– Ну, – молвил он, – и вы тоже намереваетесь поехать?
– Нет; я уговорилась о прогулке с юной госпожою Тилни прежде, чем они мне сказали; поэтому я ведь и не могла бы поехать с ними, правда?
– Разумеется; и я рад, что вы об этом не помышляете. Эти идеи отнюдь не благотворны. Молодые мужчины и женщины раскатывают за городом в открытых экипажах! Изредка – куда ни шло; но вместе ездить на постоялые дворы, в общество! Так не годится; и я недоумеваю, отчего госпожа Торп сие дозволяет. Я рад, что вы не планируете ехать; я уверен, госпоже Морлэнд сие бы не понравилось. Госпожа Аллен, вы поддержите меня? Вам не кажется, что подобные прожекты сомнительны?
– Да, совершенно с вами согласна. Открытые экипажи – страшное дело. Чистое платье не проживет в них и пяти минут. Мараешься, садясь, и мараешься, выходя; да еще ветер как попало треплет волосы и шляпку. Лично я не выношу открытые экипажи.
– Сие мне известно; однако вопрос не в этом. Вам не кажется, что выглядит странно, если молодые дамы часто катаются в открытых экипажах с молодыми джентльменами, кои им не родственники?
– Да, мой дорогой, ужас как странно выглядит. Просто невыносимо смотреть.
– Милая сударыня, – вскричала Кэтрин, – отчего же вы не сказали прежде? Если б я знала, что сие не подобает, я бы вовсе не поехала с господином Торпом; но я всегда надеялась, что вы укажете мне на ошибку, если я поступлю неверно.
– И я укажу, моя дорогая, можешь не сомневаться; ибо, как я сказала госпоже Морлэнд при расставаньи, я сделаю для тебя все, что в моих силах. Но не следует чрезмерно привередничать. Молодежь – всегда молодежь, так говорит и твоя добрая матушка. Помнишь, когда мы только прибыли, я не хотела, чтобы ты покупала тот узорчатый муслин, но ты настаивала. Молодежь не любит, когда ей во всем перечат.
– Но сие было поистине важно; и мне представляется, что убедить меня оказалось бы вовсе не сложно.
– Беды пока не случилось, – сказал г-н Аллен, – и я бы лишь посоветовал вам, моя дорогая, больше не ездить с господином Торпом.
– Я как раз хотела это сказать, – прибавила его супруга.
Кэтрин, с чьей души спало бремя, забеспокоилась об Изабелле и, минуту поразмыслив, спросила г-на Аллена, не будет ли равно уместно и любезно написать юной г-же Торп и объяснить всю неблагопристойность положенья, кою подруга не сознает, как не сознавала Кэтрин; ибо последней думалось, что в противном случае, невзирая на произошедшее, Изабелла назавтра отправится в Клифтон. Г-н Аллен, однако, ее отговорил.
– Лучше не вмешивайтесь, моя дорогая; она достаточно взрослая, понимает, что делает, а если нет – у нее есть матушка, коя ее наставит. Госпожа Торп, без сомненья, чрезмерно снисходительна; но вам лучше не вмешиваться. Юная госпожа Торп и ваш брат предпочитают поехать в Клифтон, а вы добьетесь лишь их недоброжелательства.
Кэтрин подчинилась и, сожалея о том, что Изабелла поступает неправильно, возрадовалась, что г-н Аллен одобрил ее собственное поведенье, и искренне ликовала, ибо его совет уберег ее от опасности совершить ту же ошибку. Ее спасенье от поездки в Клифтон ныне обернулось воистину спасеньем; ибо что подумали бы о ней Тилни, нарушь она данное им обещанье, дабы совершить то, что неверно само по себе; будь она виновна в одном нарушении приличий, кое дозволило бы ей совершить другое?
Глава XIV
Утро выдалось ясное, и Кэтрин почти ожидала нового штурма клифтонской экспедиции. Юная дева сего не страшилась, ибо ее поддержит г-н Аллен, но с удовольствием избежала бы столкновенья, в коем сама победа болезненна, и посему от всего сердца возрадовалась, никого не увидев и ни от кого не получив вестей. В урочный час за нею зашли Тилни; и поскольку не возникло новых затруднений, ни единое внезапное воспоминанье, ни единая нежданная нужда и никакое дерзкое вмешательство не расстроили их намерений, моя героиня весьма неестественным манером умудрилась сдержать слово, хотя таковое дано было самому герою. Они вознамерились прогуляться вокруг Бичен-Клифф, сего величественного холма, кой прекрасная зелень и плакучий подлесок обращают в роскошнейшее зрелище при взгляде почти из всякого местоположенья в Бате.
– Всякий раз, глядя на него, – сказала Кэтрин, когда они шли берегом реки, – я думаю о юге Франции.
– Так вы были за границею? – в некотором удивленьи спросил Генри.
– Ах нет, я хотела сказать – о том, что я читала. Он всегда наводит меня на мысль о краях, где путешествовали Эмили с отцом в «Удольфских тайнах». Но вы, надо думать, никогда не читаете романов?
– Отчего же?
– Оттого, что они для вас недостаточно умные, – джентльмены читают книжки получше.
– Персона, коя не умеет насладиться хорошим романом, – будь то джентльмен или же дама, – вероятно, невыносимо глупа. Я прочел все работы госпожи Рэдклифф, и по большей части – с превеликим удовольствием. Едва приступив к «Удольфским тайнам», я не мог их закрыть; помню, я прочел их за два дня – и все два дня волосы у меня стояли дыбом.
– Да, – прибавила юная г-жа Тилни, – а я помню, что ты взялся читать их мне вслух, и когда меня позвали всего лишь на пять минут, дабы ответить на записку, ты, не дождавшись меня, взял книгу с собою на тропу отшельника, и мне пришлось ждать, пока ты дочитаешь.
– Благодарю, Элинор, – свидетельство твое весьма достойно. Теперь вы видите, госпожа Морлэнд, сколь неправедны ваши подозренья. Я в нетерпении своем отказался подождать сестру всего лишь пять минут, нарушил обещанье прочесть ей вслух, на самом интересном месте понудил ее томиться в неизвестности, сбежав с книгою, каковая, следует заметить, принадлежала ей, лично ей. Вспоминая сие, я горжусь собою; полагаю, ныне я заслужу ваше доброе мненье.
– Я и впрямь очень рада сие слышать и сама никогда более не устыжусь того, что люблю «Удольфские тайны». Однако прежде я полагала, будто молодые люди потрясающе презирают романы.
– Сие потрясающе; равно, если дело обстоит так, невольно потрясаешься – ибо молодые люди читают едва ли меньше дам. Я сам прочел многие сотни. Не подумайте, будто в силах тягаться со мною познаньями касательно Джулий и Луиз. Если мы углубимся в детали и погрузимся в нескончаемые расспросы «Читали ль вы это?» и «Читали ль вы то?», я вскоре оставлю вас далеко позади, подобно – как же мне выразиться? – я хочу найти уместное уподобленье – подобно любезной вашему сердцу Эмили, коя оставила беднягу Валанкура, с тетушкой отправившись в Италию[28]. Вдумайтесь, насколько раньше вас я начал. Я приступил к изысканьям в Оксфорде, когда вы были славной маленькой девочкой и трудились дома над вышивкою!
– Не такой уж славной, я боюсь. Но серьезно, разве не считаете вы, что «Удольфские тайны» – самая замечательная книга на свете?
– Самая замечательная – под чем вы, я полагаю, разумеете «самая заметная». Сие, пожалуй, зависит от переплета.
– Генри, – сказала юная г-жа Тилни, – ты весьма бесцеремонен. Госпожа Морлэнд, он обращается с вами в точности как со своей сестрою. Он вечно придирается ко мне за какие-нибудь неточности языка, а теперь допускает подобную вольность с вами. Слово «замечательный», кое вы произнесли, не удовлетворяет его; лучше вам заменить это слово как можно скорее, или весь остаток путина нас будут изливать Джонсона и Блэра[29].
– Но я же не хотела сказать дурного! – вскричала Кэтрин. – Это же замечательная книга, и отчего мне не назвать ее таковой?
– Истинная правда, – отвечал Генри, – и нынче замечательный день, мы весьма замечательно гуляем, а вы – две замечательные дамы. О, сие и вправду замечательное слово! Подходит ко всему. Вероятно, изначально оно применялось, дабы выразить лишь заметность, исключительность, изящество или изысканность – люди были замечательны своими нарядами, своими чувствами или решеньями. Ныне же одно сие слово составляет любую похвалу по любому поводу.
– Хотя в действительности, – вскричала его сестра, – его следует применять лишь к тебе и без всякой притом похвалы. Ты более замечателен, нежели рассудителен. Ну, госпожа Морлэнд, пускай размышляет о наших прегрешеньях против великого искусства стиля, а мы станем хвалить «Удольфские тайны» теми словами, кои сочтем наилучшими. Весьма интересный роман. Вы любите подобное чтенье?
– Говоря правду, я не слишком склонна к любому другому.
– В самом деле?
– Ну, я могу читать стихи и пьесы и прочие подобные книжки; мне довольно приятны путевые заметки. Но история, настоящая серьезная история – сие никак меня не интересует. А вас?
– Да, я люблю историю.
– Я бы рада тоже полюбить. Я немножко читала, потому что было надо, но все, что читаю, меня злит либо изнуряет. Что ни страница, склоки Пап и королей, войны или мор; мужчины сплошь никчемны, а женщин и вовсе нет – это очень утомительно; и все же я часто думаю, сколь странно, что сие так скучно, ибо по большей части наверняка сочинено. Речи, что вложены в уста героев, их мысли и планы – почти все сие наверняка сочинено, а в других книгах сочинительство меня восторгает.
