В том же месте Иисус декларирует обязательность соблюдения еврейского Закона:
«Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших [заповедей Торы] и научит так людей, тот малейшим наречется в Царствии Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царствии Небесном…» (Матф. 5:17–19).
После смерти Иисуса его ученики вначале продолжали проповедовать соблюдение базовых еврейских законов. Например, они соблюдали закон об обрезании и настаивали на том, что соблюдение его необходимо всем:
«Пока не будете обрезаны сами по Моисееву закону, не будете спасены» (Деяния 15:1).
Но достаточно скоро в христианстве начинает доминировать другой подход, идеологом которого, согласно Новому Завету, явился апостол Павел.
Именно Павел, ставший «Апостолом язычников» и стремившийся привлечь к христианству неевреев (сам
Иисус обращался исключительно к евреям), выдвинул новую концепцию, которая дала возможность бывшим язычникам присоединиться к христианской общине без того, чтобы обязываться соблюдать еврейские заповеди.
Выше (во вводной главе) мы уже отмечали, что Павел всю жизнь определял себя как фарисея (Деяния 23:6), и никогда не говорил о том, что для евреев законы Торы перестают быть обязательными. (Даже наоборот, в Деяниях 21:18–24 рассказывается, как из‑за деятельности Павла по привлечению язычников возникли ложные слухи, что он якобы сам чего‑то не соблюдал или говорил евреям о необязательности обрезания и других заповедей, чего вовсе и не было: «И узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо, но что и сам ты продолжаешь соблюдать Закон [Торы]».)
Однако, поскольку Павел взял на себя миссию быть «Апостолом язычников» — т. е. с помощью веры в Иисуса привести народы мира, «эллинов», к признанию этического монотеизма, еврейского Священного Писания и библейского мировоззрения — то он обращал всю свою деятельность к язычникам и писал для них. Соответственно, вся его концепция акцентирования веры и необязательности «ритуальных» законов Торы — обращена к неевреям, для которых, с точки зрения иудаизма, действительно важна монотеистическая вера и базовые принципы этики, а Суббота, кашрут и т. д. — несущественны.
По сути, критика Павлом Закона направлена не против иудаизма, а против тех из апостолов и деятелей первохристианской церкви, кто хотел обязать «присоединяющихся неевреев» соблюдать обрезание и другие заповеди Торы — Павел же считал, что это требование будет мешать распространению веры. Однако, поскольку позже в христианстве представления об иудаизме сформировались на основе именно этих слов Павла, то образ иудаизма в христианстве получился существенно искаженным.
Для целей своей миссии «обоснования спасения через веру» Павел сформулировал следующую логическую цепочку: прежде всего, он стал утверждать, что в иудаизме несоблюдение даже одной заповеди Торы навлекает на человека проклятие. Павел подкреплял свои слова ссылкой на стих из Второзакония (27:26), который он цитировал так: «Проклят всякий, кто не исполняет постоянно всего, что написано в Книге Закона» (Послание к Галатам 3:10)[40]. Но, продолжает Павел, человек, будучи существом несовершенным и слабым, не может не грешить и не нарушать Закон: «…Ибо, если бы дан был закон, могущий животворить, то подлинно праведность была бы от закона» (Гал. 3:21). Отсюда, по мнению Павла, следует, что человек уже заведомо проклят Законом: «А все, утверждающиеся на делах Закона, находятся под клятвою [т. е. на них распространяется проклятие]» (Гал. 3:10). Чтобы спастись от проклятия, человек должен быть спасен от Закона, и для избавления ему предлагается единственный путь — искупление грехов через веру в Иисуса. «Христос искупил нас от проклятия Закона…» (Гал. 3:13). Завершающая формулировка доктрины Павла такова: «Мы признаем, что человек оправдывается перед Богом только верою [в Иисуса], независимо от дел Закона» (к Римлянам 3:28)[41].
Сформулированная идеология «отказа от соблюдения Закона» была, как мы уже это отмечали, необходима Павлу для быстрого распространения среди язычников созданной им новой формы «этического монотеизма для неевреев»[42]. Однако для этого Павел пошел по пути искажения и примитивизации действительного учения иудаизма. Все, что Павел говорит о Законе, очень далеко от иудаизма и, в сущности, представляет собой злую карикатуру на него. Однако именно из‑за нарисованной Павлом искаженной картины еврейского Учения у читателя Нового Завета создается мнение, что якобы в иудаизме «нарушение мельчайшей буквы Закона ведет к вечному проклятию», и именно такое ложное представление о «Ветхозаветной религии» закрепляется в христианской культуре.
Разумеется, идея, на которой базируется Павел, о том, что человек якобы проклят Богом за нарушение любого закона, — совершенно чужда еврейскому учению. Иудаизм не мог бы в течение тысяч лет организовывать жизнь общества (вначале — государства, а затем — еврейских общин в изгнании), если бы не признавал, что живой, реальный человек в состоянии поддаться слабости и преступить Закон. За сотни лет до Павла еврейским пророком было сказано, что «нет человека праведного на земле, который делал бы только добро и не грешил бы» (Экклезиаст 7:20). Это относится как к отдельным людям, так и ко всему народу. Еврейская Библия говорит о том, что даже величайшие праведники, такие, как Моисей и Давид, в определенных ситуациях не могли совладать с собой и совершали грех, но затем раскаивались и возвращались в рамки Закона, Учения и заповедей Божьих, после чего к ним возвращались Божественная Благодать и пророческий дар. В Писании нет и речи об их вечном проклятии за нарушение той или иной заповеди Закона, как это следовало бы из концепции Павла.
При том, что иудаизм, безусловно, ни в коем случае не желает, чтобы люди нарушали Законы Торы, — он провозглашает, что тот, кто оступился, всегда может раскаяться и вернуться к Богу на путях «тшувы». Буквальное значение ивритского слова «тшува», которое обычно переводят как «раскаяние», — это «возвращение». Еврейская «тшува» состоит из четырех шагов: человек, сделавший неправильный поступок, должен осознать свой грех; он должен испытывать искреннее раскаяние и угрызения совести; он должен постараться исправить последствия своего неправильного действия, и, наконец, он должен принять сознательное и твердое решение вернуться к праведной жизни. Полная «тшува» искупает грех и возвращает человека к Богу: это путь, по которому оступившийся человек может не только исправить грехи, но и прийти к святости[43].
Павел проходит мимо всех этих моментов: в его изображении еврейский Закон грозен, неумолим и непрощающ; и поэтому он выставляет веру в качестве спасения от своей карикатуры на Закон.
Утверждение, что Бог предает проклятию людей, которых Он Сам же создал несовершенными, предполагает в Нем весьма жестокие наклонности, но именно таков был характер созданной учением Павла карикатуры на библейского Бога. Эта карикатура лежит в основе распространенного мифа якобы о том, что Бог евреев мстителен и жесток, в то время как Бог Нового Завета, Бог христиан — добр, любящ и благостен.
Концепция Павла о примате веры была создана для распространения среди язычников, и она добилась огромных успехов, с ее помощью более миллиарда людей пришли к монотеизму. Однако ее отрицательный побочный эффект проявился в том, что на протяжении веков и до сих пор миллионы христиан убеждены, что для Бога поведение и поступки людей менее важны, нежели их убеждения и вера. Вот почему в истории христианства бывали эпохи, когда людей (даже праведных и добрых) жестоко преследовали всего лишь за отклонения в убеждениях от церковных догматов веры. На примате веры над делами в течение веков основывались такие печальные явления, как инквизиция (суд веры), насильственное крещение под страхом смерти (чтобы человек, пусть даже насильно, был обращен в «правильную веру» и, таким образом, спасен), физическое (иногда даже поголовное) уничтожение еретиков во время религиозных войн и т. п. В истории иудаизма никогда не было ситуаций массового насилия над еретиками из‑за вопросов веры; Саадия Гаон, например, мог вести очень резкую полемику с караимами (еретическое движение в иудаизме в VIII–X веках), но никогда и речи не было о том, что следует бороться с ними путем физического уничтожения.
Из примата веры над делами происходит принципиальная разница между иудаизмом и христианством в подходе к иноверцам. Извне может показаться, что христианская религия, основанная на знаменитых словах Павла о том, что «нет ни эллина, ни иудея», является более универсальной и плюралистической, чем иудаизм — религия, выделяющая предназначение одного народа, потомков Авраама. На самом деле, все наоборот: для христианина нет эллина и иудея среди тех, кто «уверовал во Христа»; те же, кто не верит в Иисуса, будь они даже добрыми и человечными, с точки зрения классического христианского подхода, лишены спасения. Иудаизм же, как мы уже говорили, не требует от человека обращения в еврейство. Напротив, достойные люди всех народов — праведники народов мира, то есть те, кто исполняет основные общечеловеческие нравственные заповеди и не запятнал себя грубым идолопоклонством, — достойны Божественного спасения за свои добрые дела, даже если они верят в Единого Бога по- своему, а не так, как это принято в иудаизме. Вот почему в иудаизме нет и не может быть стремления обратить других людей в прозелитов; по той же причине миссионерская пропаганда в течение веков была интегральным элементом христианства. Источник этого принципиального различия коренится в подходе Павла, провозгласившего, что «если добрыми делами можно достигнуть спасения, то нет тогда никакого смысла в распятии Христа. Христос, следовательно, пожертвовал своей жизнью понапрасну» (Послание к Галатам 2:21)[44].
