Глава 7
Новое утро началось и в другом лесу. Только здесь не вставали сейчас, а ложились спать. Большой переход закончили парашютисты и с первыми лучами солнца, заглянувшего под кроны деревьев, остановились, попадали в траву, и казалось, никакая сила не в состоянии их поднять.
Но это только казалось. Уже через полчаса мертвецки уставших и сразу уснувших людей поставил на ноги чей-то тихий, еле слышный шепоток:
— Разведка вернулась…
Повскакали, будто и не было бессонных, голодных ночей и дней.
— Так быстро? Не может быть…
— Может. Докладывает уже командиру.
Солдатское ухо остро. Проверили — точно, докладывает, доложила уже разведка: линию фронта прошли сегодня ночью, сборный пункт бригады найден!
— А как же прошли? Непонятно что-то, ребята.
— Все понятно: линия — это в открытой степи, а здесь, в лесах и болотах, какая, к лешему, линия?
— А наши? Где они? Может, просто…
— Подъем! — Это уже старшина подводит итог дискуссии.
Опять легкими стали пулеметы, винтовки и диски. И ноги не вязнут больше в болоте. Может, кончилась эта проклятая трясина, и ноги на твердой земле? Может быть. Только этого сейчас уже никто не замечает. Конечно, под сапогом не асфальт, но шатается все быстрей и быстрей. Все легче.
Поляна, еще одна — лес заредел, засветлел, и вот побежал навстречу подлесок, река блеснула, открылось небо, чистое, большое, распахнутое, как парашют.
Еще минута, другая — и увидели наконец своих.
Кто-то крикнул "ура", и покатилось оно от солдата к солдату. Одно "ура" навстречу другому.
Даже Кузя, этот спокойнейший из спокойных, ковыляя, бежал впереди всех и что-то кричал, но и сам-то, наверное, не слышал собственного голоса в общем шуме. Еще через минуту его вскинули на руки, и тут у Кузи вдруг заболели сразу все его унявшиеся было раны.
— Тише вы, черти, тише!
Как терпел он и держался до сих пор, никому не показывая своей боли, одному ему и известно. И Слободкин такой же — весь в бинтах, как в пулеметных лентах, а марку держит.
Обидно, конечно, но ничего не поделаешь, недолго довелось Слободкину и Кузе участвовать в общем торжестве. Попали они в руки врачей.
Старшину Брагу тоже увели на перевязку, но он скоро опять появился в роте. Бегал, как всегда, хлопотал, проверял наличный состав. Когда была подана команда первой роте строиться, Брага уже все знал, вывел свой дебет-кредит.
Построились, по порядку номеров рассчитались. В полной тишине старшина доложил Поборцеву точно по уставу:
— Товарищ старший лейтенант, по вашему приказанию рота построена. В строю находятся…
* * *
Врачи разлучили Кузю и Слободкина. В лесу стояло несколько тщательно замаскированных палаток. Над ними витал резкий запах лекарств. Медики пустили в ход все свои зелья, лишь бы побыстрее вернуть в строй всех раненых, перераненных, отравившихся всякой всячиной, просто ослабевших.
Слободкин оказался в палатке один. Как только ему сделали перевязку, он почувствовал усталость, с которой уже не мог справиться.
"Не вставать, не ходить…" — это к нему относится или нет? Скорей всего не к нему, а может быть…
С этой мыслью он и уснул. Спал долго, наверное целые сутки или даже больше. Проснулся от звука двух голосов.
Один из них сразу показался Сергею очень знакомым. Прислушался. Ну конечно же дружка его хрипловатый глас!
Где-то совсем рядом, за колеблемой ветром стенкой палатки, кто-то, скорей всего врач, строго допрашивал Кузю:
— Вы сколько дней без врачебной помощи?
— Не знаю, доктор.
— Не знаете? Тогда я вам скажу. Три недели у вас осколок в мышце ноги, минимум! С этим не шутят. Что с вами делать прикажете?
— Осколок достать, меня отпустить…
Слободкин решил идти на выручку к другу. Поднялся, добрел до соседней палатки, присел перед входом на корточки. Из-за спины доктора на него смотрели глубоко ввалившиеся, потускневшие глаза Кузи. Тот увидел приятеля, сделал движение, чтобы подняться, но смог только улыбнуться — руки врача властно легли на его плечи.
Врач обернулся, сердито поглядел на Слободкина. Кузя незаметно подал знак: отчаливай, мол, но ненадолго, конечно, сам понимаешь.
Пришлось Слободкину отступить, а потом снова сделать попытку увидеться с Кузей. На этот раз возле Кузиной палатки нос к носу встретился с Инной Капшай.
— Надо же такому случиться! — воскликнул Сергей. — Все-таки, значит, прямиком в наши драгоценные ручки? Ну как он?
— Это вы с дружком поговорите, — сказала Инна.
— А врач?
— Врач записал: две недели постельного режима — и то с учетом военного времени, а вообще-то… Но вы лучше скажите, что задумали? Пришли обсуждать план совместного побега, признавайтесь? Я подыму сейчас крик на всю Белоруссию…
— Боже упаси! Откуда вы взяли?
Оттеснив Инну, Слободкин все-таки прошмыгнул в палатку.
— Ну как ты тут?
— Нормально. Вот лекарства, вот склад металлолома. — Кузя скосил глаза в сторону белой тряпицы, на которой лежало несколько осколков, похожих на антрацит.
— Значит, была операция?
— И ты туда же? Операция, операция! Да оно само из меня повылазило.
— Не верьте ему, — вмешалась Инна, — такие операции в нормальных условиях под общим наркозом проводят.
— Ну вот, теперь пошел разговор об условиях! Сказали бы лучше, что слышно. Самолеты есть?
— Самолеты, самолеты! — снова перебила Кузю Инна. — Вы же ранбольной, понимаете? Теперь уже по-настоящему, не как там.
— Самолеты есть? — повторил свой вопрос Кузя.
— Есть, — ответил Слободкин.
— Честно?
— За кого ты меня принимаешь?
— Тогда сегодня.
— Куда ты торопишься? Еще не все из леса вышли. Полежи денек-другой, все образуется, и тогда решим.
Слободкин поймал себя на мысли, что оба они действительно ни дать ни взять самые настоящие заговорщики. Инна, раскрыв рот, слушала и только всплескивала руками:
— Вы с ума сошли! Совершенно сошли с ума!…
Кузя не обращал на нее никакого внимания. Его сейчас интересовали самолеты, и только они одни.
Инна вышла из палатки, и они остались вдвоем. Кузя немедленно перешел на шепот:
— Ты не подумай, что я шучу. Сегодня же ночью меня не будет.
— Кузя, ты же взрослый человек.
— Мое слово твердое, ты знаешь. Не затем я сюда пробивался, чтобы в госпиталях отлеживаться.
— А раны твои как?
— Если пустят, как на собаке позарастают. А ты-то как?
— Так же и я.
— Сам самолеты видел? Действительно новые?
— Видел. Новые. Только что с завода. Даже лаком пахнут, — приврал Слободкин, хотя отлично понимал, что никаким лаком пахнуть самолеты не могут.
Знал это превосходно и Кузя, поэтому сказал одно только слово:
— Брехун.
— Ну ладно, не будем спорить по пустякам. Да и шутки понимать нужно. Ходить можешь?
— Сколько угодно.
— Верю, верю. Но не сейчас. Вот стемнеет, я за тобой приду. Согласен?
— Не согласен.
— То есть как это?
— Брехун. Не придешь.
— Ну не веришь — как хочешь.
— Я верю, когда правду говоришь, не верю, когда врешь.
— Я вообще никогда никого не обманывал.
— Поклянись.
— Мы с тобой не рыцари и не дети.
— Поклянись, — настаивал Кузя.
— Ну ладно, клянусь, черт с тобой.
— Вот это другой разговор. Вдвойне приятно это от тебя слышать.
— Почему же вдвойне?
— Во-первых, поклялся, во-вторых, грубо со мной говоришь.
— Непонятно.
— Только с совершенно здоровыми людьми говорят вот так, с больными нежно обращаются.
Кузя оставался Кузей даже сейчас. Спорить с ним было бесполезно.
— Так, значит, клянешься?
— Твоя взяла, поклялся уже, но остаюсь при своем мнении.
— Мнение твое меня в данном случае не интересует. Теперь настала очередь Слободкина обижаться, и он сказал:
— Не интересует — тогда ищи себе в выручалы кого-нибудь другого, а я…
— Нет, нет! Мне нужен именно ты.
— Почему же именно?
— Ты сам ранен.
— Моя рана — царапина.
— Разные раны бывают, разные царапины, не будем считаться. И вообще, давай ближе к делу. Во сколько заходишь?
— В двадцать три ноль-ноль.
— Вот теперь я вижу, ты действительно друг. Схлопочи где-нибудь сапоги, совсем человеком будешь.
— А твои?
— Мои куда-то упрятали. Сюда только попади!… Слободкин обещал Кузе что-нибудь придумать.
— В крайнем случае рвану без сапог. А еще лучше — сходи к Браге и все честно скажи. Он для благородного дела из-под земли достанет.
Слободкин направился к Браге, хотя мало верил в успех своей миссии.
Узнав, в чем дело, Брага замахал было руками, но когда услышал, что сапоги нужны не кому-нибудь, а опять Кузе, заговорил совсем по-другому:
— Не лежится ему? Ясно! Разве такой улежит, когда рота в бой идет? Ты, например, улежал бы?
