на месте, осмотрела каменный пол, местами прикрытый шкурами. Вспомнив, что оказалась здесь, будучи принесенной на руках, мысленно выругалась.
Бежать по коридорам босиком, едва оклемавшись от болезни, не представлялось возможным, но, судя по напрягшимся мужским плечам, выбор у меня небольшой и уматывать нужно как можно быстрее.
— И куда ты спешишь? — преградив мне выход, блондин сложил руки на груди и вопросительно выгнул бровь.
Нависая надо мной с высоты своего роста, он выглядел еще более впечатляющим, чем заставил меня испуганно отшагнуть и напряженно фыркнуть.
— К себе. Спасибо за… гостеприимство, — не зная, как словами описать то, что лорды грели меня своими голыми телами, лежа со мной в одной постели, сказала я. — Но мне пора.
— Тебе точно некуда спешить. Если хворь отступила, еще не значит, что она не вернется. Марш в кровать.
Возмущенно хлопнув губами, я не нашлась что ответить, замерев,
