— Если вы хотите что-нибудь сообщить доктору Арнольду, — холодно проинформировал его Лонгфелло, — вам следует обратиться в соответствующие инстанции. Неужели вы не понимаете, что ректор чрезвычайно занят и…
— О, я это понимаю! И понимаю, что такое инстанции. Отсрочки, оттяжки, проволочки, пока твое дело не станет известно всем и каждому!
— Профессор Максвелл, — сказал Лонгфелло, — я буду говорить с вами откровенно. Вы человек настойчивый и, мне кажется, довольно упрямый, а с людьми такого типа церемонии ни к чему. Ректор вас не примет. Он ни в коем случае не может вас принять.
— По-видимому, из-за того, что нас было двое? И один из нас умер?
— Все утренние газеты будут этим полны. Гигантские заголовки: человек воскрес из мертвых! Может быть, вы слушали вчера радио или смотрели какую-нибудь телевизионную программу?
— Нет.
— Ну, так вы — сенсация дня. И, должен признаться, положение создалось весьма неприятное.
— Попросту говоря, назревает скандал?
— Если угодно. А у ректората довольно хлопот и без того, чтобы вмешиваться в историю вроде вашей. У нас уже на руках Шекспир и все, что отсюда вытекает. Тут мы не могли остаться в стороне, но обременять себя еще и вами мы не станем.
— Неужели у ректората нет ничего важнее Шекспира и меня? — спросил Максвелл. — А возрождение дуэлей в Гейдельберге? И спор о том, этично ли допускать некоторых внеземных студентов в футбольные команды, и…
— Но поймите же! Важно то, что происходит именно в этом городке! — простонал Лонгфелло.
— Потому что сюда перевели ректорат? Хотя Оксфорд, Гарвард и десяток других…
— Если хотите знать мое мнение, — сухо сказал Лонгфелло, — то я считаю, что попечительский совет поступил несколько необдуманно. Это создало для ректората множество трудностей.
— А что произойдет, если я поднимусь на вершину холма, войду в здание ректората и начну стучать кулаком по письменным столам? — спросил Максвелл.
— Вы это сами прекрасно знаете. Вас вышвырнут вон.
— А если я приведу с собой полки журналистов и телевизионных операторов, которые будут ждать моего возвращения у дверей?
— В этом случае вас, вероятно, не вышвырнут. И, возможно, вы даже прорветесь к ректору. Но могу вас заверить, что при подобных обстоятельствах вы заведомо ничего не добьетесь.
— Следовательно, — сказал Максвелл, — я заранее обречен на неудачу, что бы я ни пытался предпринять.
— Собственно говоря, — сообщил ему Лонгфелло, — я пришел к вам сегодня совсем для другого. Мне было поручено передать вам приятное известие.
— Не сомневаюсь! Так какую же косточку вы собирались мне бросить, чтобы я тихо исчез со сцены?
— Вовсе не косточку! — обиженно заявил Лонгфелло. — Я уполномочен предложить вам пост декана в экспериментальном институте, который наш университет организует на Готике Четыре.
— А, на планете с колдуньями и магами?
— Перед специалистом в вашей области этот пост открывает огромные возможности, — убедительно сказал Лонгфелло. — Планета, где магические свойства развивались без помех со стороны разумных существ иного типа, как это произошло на Земле…
— И расстояние в сто пятьдесят миллионов световых лет, — заметил Максвелл. — Далековато и наверняка нудно. Однако оплачивается эта миссия, вероятно, неплохо?
— Весьма и весьма, — ответил Лонгфелло.
— Нет, спасибо, — сказал Максвелл. — Моя работа здесь меня вполне удовлетворяет.
— Работа?
— Ну конечно. Разрешите напомнить вам, что я профессор факультета сверхъестественных явлений.
Лонгфелло покачал головой.
— Уже нет, — объявил он. — Простите, но я должен вам напомнить, что вы скончались более трех недель назад. А открывающиеся вакансии заполняются немедленно.
— То есть мое место уже занято?
— Ну разумеется, — сказал Лонгфелло. — В настоящее время вы безработный.
Глава 10
Официант принес омлет с грудинкой, налил кофе и удалился, оставив Максвелла одного. За огромным окном голубым зеркалом простиралось озеро Мендота, и холмы на дальнем берегу терялись в лиловой дымке. По стволу кряжистого дуба у самого окна пробежала белка и вдруг замерла, уставившись глазами-бусинами на человека за столиком. Красно-бурый дубовый лист оторвался от ветки и, неторопливо покачиваясь, спланировал на землю. По каменистому откосу у воды шли рука об руку юноша и девушка, окутанные утренней озерной тишиной.
Куда воспитаннее и цивилизованнее было бы принять приглашение Лонгфелло и позавтракать с ним, подумал Максвелл. Но в ту минуту он чувствовал, что сыт секретарем ректора по горло, и ему хотелось только одного: наедине с самим собой оценить положение и кое о чем поразмыслить — хотя, возможно, времени на размышления у него уже не оставалось.
Он оказался прав — шансов увидеться с ректором у него почти не было и не только потому, что тот был чрезвычайно занят, а его подчиненные настаивали на строжайшем соблюдении всех тонкостей священной бюрократической процедуры, но еще и потому, что по не вполне понятной причине ситуация с раздвоившимся Питером Максвеллом запахла скандалом, от которого Арнольд жаждал держаться как можно дальше. Глядя в выпученные беличьи глазки, Максвелл прикидывал, не могла ли на позицию ректора повлиять беседа с инспектором Дрейтоном. Может быть, служба безопасности взялась за Арнольда? Это казалось маловероятным, но все же возможным. Как бы то ни было, о нервном состоянии Арнольда можно было судить по той поспешности, с какой ему был предложен пост на Готике IV. Ректорат не только не хотел иметь ничего общего с этим вторым Питером Максвеллом, но и предпочел бы убрать его с Земли на захолустную планету, где он вскоре был бы всеми забыт.
После смерти того, другого, Питера Максвелла его место на факультете, естественно, не могло оставаться незаполненным — студенты должны учиться, и кто-то должен вести его курс. Тем не менее для него можно было бы подыскать что-нибудь и здесь. А если этого не сделали и сразу же предложили ему пост на Готике IV, следовательно на Земле он мешает.
И все-таки странно! Ведь о том, что существовали два Питера Максвелла, ректорату стало известно лишь накануне, а до тех пор никакой проблемы вообще не было. А это значит, решил Максвелл, что кто-то уже успел побывать в ректорате — кто-то, стремящийся избавиться от него, опасающийся, что он помешает… Но чему? Ответ напрашивался сам собой, и самая эта легкость вызвала у Максвелла инстинктивное ощущение, что он ошибается. Однако, сколько он ни раздумывал, ответ был только один: кто-то еще знает о сокровищах библиотеки хрустальной планеты и пытается ими завладеть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
